Ознакомительная версия.
Несмотря на то, что сам Милош именовал свою книгу романом, о жанровой принадлежности этого текста можно поспорить. Медленный, эпически многоплановый текст «Долины Иссы» растекается в разные стороны, образуя, подобно реке, десятки рукавов и русел. Множество этих потоков, речушек и ручейков формируют полный, целостный и самодостаточный мир, который категорически отказывается выстраиваться вдоль классической романной магистрали «пролог-эпилог». Да и центральная фигура книги – девятилетний Томаш, мальчик из польско-литовской шляхетской семьи, оказывается не столько главным героем романа, сколько смысловой осью, вокруг которой весь этот странный, удивительно живой мир вращается.
Исса – сонная, затененная деревьями река – струит свои воды где-то в темной литовской глухомани, а на ее берегах течет жизнь – архаичная, мало изменившаяся со времен средневековья. Черт, наряженный в чинный немецкий камзольчик, мучает и сводит с ума лесника Бальтазара. Экономка и любовница местного ксендза, девица Магдалена, накладывает на себя руки и становится привидением – не столько зловредным, сколько невыразимо печальным. Оплакивает своих ушедших в армию сыновей бабка Томаша, в то время как дед мальчика увлечен устройством стебля орхидеи и сложной гармонией соцветия резеды. Охотники, раздувая щеки, трубят в рога среди осенних лесов, а в господском саду поспевают яблоки. Ухает ручной филин Томаша, в лесных болотцах кишат гадюки, бьется на снегу подстреленный заяц. В смутном XVII веке горит на костре испанский еретик Мигель Сервет – учитель и кумир дальнего предка Томаша по материнской линии, а в XX веке юный бедняк Домчо творит лютое святотатство – на глазах приятелей протыкает кинжалом просфору. Борцы за независимость Литвы подбрасывают в комнату Томаша боевую гранату, по лесам бродят страшные дезертиры, а деревенские девки вальками шлепают белье по речным берегам.
Вселенная Иссы, воссозданная Милошем по воспоминаниям детства (писатель родился и вырос в окрестностях сегодняшнего Каунаса) и по рассказам старших, органично вбирает в себя и людей, и зверей, и птиц, и гадов, и прошлое, и будущее, и растения, и воду, и землю. Поэтичная в самом высоком и серьезном смысле этого слова, проза Милоша обладает всеми достоинствами доверительного и неторопливого разговора, который длится и длится, плавно перетекая с темы на тему и не наскучивая ни одному из участников. Разговора, в ходе которого не влюбиться в собеседника просто невозможно.
[101]
Со «Стоунером» Джона Уильямса всё самым счастливым образом понятно: этот роман – настоящий, общепризнанный шедевр, одна из величайших вершин мировой литературы XX века и потаенное сокровище, каким-то образом много лет таившееся от читателя где-то в складках американской литературы. Уильямс, американский литератор второго ряда, выпустил свой роман в 1964 году, в покое и умеренной безвестности прожил еще тридцать лет и был окончательно забыт после смерти. Однако в 2003 году «Стоунера» где-то откопали составители серии «New York Review Books Classic», переиздали с предисловием ирландского классика Джона Макгахерна, подняли на щит – и с этого момента началось шествие романа по миру; тем более триумфальное, что совершенно неожиданное. Во Франции Уильямса переводит и превозносит Анна Гавальда, критики всего мира поют ему осанну и – что самое удивительное – вот уже почти десять лет «Стоунер» не покидает списки бестселлеров.
Первое, что нужно сказать о романе Уильямса, – все расточаемые ему похвалы расточаются не напрасно: это действительно потрясающий текст (в потрясающем, надо заметить, переводе Леонида Мотылева). Во-вторых, важно предупредить, что текст этот образцово неяркий, приглушенный, обманчиво бедный на выразительные средства и как будто слегка подсушенный. Ну, и наконец, в-третьих, будьте готовы: немногие произведения мировой литературы способны пробуждать в читателе столь острое – вплоть до физического дискомфорта – чувство сопереживания.
Пожалуй, это главное. Сюжет же (как, собственно говоря, сюжеты большинства по-настоящему важных романов) прекрасно укладывается в предложенную некогда Мопассаном универсальную формулу «Une vie» – «Жизнь». Уильям Стоунер (явное альтер эго автора), крестьянский паренек с загрубевшими руками, приезжает учиться в сельскохозяйственный колледж, но вместо того, чтобы изучать химию почв, самым безответственным образом влюбляется в английскую литературу. Как это часто бывает, любовь меняет Стоунера – он словно бы просыпается от двадцатилетней спячки и становится другим человеком. Этому новому Стоунеру нет обратного пути на ферму – конечно же, он идет в аспирантуру, а после остается преподавать на родной кафедре. Всё, что с ним будет происходить дальше, – это история одинокого интеллектуала, трогательного сухаря и, по большому счету, неудачника. Несчастливый брак, захлебнувшийся роман с младшей коллегой, ровная скучная карьера, единственная изданная (и не принесшая своему создателю ни славы, ни почестей) книга, тихая смерть от рака…
Словом, обычная жизнь обычного академика средней руки, любителя чтения, молчуна и зануды. Объяснить, в чем тут магия и как она работает, – редкий случай, не возьмусь. Но, пожалуй, это тот еще более редкий случай, когда я могу сказать с докучливой назидательностью: читать обязательно.
[102]
Роберто Боланьо – из числа тех авторов, у которых литературный дар неотделим от романтической биографии и словно бы служит ее закономерным продолжением. Чилиец, выросший в Мексике, Боланьо вернулся на родину на волне социалистических реформ Сальватора Альенде. После прихода к власти Пиночета вступил в ряды борцов Сопротивления, попал в тюрьму, эмигрировал, повоевал в паре мелких конфликтов на Южноамериканском континенте, увлекся троцкизмом, вел жизнь богемного поэта в Мехико, переехал в Испанию, работал там сборщиком винограда и мусорщиком, вступил на стезю добродетели после рождения сына, за десять лет написал пару десятков книг и умер от рака в 2003 году, в возрасте пятидесяти лет, едва начав свое восхождение к славе. По-настоящему знаменит Боланьо стал уже после смерти: на него посыпались престижные награды, признание во всем испаноязычном мире и за его пределами, а также титул «первого классика XXI века», присвоенный ему газетой «The New York Times».
С небольшим запозданием Боланьо добрался, наконец, и до российского читателя: сначала был опубликован сборник его рассказов «Шлюхи-убийцы», и вот теперь в свет выходит роман «Третий рейх». Выбрав не самый известный из текстов Боланьо, издатели до некоторой степени рискнули. Впрочем, как показывает результат, риск этот вполне оправдан.
Скупой на действие, почти статичный роман Боланьо наполнен в то же время таким внутренним напряжением, что от первой до последней страницы держит читателя в тонусе не хуже иного триллера. Восьмидесятые годы, двадцатипятилетний немец Удо приезжает с невестой Ингеборг в отпуск на испанский курорт, куда когда-то ездил подростком. Подлинная страсть Удо – военные настольные игры-стратегии. Даже сейчас, на отдыхе, он норовит при первой возможности сбежать в номер, где на столе разложена огромная карта Европы с расставленными на ней фишками: здесь, за закрытыми шторами, заново разыгрываются величайшие битвы XX века, мчатся в бой танковые дивизии и марширует, вздымая пыль, пехота Третьего рейха.
Тем временем Ингеборг заводит дружбу с молодой парой из Германии – Ханной и Чарли, все вместе они обзаводятся знакомствами среди местных бездельников, а Удо на пляже встречает странного человека, выдающего на прокат водные велосипеды, – силача с лицом, обезображенным страшными ожогами, и с говорящим прозвищем Горелый. Удо, Ингеборг, Горелый, Ханна, Чарли, загадочная фрау Эльза – хозяйка отеля, в котором живут герои (Удо был влюблен в нее в юности), ее невидимый муж – отношения между этими и другими персонажами, внешне прохладные и поверхностные, на деле так густо напитаны электричеством, что искрят при любом неосторожном движении.
Внезапно Чарли исчезает при загадочных обстоятельствах, Ингеборг и Ханна уезжают домой, а Удо остается в отеле один – ждать, пока тело Чарли будет найдено, чтобы его опознать (полиция уверена, что молодой немец утонул). Стремясь скоротать дни ожидания, Удо предлагает Горелому сыграть партию в его любимую военную игру. Надо ли говорить, что игра эта внезапно окажется наполнена смыслом, далеко выходящим за рамки обыденности, и драматическим образом изменит жизнь героев.
Отстраненная, слегка аутичная манера рассказчика напомнит читателю прозу Камю, детальная проработка всего связанного с игрой – «Игру в бисер» Гессе, легкая смещенность причинно-следственных связей, создающая внутри романа особую искривленную геометрию пространства-времени, – «Человека без свойств» Музиля. Однако Боланьо не случайно называют первым классиком XXI века: ничто из этого не выглядит у него вторичным. Из привычных, многократно использованных в мировой практике кирпичей XX века он возводит здание, не имеющее аналогов в истории.
Ознакомительная версия.
