Заговоры, как вид русской народной поэзии - Крушевский Н. В.

37

потому и не удерживается от эпитета “суровая, мрачная Финляндия”.

Конкретное понимание мира внешнего сказывается на каждом шагу в произведениях народного творчества. Что только проявляется наружу каким-нибудь действием, то представляется человеку действующим предметом, а в большей части случаев – действующим существом ¹⁰. Для всех своих нравственных и физических изменений первобытный человек допускает присутствие какого-нибудь материального начала. Все, что только мыслимо, есть чувственный предмет. Следует заметить, что осязание в представлении народа есть чувство par excellence; на это указывает и язык: чувствовать значит осязать. Известно, что наблюдения привели и физиологов и психологов к заключению, что за осязанием следует признать более общий характер в сравнении с другими чувствами. И в этом-то смысле все представляется первобытному человеку чувственным. Собственное слово кажется ему осязательным. Оно может быть “крепко”, “лепко”, от него можно оградиться забором; сказанное над каким-нибудь предметом, оно пристает к нему, как напр. вода или какой-нибудь другой материальный предмет.

Все указанные свойства первобытной мысли быть может и привели прежних исследователей к ложному заключению, будто у первобытного человека преобладала фантазия над рассудком, заставили их видеть в народном творчестве продукты праздной фантазии, а не результаты размышлений и практики пытливого ума.

Я не ставил себе задачей характеризовать народные произведения вообще. Сделать это и невозможно, имея дело с произведениями одного народа, одного вида, и то с весьма незначительной частью произведений этого вида. Я старался указать только на те характеристические черты народных произведений, которые, как я думаю, необходимо иметь в виду, желая объяснить эти произведения.

Резюмируя все до сих пор сказанное, приходим к заключению, что в произведениях народного творчества следует различать 1) произведения, которые составляют материал народно-психологический от 2) произведений, которые составляют материал мифологический.

К первой категории следует отнести произведения, свободные от влияния цельно-сложившихся мифов; ко второй – произведения,

38

сложившиеся под влиянием мифологического миросозерцания.

В первобытном уме мы видели:

1) известные общие знания (или верования), логические аксиомы, которые редко сознаются и суть следы бесчисленного множества перцепций ума бесчисленного множества весьма разнообразных явлений;

2) известные частные знания (или верования) о единичных предметах и явлениях, основанные на общих логических аксиомах.

3) известны мифологические верования, основанные и сложенные из верований первой и второй категории.

Всякое знание приобретается умом при известных внешних условиях; следовательно и зависит от этих двух моментов. Ум человека всегда и везде одинаков; условия же, при которых он размышляет, только тогда одинаковы, когда мысль его имеет весьма общий характер, когда обнимает громадное число фактов; по мере того, как мысль принимает все более и более частный характер, внешние условия все более и разнообразятся. Поэтому знания первой категории должны быть общи всему человечеству; так напр. интеллектуальное верование post hoc, ergo propter hoc ¹¹ – обще всем народам без исключения.

Знания второй и третьей категории только могут быть общи. И здесь большая возможность будет на стороне знаний второй категории: они общие всему человечеству по своему характеру; так, напр. самые разнообразные народы могли придти к заключению, что солнце есть горящий предмет, или молния – быстрая птица, хотя разным народам солнце могло представляться разными горящими предметами, а молния – разными птицами. Что касается верований мифических, то и они, как опирающиеся на знания первой и второй категории, только в самых общих чертах должны быть общи всему человечеству, в частных же только могут быть общи. Так, культ природы вообще общ всем без исключения народам; культ отдельных явлений природы (солнца, звезд и более мелких) общ некоторым, хотя и весьма различным народам ¹².

Таким образом общность данного поверия чуждым друг другу народам в большей части случаев может служить ручательством, что оно свободно от влияния мифологии и должно быть рассматриваемо в народной психологии. Следует только заметить, что все вышесказанное относится не к цельным произведениям

39

народного творчества, а в большей части случаев только к материалу, элементам, из которых они сложены.

Одно мировоззрение народа сменяется другим, но, в силу указанной уже живучести, осколки прежнего мировоззрения не умирают, а продолжают жить, амальгамируясь с новым. Таким образом новые народные произведения не возникают в строгом смысле слова, а складываются из давно существовавшего материала. Вследствие этого положительно невозможно разграничить произведения одной эпохи от другой: всякое из них представляет наслоение. Амальгамированные произведения народа вообще весьма трудно поддаются анализу. Так как народные произведения не создаются, а складываются, то в них, как и в музыкальных произведениях, встречаются постоянно одни и те же мотивы, т. е. стереотипные приемы, варьирующиеся весьма незначительно. Анализ народных произведений должен, кажется, состоять прежде всего в выделении таких мотивов; это древнейшая и существеннейшая часть народных произведений. Выделение такое, разумеется, возможно только тогда, когда материал работы, составляют народные произведения вообще (и то нескольких родственных народов), а не один какой-нибудь род их. Для уяснения, что такое общие мотивы народных произведений, я приведу один из них:

(Заг. Эрбена. Czas. Mus. Kral. Czesk., 1860, XXXIV R., S. 1, стр. 57).

(Англ. заг. в статье Kuhn’a “Germanische u. Indische Segenspruche”. Zeirschr. für vergl. Sprachfor. B. XIII, H. I. В той же статье есть заговоры немецкие, в которых повторяется тот же мотив).