же самом, на котором возила Клайва Джеймса в его документальном фильме. Подозреваю, тот она разбила.) Ее растрепанные светлые волосы развеваются по ветру, она курит сигарету, отчаянно жестикулирует и говорит еще быстрее, чем несется вперед. На этот раз интервьюера, сидящего рядом с ней, не видно, но можно представить, что он напуган до смерти. Разговаривая, она размахивает сигаретой и время от времени наудачу поворачивает руль, словно водителю не полагается заниматься такими мелочами. Машина подъезжает к огромной развязке возле Триумфальной арки, и кажется, что столкновения не избежать. Ругаясь, сигналя и негодующе жестикулируя из-за глупости других водителей, Саган жмет на газ и мчится по прославленному на весь мир
rond-
point, словно бросая вызов всем автомобилям, которые рискнут оказаться у нее на пути. Это «французскость» во всей красе: восторженная, беспечная, эгоистичная, безрассудная, блистательная, чарующая, небрежная. Описывая Саган, можно найти немало нелестных эпитетов. Но, видит бог, она умела жить. Да, это опасно. Но к такому все же хочется приобщиться – это ведь не худший способ проститься с грустью.
Книги, которые мы читаем на определенных этапах жизни, оказывают сильное влияние на многих из нас, и особенно яркие впечатления нам дарит «классическая» литература, попадающая к нам в руки на излете отрочества. Понимая это, несколько важных людей помогли этой книге увидеть свет не только потому, что «прониклись» идеей, но и потому, что сами не мыслят жизни без чтения. Я бы никогда не написала «Прощай, грусть!» без поддержки, понимания и скрупулезности моего великолепного редактора Джемисона Штольца, очень умного и очень элегантного. Он сумел изгнать из текста множество британских словечек, которыми я, признаюсь, грешу. Если какие-то из них и остались в книге, то это исключительно моя вина. Большое спасибо и выпускающему редактору Джин Хартинг, которая провела тщательную работу и проявила огромную чуткость. Я благодарю – как всегда – и своего агента Кэтрин Саммерхейс, которая неизменно стоит и на стороне автора, и на стороне читателя.
Я начала изучать французский язык в одиннадцать лет и очень благодарна своей первой учительнице миссис Лэнгдон, чей энтузиазм, несомненно, помог пробудить во мне интерес к этому предмету. Огромное влияние на мою жизнь оказал покойный мистер Харли, который долгое время учил меня французскому в школе. Его страсть к языку и литературе заражала всех вокруг, и он всегда подходил к занятиям с юмором. Именно благодаря ему я выбрала французскую литературу в качестве основного предмета в университете и пошла по его стопам, поступив в Селвин-колледж.
Моим селвинским наставником стал одухотворенный доктор Майкл Тилби, терпеливый и великодушный преподаватель французской литературы и обладатель пронзительного взгляда. Он выработал у меня привычку «изучать неоднозначность», с которой я не расстаюсь всю жизнь, поскольку она не теряет актуальности и помогает мне во многом. Бывало, пожалуй, что я слишком налегала на его херес и другие напитки, и за это прошу у него прощения. В университете французский язык мне преподавал Жан-Пьер Даро, который проявлял снисхождение к дуракам, но терпеть не мог мельчайших ошибок в произношении, благодаря чему его студенты осваивали язык гораздо лучше, чем заслуживали. Студенткой я проходила практику в газете Ouest-France в Сен-Ло и никогда не забуду, как радушно меня приняли в редакции Ален Тома и Изабель Лэ.
Мне повезло, что меня поддерживали многие близкие друзья, которые терпеливо наблюдали, как я стенала и прокрастинировала, пока писала и редактировала эту книгу. Они знают, о ком я говорю. Отдельное спасибо Фионе и Лиаму Гранди, которые нашли мне место, где я могла спокойно писать. Как всегда, спасибо моей семье и особенно моей сестре Труди, которая изо дня в день преподает французский и (почти) не жалуется.
На этих страницах проанализированы книги, с которых я сама начала знакомство с французской литературой. Поскольку до наступления XXI века жизнь была другой, в мой список писателей вошли только белые люди, по большей части мужчины. Очевидно, что такой расклад далек от идеала. Мне не очень нравится выражение pale, male, and stale («мужчина бледный и устарелый»), поскольку, если уж родился бледным мужчиной, с этим ничего не поделать, а об устарелости каждый судит сам, но если какая-то группа людей и обладает хотя бы двумя из этих характеристик, то это французские классики. Впрочем, я склонна полагать, что никто из них не устарел, иначе не включила бы их в свою подборку. Но все же, если их сочинения остаются неувядающими и непредсказуемыми, то предсказать положение этих авторов в контексте политики идентичности не представляет труда.
Сгладить такое культурное преимущество непросто. Так сложилось, что в последние четыре столетия классическими становились главным образом сочинения белых мужчин, поскольку именно в эту социальную категорию входили люди, которые с большей вероятностью могли найти время и финансовую возможность писать. Как следствие, они чаще всего публиковались. Когда я училась в университете в середине 1990-х годов, мы, разумеется, обсуждали феминизм и постколониализм, и нам рекомендовали читать Симону де Бовуар, Элен Сиксу и Маргерит Дюрас. Но учебный план не подвергался такому тщательному пересмотру, как – вполне обоснованно – сейчас.
Мне не хотелось прибегать к крайностям ревизионизма и включать в свой список авторов, которые обычно не считаются «французскими классиками», поскольку кажется неправильным утверждать, что какой-нибудь писатель, большинству совсем не известный, стоит в одном ряду с Прустом. Разумеется, есть немало писателей, которые могли бы занять другое место в истории, если бы она сложилась иначе. Но факт остается фактом: мир изменился. Мы не можем переписать историю или изменить то, как к этим писателям относились при жизни.
Я сознаю, однако, что есть и множество других писателей, которые достойны упоминания, потому что их творчество стоит того, чтобы о нем знали. Современных писательниц, писательниц недавнего прошлого, а также авторов с другим цветом кожи легко найти, ориентируясь на список лауреатов премии «Фемина», учрежденной в 1904 году. Ее особенность в том, что в жюри входят одни женщины, но получить награду могут как женщины, так и мужчины, пишущие на французском языке. Благодаря этой премии я открыла для себя множество писателей, включая Маргерит Юрсенар, Мари Ндьяй (первую чернокожую женщину, которая стала лауреатом Гонкуровской премии, то есть получила еще одну престижную литературную награду Франции), Шанталь Тома, Гвенаэль Обри, Нэнси Хьюстон, Дая Сыцзе и Франсуа Чена.
Приводя примеры, я главным образом упоминаю авторов, которых знаю и читала. В последние годы я познакомилась с творчеством Ирен Немировски, Натали Саррот, Мариз
