чтобы лишить их возможности говорить на родном языке и придерживаться некоторых своих национальных обычаев.
«Важнейшими факторами сохранения сегрегации в американском обществе, – продолжает автор, – было стремление обеспечить, во-первых, политическую зависимость вновь прибывших и, во-вторых, создать наилучшие условия для их эксплуатации. Правящие круги Америки не только не способствовали естественному процессу ассимиляции вновь прибывших, но и сознательно насаждали национальную рознь и искусственно сохраняли национальные предрассудки» [15].
Особенно ярко попирание прав народов проявляется по отношению к коренному населению США – к индейцам, изолированным в резервациях не только физически, но и духовно, ибо их культура, язык дискриминированы, лишены возможностей широкого функционирования и развития. На основании этих идеологических установок, являющихся проявлением отношений в капиталистическом мире, возникла так называемая гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира – Б. Уорфа (США), выдвинувшая теорию естественной обреченности языка, например индейцев, на примитивизм, ограниченность, а этот «примитивизм» языка будто бы, в свою очередь, обусловливает и примитивизм мышления народа, не дает ему возможности выйти на широкий путь общечеловеческой цивилизации. Кроме несостоятельности утверждений об исторической обреченности некоторых народов на «примитивизм», эта теория характерна еще и несостоятельностью утверждений о торможении мышления структурой языка, не дающей этому мышлению возможности движения вперед [16]. Все это противоречит и марксистско-ленинской теории, и практике развития национальных языков, которые в благоприятных социальных условиях, в условиях социалистического общества, получают все возможности для всестороннего развития и совершенствования, что подтверждается примером национально-языкового строительства в СССР и других странах социалистического содружества; это противоречит также научно-объективным выводам о соотносительности мышления и языка. Ведь язык отражает, фиксирует процессы мышления, не будучи тождественным с ним, значит, в этом отношении примат принадлежит мышлению.
Следует отметить, что некоторые американские ученые – лингвисты, закрывая глаза на языковую ситуацию в своей стране, пытаются анализировать процессы национально-языкового строительства в Советском Союзе, советскую языковую политику, представляя дело так, будто бы СССР хочет распространить единый – русский – язык на весь мир, будто бы в СССР осуществляется русификация, угнетение национальных языков и т.д. Другие же авторы, наоборот, утверждают, что в Советском Союзе осуществляется дробление языков и культур с целью не допустить создания национальных языков народов, чтобы, дескать, легче было управлять этими народами. Такие примитивно конъюнктурные, наукообразные утверждения вызывают у советских людей, у людей доброй воли во всем мире, у народов, борющихся за свое социальное и национальное освобождение, только ироническую улыбку. Всему миру известны большие успехи СССР в национально-языковом строительстве, и это не требует дополнительной аргументации, ответов на жалкие поклепы и дезинформацию. Обоснованный ответ на эти измышления уже изложен в ряде работ советских ученых [17].
К политике насильственной ассимиляции, в частности угнетения национальных языков народов, прибегают и отступники от идеологии интернационализма, ренегаты типа маоистов в Китае. Как известно, Китай населяют около 50 разных наций, народностей и национальных групп. Кроме ханьцев, или собственно китайской нации, тут живут и такие многомиллионные народы, как уйгуры, монголы, тибетцы, чжуаны и др., имеющие свою самостоятельную культуру, язык. Сейчас они фактически лишены возможности получать образование на родном языке, пользоваться достоянием культуры своего народа. Это все уничтожается, несмотря на демагогические заявления маоистов, мерами насильственной ассимиляции, закрытием школ и культурных учреждений под лицемерным лозунгом пресловутой «культурной революции», осуществлявшейся и осуществляемой маоистами [18]. Разумеется, эти действия диаметрально противоположны социалистической идеологической концепции и практике, как в целом, так и в частности, в развитии языков народов. И в этом случае язык выступает как объект идеологической борьбы, а также как одно из ее средств.
Идеологические, политические установки капитализма проявляются также в языковой политике относительно характера развития и функционирования самого литературного языка (в его письменной и устной разновидностях), официально принятого в государстве. Идеологи капитализма, пропагандистский аппарат капиталистических государств широко используют литературный язык в определенной его «обработке» и для идеологического влияния на массы в своих странах, и в борьбе, диверсиях против мира социализма, в клевете на него.
«Мы живем в условиях неутихающей идеологической войны, которую ведет против нашей страны, против мира социализма империалистическая пропаганда, используя самые изощренные приемы и мощные технические средства. Все инструменты воздействия на умы, находящиеся в руках буржуазии, – печать, кино, радио – мобилизованы на то, чтобы вводить в заблуждение людей, внушать им представления о чуть ли не райской жизни при капитализме, клеветать на социализм» [19].
Во всех этих приемах и средствах идеологического влияния, борьбы, как известно, огромная роль принадлежит языку, характеру его использования во всех сферах функционирования, в частности в сфере массовой коммуникации. Идеологическая «обработка» литературного языка правящими кругами капиталистических государств, использование его как средства политического влияния в антинародных целях не раз вызывала резкое осуждение прогрессивной лингвистической науки, передовых общественных деятелей, ученых, писателей, социологов в самом капиталистическом мире. И это является отражением борьбы народа – носителя и творца языка – против искажения общенародного языка, злоумышленного его использования, против его «обработки».
Темы «Язык и идеологическая борьба», «Язык и политика» и т.п. нашли свое воплощение в научных трудах языковедов-марксистов, языковедов прогрессивного направления во многих странах мира. Актуальность этой тематики, в частности, подчеркнута, например, в рецензии немецкого ученого В. Флайшера на книгу М.М. Гухман «Язык немецкой политической литературы эпохи Реформации и Крестьянской войны» (М., 1970):
«…проблема „Язык и политика“ весьма актуальна в наши дни, ибо в последнее время задачи лингвистики значительно расширились и вышли далеко за пределы анализа системы языковых знаков в узком смысле – на первый план все более и более выступает изучение конкретного акта коммуникации, исследование и описание классов коммуникационных ситуаций. Тем самым становятся очевидными идеологические компоненты лингвистики как социальной науки» [20].
Георг Клаус в книге «Sprache der Politik» отмечает, что существование двух немецких государств с идеологически различными установками привело к тому, что многие слова немецкого языка употребляются сейчас с неодинаковыми значениями. Именно идеологические позиции определенных классовых сил наполняют конкретное содержание слов, в частности таких, как свобода, мир, демократия, забастовка, которые в толковании, например, изданий западно-немецкого издателя-капиталиста А. Шпрингера и его идеологического клана теряют свое истинное значение и используются для прикрытия капиталистической, классовой идеологии реваншистских сил ФРГ. Эти тенденции толкования слов перекликаются с языковой политикой гитлеровских идеологов, навязывавшей общенародному немецкому языку искажение в лексике, семантике, словотворческой механике, концентрировавшей в словаре тенденциозно-идеологические человеконенавистнические выражения, термины. Эти тенденции глубоко вскрыты в ряде работ немецких лингвистов.
«Идеология национал-социализма, – отмечают Э. Зайдель и И. Зайдель-Слотти, – служила демагогическим целям. Естественно, что и
