Ознакомительная версия.
«Призванный Богом к творчеству, человек не в состоянии самостоятельно, без помощи Божией, совершить творческий подвиг, имеющий космическое значение» (с. 65). И поэтому Господь посылает Благодать свою посредством Святого Духа. «И мы придаем к Святому Духу, благодати просящи – слово во отверъзение уст наших, иже не вредит душя, но веселит. Аще ли дасть Святый Дух глаголати, яко хощем, то действо – не мое управление, но твоя молитва», – отмечает безымянный автор в письме из «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича».[223]
Человек должен стремиться к получению Благодати, направляя к тому свою волю. В этом проявляется свобода выбора человека, то есть искусство жить, проявляющееся в стремлении к святости, «в добровольном подчинении высшей творческой промыслительной воле свободно осуществить в своем творчестве свое возможно более полное личное нравственное совершенство и усовершенствовать других. Так человек способствует не только личному своему обожению, но и обожению всего человечества, всего мира».[224]
По Своей милости и любви к человеку Господь дает ему значительно больше, чем тот в состоянии принять. Поэтому, по мнению Григория Паламы, каждый человек есть избранник Божий, «люди различаются лишь разнообразием харизматических даров, талантов, а также способностью и готовностью принять Божественную благодать» (с. 66).
Наиболее подготовлены к ее восприятию те, кто «стремится к изменению по благодати Христовой образа жизни» (с. 67).
Такой путь – от осознания своей человеческой греховности, через очищение, по молитвам чтущих (читающих и почитающих!) житие, к восприятию Божественной Благодати – приводит в своем предисловии к «Житию Стефана Пермского» преподобный Епифаний: «Но молю вы ся, боголюбци, дадите ми простыню (прощение) и молитвуйте о мне, азъ бо есмь умомь грубъ, и словом невежа, худ имея разум и промыслъ вредоуменъ… Но надеюся на Бога всемилостивого и всемогущаго, «От Него же вся возможна суть». Иже даеть нам милость Свою благодатию, и молюся Ему, преже прося у Него словаа потребна, аще дает ми «слово надобно въ отверзение устъ моихъ», якоже древле Исайя пророкъ рече: «Господь дасть ми языкъ сказаниа ведати, внегда подобает ми рещи слово». <…> Темъ отверзу уста моя, и наполнятся духом, и слово отригну (произнесу). И глаголю азъ: «Господи, устне мои отверзеши, и уста моя възвестят хвалу твою» <…> И молюся Святей Троице, единосущней, неразделимей, прошю дара: да ми послет благодать Свою в помощь мою, да ми подаст слово твердо, разумно и простнанно, да ми въздвигнет умъ мой, отягченый унынием и дебелством плотным, да ми очистить сердце мое, острупленое многими струпы душевных вредов и телесных страстей, яко да бых възмоглъ мало нечто написати и похвалити добляго Стефана, проповедника вере… Да аще Господь подасть!».[225]
«Святоотеческая иконология получила в учении Паламы еще одно мощное подтверждение. Сквозной символизм и типологизм христианского художества и образа в нем был развит св. Григорием до его мыслимого предела, когда человеческое творчество, служение, обожение, богопознание, преображение, спасение предстали как разные стороны одного и того же процесса сотворчества человека и Бога. Произнесение слова и написание его на хартии стало восприниматься как символическое отображение Боговоплощения: невидимое слово, как и Слово Божие до вочеловечения, становится осязаемым и видимым после его произнесения и написания, как и Слово, воплотившееся в тело человеческое. Так что при каждом произносимом слове, при каждом начертываемом «писалом человеческим» письменном знаке символически отображается и напоминается духу человеческому таинство Боговоплощения. Это – апофеоз символического реализма»,[226] то есть господство религиозно-прагматического метода познания-отражения в рамках объективно-идеалистического мышления.
2.1.3.3. Древнерусские творения
Для литературного периода, совпадающего с процессом объединения северо-восточной Руси и образования Русского централизованного государства (конец XIV–XV века), характерен значительный интерес к историческим сочинениям, особенно к летописным сводам, которые создаются повсеместно. В Суздальско-Нижегородском княжестве в 1377 г., во времена правления великого князя Дмитрия Константиновича, составляется большой летописный свод, названный по имени его составителя Лаврентьевской летописью. Она включала в себя начальную историю Руси («Повесть временных лет») и была доведена до 6813 (1305) г. В Москве пишется первый Московский летописный свод митрополита Киприана 1408 (1409) года. Летописные своды возникают в Твери, Новгороде, появляются компилятивные сборники повествований из истории разных стран и народов, начиная с библейских времен – Хронографы. В это время составляются две редакции «Летописца Еллинского и Римского».
Победа русского войска в 1380 г. на Куликовом поле над монголо-татарами показала значение объединительной политики московских князей, пробудила национальное самосознание русского народа. Освободительная тема, тема Мамаева побоища, вызвала целый ряд литературных произведений: «Задонщину», Летописную повесть о Куликовской битве и «Сказание о Мамаевом побоище». Не остался без внимания древнерусских писателей и герой битвы – московский князь Дмитрий Иванович, прозванный в честь победы над монголо-татарами (а это было их первое поражение!) Донским.
В начале XV века создается «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русского», близкое по своей тематике повестям и сказаниям о Куликовской битве, собственно, и положившее начало всему Куликовскому циклу.
В этот период, то есть в конце XIV – первой половине XV века, агиография в Московской Руси особенно популярна становится и одним из основных литературных жанров. С одной стороны, это связано с общеславянским литературным процессом, выразившемся в распространении в славяноязычных странах литературного стиля, получившего название «плетения словес», то есть особенной художественной отделки. А с другой стороны, сказался интерес к человеческой личности, чувствам, поступкам, мыслям. От духовности литература прошла путь к душевности. В житиях исторических лиц столь сильно акцентируется внимание на их вкладе в историю государства, что мотив гражданской деятельности отражается и в житиях церковных деятелей (но именно деятелей!) – Стефана Пермского, Сергия Радонежского, митрополита Алексия, митрополита Петра и других.
Преподобный Сергий Радонежский, основатель и игумен Троицева монастыря, почитался и почитается совестью русского народа. Это он благословил великого князя Московского Дмитрия Ивановича на битву с монголо-татарами и Мамаем в 1380 г. И непосредственно перед сражением на поле Куликовом у Великого Дона прислал грамоту – обращение к русским воинам, поднявшую ратный дух защитников Отечества. Монах, который не занимает отчужденную созерцательную позицию, а принимает активное участие в жизни Московского государства, – это новый образ подвижника, обусловленный своим временем, хотя, конечно, духовный подвиг героя остается по-прежнему на первом месте.
Интерес к личности привел к усилению и обогащению личностного начала и в самой литературе. Во-первых, стали выражаться различные мнения по поводу тех или иных явлений русской жизни, и были они не отражением соборной точки зрения или взглядов официальных лиц – князя или митрополита, что практиковалось в литературе XI–XIII веков, а оценкой событий самим писателем. Во-вторых, все более отчетливо стали проявляться особенности индивидуального стиля писателя. Не случайно в этот период появляются первые профессиональные писатели, которые наряду со своей основной деятельностью профессионально занимались и литературой. Так, Киприан был митрополитом, Епифаний Премудрый – монахом, оба были авторами житий. Наиболее известным на Руси в XV веке был автор почти двадцати житий и сказаний Пахомий Серб, приехавший из Сербии и более 50 лет проживший в Москве. Все трое искусно выплетали житийные словеса. Расширение кругозора, стремление пополнить географические знания способствовали появлению произведений о путешествиях (а не только паломничествах). Самым известным из них стало «Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина, описавшего свое путешествие в Индию в конце 60-х – начале 70-х годов.
Произошедшие в XIV–XV веках изменения мировоззрения вызвали в древнерусской литературе появление беллетристических сочинений. Уже Киевская Русь пользовалась переводными повестями («Повесть об Акире Премудром», «Девгениево деяние»). Эта практика сохранилась и в описываемый период, и древнерусские читатели могли познакомиться с романом об Александре Македонском – «Александрией», «Повестью о Стефаните и Ихнелате», циклом повестей о царе Соломоне и другими переводными беллетристическими произведениями. Но оригинальных сюжетных повестей до XV века Древняя Русь не имела.
Ознакомительная версия.
