кто поможет им оправиться от ужасов, которые они пережили? Говорят, «выживает сильнейший». Выживает, да – но какой ценой?
– А если человек не такой сильный? Что с ним делать? Просто забыть, потому что он все равно не справится? Это чудовищно.
– Как будто бы вся жизнь человека сводится к выживанию. Более того, не учитываются ни трудности, с которыми сталкивается личность, ни стресс для семьи и сообщества, ни нагрузка на систему здравоохранения. Даже в лучших случаях, когда беженцам удается добраться до Германии и им обеспечивают какую-то базовую стабильность, ситуация все равно очень тяжелая. Дети все равно глубоко травмированы. Кто-нибудь об этом задумывается? Каковы шансы, что им окажут нужную психологическую поддержку или психиатрическую помощь?
– Этой помощи действительно почти нет. И мы все страдаем от последствий, вне зависимости от того, о какой конкретно проблеме идет речь – пандемия, лесные пожары в США или военные действия в Сирии, из-за которых люди становятся беженцами, спасающимися от политической нестабильности и насилия. Такие кризисы касаются всех. И все равно люди думают, что можно отстраниться и сказать, что это не моя проблема. Мы поворачиваемся спиной к очевидным истинам и только усугубляем травму.
– Значение психического здоровья, особенно здоровья детей, систематически недооценивается. Причем везде. В США ситуация несколько лучше, чем в Германии. У детей есть хотя бы возможность обратиться к школьному психологу. Но этого мало. Психическому здоровью нужно уделять не меньше внимания, чем математике, физике, химии и изучению языков. Потому что наш эмоциональный интеллект до сих пор недостаточно развит. И у детей он не появится просто так, нужно их учить.
– Вместо этого мы в Америке учим их тому, что дорога к успеху проходит через оскорбление и унижение других.
– Да, что травля – это нормально.
– Именно. Вместо того, чтобы повышать уровень их эмоционального интеллекта. Мы могли бы в раннем возрасте начинать учить их тому, что травля – это плохо. Более того, мы могли бы показать им, что нужно смотреть шире. Например, задаваться вопросом о том, что происходит в жизни этого ребенка. Почему он вообще начал обижать других? Это помогает узнать больше о стыде, чувстве неполноценности и прочих эмоциях, наполняющих каждого из нас. Что происходит, когда мы срываемся на кого-то? А когда держим себя в руках? Мы не учим детей понимать, какое поведение ведет к позитивным изменениям, а какое – нет. И совсем не учим их тому, как достичь благополучия и уверенности в себе. А еще, что подумают дети, когда посмотрят на лидеров нашей страны? Они ведь были избраны на роль руководителей и примеров для подражания. Но ведут себя просто отвратительно.
– Я активно занимаюсь цифровым образованием, особенно по теме онлайн-травли. Мы устраивали интересные эксперименты. Молодые люди знали, что находятся под наблюдением. Кому-то назначалась роль зачинщика травли, кому-то – роль наблюдателя, кому-то – жертвы. Результаты шокировали. Травля в реальности развивается не так быстро, ты все-таки находишься с человеком лицом к лицу. Но в онлайн-формате все стремительно выходило из-под контроля. Обидчики входили в роль и отправляли действительно неприятные сообщения. В конце мы собрались с ребятами вместе на обсуждение и узнали много нового. Они говорили о том, как неприятно им было на все это смотреть, как ужасно они чувствовали себя в роли зачинщика или жертвы и т. д. Это помогает им лучше понять цифровое пространство и реально меняет их способы общения. А еще это отличный пример того, что бывает, когда мы действительно вкладываем ресурсы в обучение детей серьезным темам. В результате дети научились распознавать травлю, у них появилось желание с ней бороться. Они стали более осознанно подходить к своим сообщениям. Несмотря на все это, эксперимент был для меня очень тяжелым. Мне бы не хотелось его повторять.
– Понимаю. Но ведь полезно пролить свет на вещи, которые обычно происходят в тени.
– Всем было неприятно. Дети, которые устраивали травлю, были в замешательстве. Создавалось впечатление, что они не понимают, что делают, у них как будто бы просыпался нездоровый азарт. Потом им было очень стыдно.
– Можешь рассказать подробнее о цифровом пространстве и о своей работе в этой сфере? Еще мне было бы интересно узнать, что ты думаешь о системных проблемах, например о расизме, и об их онлайн-формах.
– Конечно. Все видят стремительное развитие технологий, которое преобразило мир. В будущем ты не запустишь стиральную машину без смартфона. Да и смартфон будет выглядеть совсем иначе. С одной стороны, меня воодушевляют новые возможности и технологии. С другой стороны, со всеми этими онлайн-встречами в период пандемии и огромной долей соцсетей в нашей жизни мы теряем важные навыки. Нам становится сложнее взаимодействовать с реальным миром и общаться лицом к лицу. Ведь я должна примерно одинаково относиться к людям и в интернете, и в реальности. А кто стал бы вслух оскорблять людей на улице? Кто стал бы обсуждать их религию, культуру или цвет кожи? Но в онлайн-среде все иначе. И это мешает сохранять правила нормального общения.
– Людям кажется, что это нереальный мир и в нем действуют совсем другие правила, не такие строгие. Поэтому многие считают нормальным недостойное или вообще позорное поведение. Почему? Кто сказал, что здесь другие правила?
– Одно дело, когда мы сидим тут и разговариваем, и совсем другое, когда мы общаемся с помощью какой-нибудь цифровой платформы. Создается впечатление, что между нами огромное расстояние. Мы как будто общаемся не с человеком, а с экраном. Дети все чаще воспитываются на таком общении, так что нужно находить способы учить их базовым правилам поведения. Вот почему цифровое образование настолько важно.
– Особенно сегодня, когда большая часть взаимодействий происходит онлайн. Но мы все еще люди и все еще нуждаемся в реальных ценностях – уважении, доброте, сочувствии. Если это они действительно для нас что-то значат, то мы должны придерживаться их и в виртуальной жизни.
– Цифровые технологии – это инструмент. Как и с любым инструментом, с ним нужно уметь правильно обращаться. Например, никто не подпустит человека к бензопиле, если он не знает, как ею пользоваться. Так что то, что мы делаем онлайн, тоже реально. Просто мы используем другие инструменты.
– Общественные предрассудки тоже переходят в онлайн. Например, идея о том, что одни люди важнее других. Именно поэтому я хотел поговорить с тобой о цифровом пространстве и расизме.
– Это сложная тема. Расизм в США – это не то же самое, что расизм в Германии. А еще в западном мире свои
