когда ему было двенадцать лет. Католики обычно посылали детей в один из университетов как можно раньше, у них были на то причины. Но тогда и самые рьяные протестанты посылали детей учиться довольно рано, если сын проявлял особое прилежание к наукам. Бомонт был отдан в Кембридж в десять лет, Бэкон в двенадцать.
Классовое расслоение была велико. Это проявлялось и в университетской жизни. Студентами были отпрыски аристократической верхушки, титулованного дворянства, простые дворянские сыны, дети богатых купцов и нищая братия, за чье обучение платили богатые покровители. Были и казеннокоштные, которые прислуживали богатым студентам. Особенно это сказывалось в самом начале обучения. Различались размеры жилья, количество слуг, посылки из дома. В дальнейшем, когда подростки выбирали себе друзей по вкусу, общности интересов и совместимости характеров, сословные различия не имели большого значения.Джон Донн принадлежал к среднему слою. Трудно сказать, доволен он был или нет.
Судьба его, во всяком случае, была в те годы легче, чем судьба Бена Джонсона. Учение давалось легко. Плату вносили аккуратно. Компания без аристократических замашек. Джон выделялся среди сверстников талантом и, возможно, высокомерием. Красавцем, как Саутгемптон или Эссекс, он не был. Высокий, худощавый, изящный и быстрый в движениях, с узким лицом, крупным чувственным ртом и магнетическим взглядом – изюминка, несомненно, была. Женщинам он нравился.
Если верно предположение, что в 1587 году он перешел учиться в Кембридж, в Тринити-колледж, то есть вероятность, что он уже тогда познакомился и с Бэконом, и с Ратлендом. Но на короткую ногу не сошелся. После университета едет, как тогда полагалось, совершенствоваться в языках и науках на континент, в Италию и Испанию. По возвращении принят в Линкольн-Инн (1592), один из четырех юридических корпораций-университетов.
Изучая юриспруденцию, он, однако, вел себя, как все елизаветинские молодые повесы, отдавая дань и пирушкам, и волокитству, и даже дебошам. Принимал участие в двух военноморских экспедициях: на Кадис в 1596 году и Азорские острова в 1597. В этом плавании участвовал и граф Ратленд, только что вернувшийся из путешествия по Европе. Есть свидетельство, довольно зыбкое, что он и Шекспир хотели издать вместе поэтический сборник.
Не могу не сказать несколько слов об одном наблюдении, сделанном моей подругой, помогавшей мне в работе, Ирмой Алексеевой. Она обратила внимание на то, что в пьесе «Много шуму из ничего» имя самого отрицательного персонажа «Дон Джон», возможно, зеркальное отражение имени «Джон Донн» (Don John – John Donne). Это очень похоже на «Jonson Ben» – «Benson John». Имя издателя «Сонетов» Шекспира 1640 года зеркально имени драматурга. Вряд ли Джон Донн был так же коварен, как и Дон Джон. Но что в первую половину жизни он был человек самолюбивый и язвительный, очевидно из половины его стихотворений, сатир и особенно из послания Томасу Кориэту, то есть Ратленду.
Добавлю одну историческую подробность. Дон Джон (1547-1578) действительно существовал. Это был внебрачный сын императора Карла V, отца Филиппа II, а стало быть, его единокровный брат. Филипп II – муж Марии Тюдор Кровавой.
«Хотя Дон Джон Австрийский элегантностью и красотой, любезными манерами и военной удалью походил на отца, он, однако, не избежал упреков в неблагородном поведении и злобной мстительности, какие в тот век почитались свойствами испанского характера», – писал английский мемуарист Томас Зух [449]. Его книги заслуживают пристального внимания.
Один из его предков, судя по архивам, хорошо знал Ратленда. У него единственно я нашла несколько строк о матери графини Ратленд. Так что, возможно, шекспировский Дон Джон был навеян характером Джона Донна.
Жизнь Донна круто переменилась, когда он очертя голову тайно женился на обольщенной им юной девушке. Он был ей неровня и поплатился за то блестяще начинающейся карьерой. Она была племянница лорд-канцлера, у которого Донн успешно служил секретарем и был в доме своим человеком. Отец девушки пришел в ярость, ринулся, не подумав о последствиях, к высокому сановнику и потребовал, чтобы Донна немедленно изгнали с работы и из дома. Что и было сделано – тогда такие поступки были иной раз наказуемы. Отец подал в церковный суд, но суд ничего предосудительного в действиях Донна и его возлюбленной не узрел, и брак был признан законным. Отец скоро опомнился, отправился к канцлеру просить о восстановлении Донна на работе и получил вежливый отказ: высокий сановник не мог по чьей-то прихоти менять принятые решения.
Это был 1601 год. Для Донна началось время бедствий. Жена его, кротчайшее существо, стала родить ему одного младенца за другим. Денег на содержание семьи не было.
Донн часто и подолгу живал у своих покровителей. И вот в эти годы как раз и приключилась с ним несчастная любовь. Так уж ему было на роду написано: влюбляться в женщин, в которых влюбляться по разным причинам было категорически нельзя.
В результате этого второго увлечения – разбитая семейная жизнь графа и графини Ратленд и скорая их смерть. Граф долго болел, графиня покончила с собой. Думаю, что совесть будет терзать Донна до конца дней. Сам себя Джон Донн корил в пятом духовном сонете [450] за два греха: похоть и зависть. Вот неполный подстрочник этого сонета:
Мой черный грех обрек меня на ночь,
Бескрайнюю, в которой нет просвета…
Он выжжен должен быть. Огнь похоти
И зависти его воспламенил.
И он стал мерзостней еще. Пусть он
Погаснет, Господи! Спали мой грех
Своим огнем, что исцеляет душу.
Несмотря на постоянную нехватку денег, Донн долго не соглашался принять сан. Но теперь, вернувшись из Европы, – умерли в его отсутствие граф и графиня Ратленды, умер родившийся без него младенец – он хватается за предложенный сан, как за соломинку.
Следующие три года по возвращении он переживает тяжелый душевный кризис. Ему еще предстоит пережить в 1616 году смерти и возлюбленной, и нелюбимой жены, перед которой он кругом виноват. И Донн переродился. Единственная биография, написанная знавшим его человеком, излагает факты довольно точно, но только второй – «святой» – половины жизни. Уолтон поклонялся Донну – проповеднику. Он был гораздо моложе Джона Донна и первой половины его жизни не знал. В воображении Уолтона на нее падал отблеск дальнейших лет, что и нашло отражение в биографии. На самом же деле эти половины словно принадлежат разным людям. Биографию должен был написать друг Донна, поэт, дипломат, писатель Генри Уоттон, бывший послом в Венеции, когда там останавливался Ратленд. Но написать, к сожалению, не успел.
Поворот колеса Фортуны приносит одним благоденствие, другим среднее существование. К третьим Фортуна бывает
