Под влиянием английского языка в русском появилось еще несколько вежливых формул. Наиболее прижилось, пожалуй, прощание увидимся!. Многие вообще считают его исконно русским. Однако это не так. В русском языке такое слово (точнее, форма глагола увидеться), конечно, существовало, но оно никогда не завершало беседу. В отличие от английского see you!, калькой с которого оно является. В английском стандартность этого прощания обыгрывается в известном стишке See you later; alligator /In a while, crocodile, перевести которое на русский нет никакой возможности. Зато можно вспомнить детский стишок Валентина Катаева, ставший с легкой руки Маяковского шуточным приветствием-паролем в их кругу: Как живете, караси?/Ничего себе, мерси!. Недавно по аналогии с увидимся! начало использоваться и шутливое телефонное услышимся!. Правда, пока оно звучит несколько экзотично. В связи с этим меня беспокоит, не появится ли в эпистолярном жанре прощание упишемся! Кто знает!
Наконец, менее повезло авторскому изобретению еще одного журналиста, спортивного комментатора Виктора Гусева. Он заканчивал футбольные репортажи и другие свои передачи еще одной калькой с английского – берегите себя!. Однако если в английском Take саге! абсолютно конвенционально, т. е. является чистой формулой вежливости и никто не вдумывается в его смысл, то русское берегите себя! невольно заставляет телезрителей вздрогнуть. Ведь если рекомендуют беречь себя, значит, существует какая-то реальная угроза.
В целом подобного рода заимствования остаются для многих непривычными и скорее должны рассматриваться как модное, но недолговечное явление. Хотя кто знает.
Среди новых “уродцев” речевого этикета есть и исконно русские. Одно из самых нелюбимых мной – новое и уже вполне прижившееся приветствие Доброй ночи!. Оно появилось вместе с новым явлением – прямым ночным эфиром. Сначала в речи ведущих, которые таким образом – с особым шиком – здоровались со зрителями/слушателями, звонившими ночью в студию. Потом же Доброй ночи! было подхвачено и самими звонившими и даже вышло за пределы студийных бесед. Например, оно иногда используется как приветствие при телефонном звонке в слишком позднее время.
В действительности появление такого приветствия противоречит многим нормам языка. Во-первых, в европейских языках аналогичная формула (good night, Gute Nacht и bonne nuit) используется именно при прощании, в отличие от дневных приветствий типа английских good morning, good evening, немецких Guten Morgen, Guten Tag, Guten Abend или французских bonjour; bonsoir. Это соответствует и обычному русскому прощанию Спокойной ночи!
Во-вторых, в русском языке Доброй ночи! как формула прощания уже существует, хотя и используется значительно реже, чем Спокойной ночи!.
В-третьих, в ней представлен родительный падеж, который в русском языке означает пожелание, традиционно используемое именно как прощание: Счастливого пути!, Удачи!, Счастья вам! и т. д. (с опущенным глаголом желаю). Приветствие же выражается другим падежом (Добрый день!, Хлеб да соль!).
В последнее время по аналогии с этим появляются и новые “неправильные” приветствия. Например, в интернете все чаще встречается Доброго времени суток!, подчеркивающее тот факт, что электронное письмо может быть получено в любое время.
Как лингвист, я бы всячески рекомендовал не расшатывать стройную систему русского этикета и не использовать приветствий в родительном падеже. В том же интернете встречается и более грамотное приветствие Доброе время суток!. Игра сохраняется, а правила соблюдены. Но при всем при этом я рискую оказаться в положении пуристов, боровшихся с прощанием пока!. Ведь последнюю точку ставит не лингвист, а народ. И если слово овладевает массами, а массы – словом, то никакой лингвист не сможет его запретить. Так что поживем – увидим.
И наконец, о последнем “уродце”. Слово превед появилось в русле народного интернет-движения “За неправильную орфографию!” наряду со словами аффтар, исчо и др. Все эти, казалось бы, нелепые написания объединяет то, что они читаются так же, как правильные. И уж точно являются игрой, модной в интернет-сообществе. Впрочем, в интернете найдется все, и уже часть интернет-сообщества начинает бороться со словом превед. Самое смешное, что недавно в речи студентов я услышал отчетливое произношение слова превед, чего по правилам русского произношения уж никак не должно быть: безударный гласный больше похож на и, а согласный на конце всегда глухой (т). Но, пожалуй, это можно отметить как чистый казус и всерьез не комментировать. Короче говоря, берегите себя!
Речевой этикет у каждого народа свой. Но интересно, что мы не только по-разному говорим, но и по-разному молчим. Точнее, когда у одних народов принято говорить, у других – принято молчать.
Сравнивать людей русской культуры с другими народами чрезвычайно интересно, но трудно; прежде всего потому, что русский речевой этикет за последние 20 лет изменился так сильно, что, по существу, можно говорить о двух разных речевых этикетах: старом и новом. И носители нового этикета – молодые люди – намного ближе к усредненной западной культуре общения. Поэтому для чистоты сравнения возьмем городского человека 80-х годов.
О русских (тогда еще – о советских) сложился известный культурный миф, что они в целом не слишком дружелюбны. Мало улыбаются и – что немаловажно – редко здороваются. Вот с тем, что русские редко здороваются (или, точнее, здоровались), и стоит разобраться. Попробуем представить несколько стандартных ситуаций.
Два незнакомых человека встречаются в подъезде жилого дома. Или даже (чтобы усугубить ситуацию) оказываются в одном лифте. Что делают при этом два стандартных европейца (стандартными мы будем считать жителей западной континентальной Европы, не слишком южных и не слишком северных, – скажем, немцев или французов; впрочем, и американцы ведут себя так же)? Они в этой ситуации непременно друг с другом поздороваются. А вот двое русских – ни в коем случае.
Или другая ситуация. Два незнакомых человека встречаются в отдаленном пустынном месте: в лесу, в парке и т. п. Двое европейцев, прежде чем разойтись, скорее всего опять поздороваются. А русские (если только они не намерены вступить в беседу) – снова нет.
Более того, можно сказать, что приветствие и в лифте, и в лесу для носителя русской культуры скорее даже нежелательно, поскольку подразумевает дальнейшее общение, не исключено, что и агрессивное.
Наконец, третья ситуация. Встречаются служащий и его клиент. Или, для большей конкретности, человек входит в магазин и вступает в коммуникацию с продавцом или кассиром. И снова в европейском магазине общению предшествует взаимное приветствие. Представить же себе, что в 1980-е годы москвич, войдя в гастроном, сказал бы: “Здравствуйте. Взвесьте мне, пожалуйста, 200 граммов колбасы”, – совершенно невозможно.
“200 грамм “Любительской” пожалуйста!” – вот вполне вежливая фраза, соответствующая тогдашнему речевому этикету. Приветствие же сразу выдавало иностранца. Одна моя знакомая, вернувшись в середине 1980-х годов после длительного пребывания за границей в Москву, решила, как она рассказывала, научить своих соотечественников вежливости. То есть начала здороваться в магазинах. Это вызывало бурную и довольно неприязненную реакцию. Ее приветствия воспринимались либо как странность, либо как простое издевательство. И в лучшем случае она слышала в ответ: “Девушка, не задерживайте очередь!”
Таким образом, в отличие от европейского этикета русский не требовал приветствия от незнакомых людей в ряде ситуаций, а именно – при краткой формальной коммуникации, в том числе между служащим и клиентом. В этом смысле можно говорить о меньшей открытости русских, которые либо вовсе не вступали в коммуникацию (обмен приветствиями без продолжения коммуникации тем не менее сам уже является коммуникацией), либо ограничивались краткой строго формальной коммуникацией. Более того, приветствие в таких случаях воспринималось носителем русского этикета как своего рода экспансия или, точнее, прелюдия к не всегда желательному разговору (например, в лифте).
В современной науке вежливость рассматривается как снятие или смягчение возможной или реальной агрессии. Таким образом, если оценивать в целом стратегии вежливого поведения в рассматриваемых ситуациях, то европейскую можно было бы обозначить как “мы (ты и я) – свои, и поэтому я не представляю для тебя опасности”, а русскую – как “ты для меня не существуешь, и поэтому я не представляю для тебя опасности”.
