блерб на обложке романа «Водительское место», который намеренно заканчивается словами о смерти героини – или предвещает ее смерть (уже в третьей главе романа прямо говорится, что героиня будет убита): «Бесконечность и вечность сплелись в последнем ужасном дне Лизы, проведенном в безымянном южном городе, где ее настиг рок» [178].
Употребленное здесь слово «рок» демонстрирует, до какой степени искусство Спарк сродни древнегреческой трагедии, а ее авторские отступления служат своего рода хором. Античные трагедии, с их мстительными фуриями, обнаженными сатирами, инцестом, выкалываньем глаз, отцеубийством, детоубийством, самоубийством, массовым убийством и вообще всеми убийствами, которые только можно вообразить, также полны спойлерами: судьба, которая настигнет своих героев, известна с самого начала. И только после этого колеса трагедии начитают вращаться. Мы знаем, что ничего поделать не можем, что нам их не остановить, облегчение приходит, только когда мы становимся свидетелями неизбежной автокатастрофы. То же самое и у Шекспира: он в самом начале пьесы задействует хор, сообщающий нам, что Ромео и Джульетта погибнут.
И все же я убеждена, что, когда мы описываем произведение, мы отвечаем за то, чтобы не проговориться сразу. Всегда где-то есть кто-то, кто не знает, как на самом деле повернется история. Так что в блербе, который я писала для школьного издания «Ромео и Джульетты», пьеса названа «предупреждением о смерти», в «Короле Лире» говорится о «скорбной пустыне безумия», а «Тит Андроник» предостерегает детей от «убийственной мести, которая вершится с невероятной жестокостью». Да, объясняюсь эвфемизмами, но когда дело касается сюжета, лучше прикрыть спину.
Некоторые, сочиняя блербы, нарочно не читают книгу целиком, оставаясь в таком же напряженном ожидании, как и тот, кто будет читать рекламный текст. Я понимаю достоинства подобного подхода, потому что тебя часто переполняют подробности сюжета. Однако я все-таки предпочитаю дочитать до конца – если у меня есть время, и в особенности прозу, часто наскоро, пропуская куски, – до того, как потом прочту книгу целиком (осознаю, что подобные действия попахивают лицемерием). Мне хочется иметь полное представление, знать, куда я иду и что меня ждет – счастливый конец или встреча с медведем гризли, чтобы я могла хотя бы намекнуть. К тому же, как сказал Гарри Бернс в фильме «Когда Гарри встретил Салли», «если я вдруг умру до того, как дочитаю книжку, то хотя бы буду знать, как она заканчивается».
Треугольник, ромб или песочные часы?
Форма блерба
Могущественна геометрия; в соединении с искусством – неодолима.
Эврипид
Форма имеется у всего, даже у блербов. Особенно у блербов. Я имею в виду не то, как они расположены на обложке, а о внутренней геометрии. У них есть структура, как у любого рассказа, есть движущиеся составляющие. И от того, как вы расположите эти составляющие, и зависит сама форма.
Альбрехт Дюрер называл геометрию основой живописи, то же можно сказать и о литературном произведении. Даже у самых нелепых, раздувшихся монстров есть своя форма. Лоренс Стерн немало позабавился на сей счет в своей «истории петушка и быка» – в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», истории, которая мечется из стороны в сторону, словно бродячий пес. Эта «автобиография» – явление метапрозы, написанное за века до того, как был придуман термин, его описывающий, – ниспровергает романную форму: в какой-то момент смерть персонажа отмечена просто совершенно черной страницей. Но самое замечательное – это когда рассказчик объявляет, что далее намерен продолжать свою историю, «в общем-то, по прямой», а затем иллюстрирует все то, что до этого происходило, запутанными, извилистыми диаграммами всех отступлений от сюжета. Критик Джон Муллен пишет: «Перед нами книга, которая сама же себя этими диаграммами высмеивает». Мне нравится сама идея передачи повествования в виде геометрических фигур.
И это подводит нас к геометрии блербов. Это не мое изобретение: идею подарил мне мой коллега, тоже копирайтер, который позволил здесь ее обыграть. Геометрическая форма не имеет никакого отношения к внешнему виду блерба, а касается того, как устроен текст. Он может иметь в изначальном фокусе что-то малое (кого-то из героев, деталь сюжета), а затем развернуться во что-то крупное (основную тему, мир произведения), или наоборот, или еще в каком-то другом порядке. Например, если придать знаменитым первым кадрам из фильма Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001 года» геометрическую форму, то это будет выглядеть как песочные часы: сначала что-то большое (над Землей встает Солнце) сужается до частного (доисторическое племя обнаруживает, что кости можно использовать как оружие), а затем снова разворачивается в универсальное (космос, последняя граница!).
А что говорит блерб к роману, который Артур Кларк написал уже после выхода фильма? [179] Невероятно, но он тоже выдержан в форме песочных часов: от широкого контекста к сюжетной детали и снова к большой идее:
Ну как, разогрела я ваш интерес к геометрии блербов? Да наверняка. А вот ромбовидный блерб к «Анне Карениной» Толстого: он начинается с описания непростого существования одной женщины по отношению к обществу в целом, а потом переходит к индивидуальной истории:
И под конец, но ни в коем случае не в последнюю очередь, позвольте представить вам самую популярную модель блербов – треугольник. Он начинается с малого, и расширяется, охватывая саму историю, персонажей и основные темы:
Такой геометрией можно забавляться бесконечно. Можно использовать перевернутый треугольник или более сложное зигзагообразное построение блерба, но когда он становится кривобоким или хромым, значит, со структурой у него не все в порядке. Форма блерба – отличный способ проверить, все ли слова у вас работают как надо, и если форма подкачала, то какие-то слова надо заменить или, вообще, переписать одну или несколько частей. Не думаю, что Лоренс Стерн одобрил бы такую примитивную симметрию, однако это помогает избежать превращения нескольких предложений в кашу.
Есть и другие способы подачи истории, которую вы намереваетесь рассказать. И это подводит нас к тому, что называется вот так:
Шрифт и структура текста
Как-то я читала интервью с Салманом Рушди, в котором он рассказывал о том, как писал детскую книжку «Гарун и море историй». Он дал почитать первые несколько глав своему сыну, который заявил, что они «мало прыгают». Я поняла, что он имел в виду. Хорошо написанная вещь должна быть «прыгучей», то есть двигаться вперед и удерживать внимание читателя, и хорошо структурированный блерб тоже должен прыгать, как можно быстрее двигаясь от одного элемента к другому. Он также должен «прыгать» и по странице, что подводит нас к внешней форме блерба.
Некоторые блербы
