22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?
23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?
24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?
25 будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?
26 можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою?
И далее (Иов. 41):
1 Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?
2 Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?
Несколько странно читать о хвосте бегемота, подобном кедру. Гиппопотамы (греч. «ἱπποποτάμιος» – «речные лошади») были знакомы евреям не понаслышке, в библейские времена они водились в низовьях Нила. Но в Библии в «оде Бегемоту» употребляется слово «бегема» – «животное». То есть библейские авторы могли иметь в виду (и, скорее всего, так и было), вовсе не речную лошадь, а какое-то крупное сухопутное животное – например, огромного быка, – а то и вовсе фантастическое.
Вероятно, слова «станешь ли забавляться им, как птичкою», а еще строчки из 103-го псалма – «Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими; там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем» – породили другую легенду, которая кажется мне более симпатичной. В ней Бегемот и Левиафан становятся домашними животными Господа. Каждый вечер, свершив свой суд над людьми, он приходит в тайный сад, где играет с ними. И тогда, как уверяют авторы легенды, Господь смеется. В это легко поверить любому, кто играл со своей собакой или кошкой.
Но как выглядят Бегемот и Левиафан? Бегемота евреи представляли себе в виде дикого быка, который лежит на тысяче гор (Пс. 49:10). Ежедневно он истребляет на них всю растительность, но ночью трава вырастает снова, как будто бы ее совсем не трогали, по слову Писания (Иов. 40:15): «горы приносят ему пищу». Левиафан же – морское чудовище, то ли кит, то ли акула, то ли гигантский кальмар, то ли загадочный «морской змей», словом – воплощение ужаса неизведанных глубин, «чужого из бездны».
Позже Левиафана стали представлять себе как кита и отождествлять с тем китом, которой проглотил пророка Иону, а потом невредимым изверг его на сушу. (Правда, в библейском тексте это животное называется «рыбой», на иврите – «даг»).
Средневековые мыслители считали имя Левиафана прозвищем дьявола, а описание того, как он был пойман удой, – символическим описанием победы над ним.
Но мыслитель XVII века Томас Гоббс придал этому слову новое значение, написав книгу «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского». В предисловии к этой книге Гоббс пишет: «Человеческое искусство (искусство, при помощи которого Бог создал мир и управляет им) является подражанием природе как во многих других отношениях, так и в том, что оно умеет делать искусственное животное. Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов, начало которого находится в какой-нибудь основной внутренней части, разве не можем мы сказать, что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искусственную жизнь? В самом деле, что такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы – как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу так, как этого хотел мастер? Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное и наиболее превосходное произведение природы – человека. Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or State), по-латыни – Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и более крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты которого он был создан. В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти – искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу, salus populi, безопасность народа, – его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир – здоровье, смута – болезнь, и гражданская война – смерть. Наконец, договоры и соглашения, при помощи которых были первоначально созданы, сложены вместе и объединены части политического тела, похожи на то “fiat”, или “сотворим человека”, которое было произнесено Богом при акте творения».
Гоббс объясняет, что сравнивает государство с Левиафаном, «взяв это сравнение из последних двух стихов 41-й главы Книги Иова, где Бог, рисуя великую силу Левиафана, называет его царем гордости. «Нет на земле, – говорит Бог, – подобного ему, он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости».
А еще философ дает государству такое определение: «Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты».
Ну а имя Бегемота носит знакомый всем черный кот из «Мастера и Маргариты», который твердо помнит, что он «древнее и неприкосновенное животное», а потому «не шалил, никого не трогал, починял примус». А в финале и вовсе оказался «худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире».
А еще его именем названы тысячи, если не миллионы, очень любимых толстых и черных котов по всему миру.
Кому из «домашних животных Господа» больше повезло с дальнейшими интерпретациями – судить вам.
