о переводе общественно-политических текстов, также приводит пример из «Коммунистического манифеста», однако делает это для иллюстрации конкретной ошибки в переводе этого типа текстов – «обезличивание стиля (иначе называемое: сглаживание, нивелировка, нейтрализация)», то есть перевод, дающий лишь «общее представление» о тексте, его «смысловую выжимку» [Усов 1934, 18–19]. Усов избегает политических обертонов, называя перевод Плеханова «переводом под редакцией Д. Рязанова», и сравнивает его не с переводом Ленина, а с переводом С. А. Алексеева 1905 года и с новейшим, 1931 года, переводом под редакцией В. В. Адоратского, считая последний предпочтительным по полноте передачи «смысла и яркости выражения» [Усов 1934, 20].
Морозов приводит неудачный пример перевода на немецкий обращения «батько» в «Тарасе Бульбе» Гоголя («Батько, где ты?») как Väterchen (уменьшительное от Vater): «батько» «не значит просто отец; это – картинное слово, вызывающее образ запорожского „батько“ с чубом и усами (см. известную картину Репина „Запорожцы“)», тогда как Väterchen имеет совсем другие коннотации: «старичка в халате, в туфлях и ермолке, курящего длинную трубку» [Морозов 1935-XII, 5].
Перевод этот, впрочем, не был принципиально коллективным и анонимным, как в семинаре Лозинского, – имена переводчиков указаны в оглавлении (Н. А. Волжина, Н. К. Георгиевская, Н. Л. Дарузес, А. Н. Елеонская, Е. Д. Калашникова, Л. Д. Кислова, Е. С. Романова, И. К. Романович, В. М. Топер, О. П. Холмская и переводчик, скрывшийся под акронимом «Х. Г. К.», который перевел рассказ «Убийцы» (в изданиях с 1939 года дается в пер. Калашниковой)), то есть в этом отношении не отличался от следующего коллективного (но уже без указания «Первого переводческого коллектива») перевода под редакцией Кашкина – десяти первых эпизодов «Улисса» Джойса, выполненного Романовичем, Кисловой, Елеонской, Топер, Волжиной, Калашниковой и Дарузес (опубликован в журнале «Интернациональная литература» в 1935–1936 годах). Следующий перевод Джойса под редакцией Кашкина, сборник рассказов «Дублинцы» (М.: ГИХЛ, 1937), вышел с указанием только имени редактора, однако это, вероятно, было вызвано политическими соображениями: один из переводчиков «Улисса» и «Дублинцев», Романович, был в 1937 году арестован, как считалось, именно «за „Улисса“» (имена переводчиков «Дублинцев» были впервые указаны при переиздании перевода в 1982 году, это те же «кашкинцы»: М. П. Богословская-Боброва, И. К. Романович, Е. Д. Калашникова, Н. А. Волжина, В. М. Топер, Н. Л. Дарузес, О. П. Холмская).
Процитирована редакционная статья, написанная по поводу награждения Кашкина орденом «Знак Почета». Возможно, объявив о существовании «Первого переводческого коллектива» в 1934 году, Кашкин предполагал, что после Первого писательского съезда государственная политика в области перевода развернется в сторону «коллективизации» переводческого дела в духе бригадной работы писателей над историей фабрик и заводов и совместных командировок в советские республики, – и его коллектив станет «первым» переводческим в ряду других.
В цитируемой публикации, вероятно, сделанной по стенограмме выступления, многие имена искажены (Лурье вместо Лорие, Немчонова вместо Немчинова), здесь мы их исправляем без оговорок.
Шенгели относит к «обойме» Кашкина не только известный круг переводчиц, преимущественно с английского, работавших с ним с самого начала (Лорие, Калашникова, Холмская и др.), но и обладавших влиянием в «профильном» журнале «Интернациональная литература» литературоведов и редакторов Р. М. Гальперину и Б. М. Песиса, литературоведа Б. Л. Сучкова (автора многочисленных работ о «реализме» и «ленинизме» в литературе, который в 1942–1943 годах был ответственным редактором журнала «Интернациональная литература», а в 1945–1947 годах – директором «Издательства иностранной литературы»), переводчика и литературоведа-германиста Н. Н. Вильям-Вильмонта, члена редколлегии журнала, а также переводчиц с немецкого и французского Н. Г. Касаткину и Н. И. Немчинову.
В числе книг, которые ни разу не упоминались в рецензиях и обзорах находившегося под влиянием Кашкина журнала «Интернациональная литература», Шенгели называет «громадную переводческую продукцию» Е. Ланна и А. Кривцовой, Б. Гиммельфарба, Г. Ярхо, работы самого Шенгели [Витт 2019, 313].
«Реалистический перевод» был объявлен Кашкиным в непосредственной связи со Вторым всесоюзным совещанием переводчиков (декабрь 1951 года) и представлял собой срочный ответ на политический заказ создать марксистскую, соцреалистическую теорию художественного перевода, связав ее с новейшей статьей Сталина «Марксизм и вопросы языкознания»: решению этой задачи была посвящена предварявшая Всесоюзное совещание «Теоретическая конференция по вопросам художественного перевода» московской переводческой секции по теме «Работы товарища Сталина по вопросам языкознания и задачи художественного перевода» (25 ноября 1951 года), на которой выступал Кашкин; его статья «О языке перевода», где впервые была дана формулировка «реалистический перевод», опубликована в одном номере «Литературной газеты» (1951. 1 дек. № 142 (2860)) с редакционной статьей о Всесоюзном переводческом совещании, имевшей значимый заголовок «Вопрос государственной важности».
Ср. в выступлении Кашкина на секции переводчиков 4 марта 1953 года: «Дело борьбы с формализмом и космополитизмом достаточно сложное дело, чтобы его еще пуще усложнять. Ланн в полемике заманивает своих оппонентов на свою арену, в ближнюю схватку, вынуждает пользоваться в споре его же оружием, его терминологией и приемами» [Витт 2019, 330] (публикатор отмечает, что слова «и космополитизмом» вписаны в стенограмме другой рукой).
Ср. в выступлении И. С. Брагинского на теоретической конференции по вопросам художественного перевода в ноябре 1951 года: «Буквализм, по существу, связан с марристским вульгаризаторским отрицанием внутренних законов развития, свойственных каждому языку и определяющих его специфику» [Литературная газета 1951, 3].
Выдуманная «марристская» генеалогия «формализма» в переводе используется для политически мотивированной критики взглядов на перевод А. М. Финкеля, Е. Л. Ланна, лингвистического подхода к переводу Л. В. Щербы и А. В. Федорова [Топер 1952, 242–244].
Ср.: «…нормы советского канона функционируют прежде всего в качестве запретов, элементов отмежевания от враждебных тенденций. Положительные же нормы, такие, как, например, простота и народность, напротив, весьма расплывчаты и исчерпываются указаниями на великие традиции классики и реализма» [Гюнтер 2011, 276].
Наиболее распространенное определение «советского перевода» (сменившее более ранние «точный»/«творческий», «адекватный», «стилистический», «воссоздающий»/«пересоздающий»): «правдивый» и «верный»; антонимами к этим самоопределениям могут быть только «ложный» и «неверный», слова с безусловно пейоративным значением.
Из выступления А. В. Федорова, вынужденного повторять общие места доминирующего советского переводческого дискурса, на заседании секции переводчиков ССП 2 февраля 1948 года, цит. по: [Витт
