Чезаре Ломброзо - Преступный человек (сборник)

Ознакомительная версия.

Идеи свои Де Томази вздумал однажды проповедовать на площади и, перейдя от теории к практике, пытался изнасиловать одну женщину, но был тотчас же арестован. Чтобы яснее представить всю нелепость взглядов этого маттоида, я приведу здесь отрывки из своего разговора с ним. Когда я спросил его, неужели мошенничество кажется ему хорошим делом, он отвечал мне: «Да ведь это только по вашим глупым законам мои поступки кажутся дурными, а я сам не считаю их такими. Мне деньги нужны для блага других, для того, чтобы пропагандировать мой план возрождения человечества».

Вопрос: Но ведь вы тратите же деньги и для себя лично?

Ответ: Совсем нет, я все отдаю тем женщинам, которых хочу привлечь на свою сторону, и для этой цели я даже продал одежду, доставшуюся мне после отца.

Вопрос: Следовательно, чтобы достать денег, вы не остановитесь ни перед чем, даже перед убийством?

Ответ: Конечно, я не прочь бы убить какого-нибудь богача. Чтобы ввести мою систему, мне необходимо много денег, несколько миллионов, и я уверен, что рано или поздно они будут у меня, – я думаю об этом день и ночь.

Вопрос: Кто же даст вам такие деньги?

Ответ: Правительство или государство, в благодарность за изобретенную мной систему.

Вопрос: Но разве вам не приходит в голову, что ваша теория должна быть нелепа, если всякий раз, как вы пытаетесь осуществить ее на практике, вас арестуют?

Ответ: Это случается вначале при всяком нововведении. Чтобы новые идеи проникли в общество, нужно бороться за них, а потом уже дело пойдет без труда. Когда мир убедится в моей правоте, я получу награду, а все, кто преследовал меня, будут наказаны.

Далее, когда я заметил Де Томази, что если он не изменит своего поведения и в будущем, то ему придется постоянно переходить из тюрьмы в дом умалишенных, а оттуда обратно в тюрьму, он отвечал:

– Все это правда, я и сам знаю, что врежу′ себе, но, как только меня выпустят отсюда, я опять примусь за прежнее. Та же самая штука выходит у меня и с пьянством – я сознаю, что мне вредно пить, и все-таки пью. Изменить своей натуры я не могу, и потому я решился или умереть в тюрьме, или привести свой план в исполнение.

Вопрос: Неужели вы не считаете преступлением изнасиловать женщину?

Ответ: Какое же это преступление! Мужчина обязан выполнять свое назначение, а законы ваши должны быть изменены согласно с моими требованиями. Говорю вам, что настанет время, когда на моей стороне будет и правительство, и король. Обольстить женщину, по-моему, даже похвально.

Вопрос: Зачем же вы убили свою жену, когда ее обольстил другой?

Ответ: Замужнюю женщину не следует трогать… она должна быть неприкосновенна.

В дополнение к этому диалогу упомяну также о сочинениях Де Томази, которыми он занимался постоянно в тюрьме и больнице, лишь изредка только уделяя часть времени вырезанию прелестных шкатулочек. Среди этих сочинений есть прозаические и стихотворные. В первых сказывается иногда оригинальность – например юмористический список болезней, которыми страдал автор, но вообще они лишены каких бы то ни было литературных достоинств. Из стихотворений некоторые очень неплохи, как, например, «Цветы».

ЦВЕТЫ

Характерную же особенность всех произведений этого поэта-эпилептика составляют болезненный эротизм и безумные идеи теолого-коммунистического толка.

Определить, какой именно формой умопомешательства страдал Де Томази, чрезвычайно трудно, но не подлежит никакому сомнению, что это был психически ненормальный человек, доказательством чего служит отсутствие у него осязательной и болевой чувствительности, полная потеря нравственного чувства, обилие бессмысленных и безнравственных сочинений, а также нелепая теория социальной реформы и, наконец, его чудовищный эротизм – это последнее обстоятельство любопытно в том отношении, что организм Де Томази был крайне истощен вследствие пьянства и множества болезней, как временных, так и постоянных, например сифилиса, гонореи, эпилепсии и алкоголизма. Психическое расстройство выразилось у Де Томази в сложной форме: он был в одно и то же время нравственно-помешанным, эпилептиком (хотя эпилепсия, по-видимому, обуславливалась злоупотреблением спиртными напитками), маттоидом-графоманом и мономаньяком. Природа, как видите, смеется над нашими классификациями, и если бы мы вознамерились строго держаться их, то наверняка наделали бы массу ошибок.

Мишель Бианко, 44 года, геометр, служил сначала в министерстве финансов, а потом, когда его уволили, поселился на родине и в продолжение нескольких лет вел ожесточенную борьбу с капелланом и другими духовными лицами из-за того, что те не позволяли ему загородить вход в церковь забором и сложить возле нее навоз, что он считал себя вправе сделать, так как его дом был расположен рядом с церковью. Он не раз затевал тяжбы по этому поводу и всегда проигрывал их, но это не убедило его в неправильности иска, а только заставило прибегнуть к самоуправству. С тех пор Бианко положительно начал преследовать капеллана и священников, так как, по его мнению, существование духовных лиц в наше время утратило всякий смысл; он не давал им проходу на улице и одного из них даже оскорбил действием, за что и понес должное наказание. Однако это не заставило его угомониться: он входил в церковь с трубкой, расклеивал у дверей ее возмутительные прокламации и даже пытался поджечь ее, за что попал наконец в тюрьму. Произведенное над ним медицинское исследование показало, что он почти совершенно нормален физически, но, очевидно, поврежден умственно: чувствительность (affettivita) у него была несколько понижена, кроме того, замечались частые подергивания лицевых мускулов. Он презрительно относился к родине, выказывал полное равнодушие к своей семье и говорил, что любит только Италию вообще. Относительно религиозных вопросов он держался крайне радикальных убеждений, так что само насилие над священниками казалось ему доказательством гражданской доблести на том основании, что в конституционной Италии духовенство не должно быть терпимо.

Тщетно старались убедить его в противном, доказывая, что священники приносят пользу как духовные наставники народа; он упорно стоял на своем что в настоящее время попы совершенно не нужны, что Турин, где их особенно много, гибнет именно благодаря им и что будь он главой государства – их скоро не осталось бы ни одного. При этом религию Бианко считал, однако, необходимой, и только ее служители казались ему чем-то излишним. Так как доводы свои он основывал зачастую на бессмысленной игре слов (как, например, функция и фикция) или на личном неудовольствии, то глубоких искренних убеждений в нем нечего и предполагать, а настойчивость его в преследовании священников объясняется просто однопредметным помешательством. Впрочем, у него есть и другая мания – обращаться всюду с петициями и прошениями: он подавал их и королевскому прокурору, и в различные министерства, и королю, и, наконец, даже самому папе.

Уже сам факт подачи такого множества объемистых прошений заставляет предполагать, что Бианко принадлежит к тем несчастным, которые, вообразив себя преследуемыми, чувствуют неудержимую потребность описывать свои несчастья и тратят на это целые горы бумаги, чего здравомыслящий человек, конечно, не стал бы делать. Кроме того, в сочинениях Бианко всюду ясно обнаруживается пункт его помешательства – ненависть к священникам и жажда мести им. Что же касается изложения, то оно страдает обычными у графоманов недостатками – непоследовательностью, отсутствием логики, страстью к игре словами и подчеркиванию их. Любопытную черту этого графомана составляет его отвращение к устной речи: всегда готовый написать целые тома показаний, он упорно отказывался давать их на словах, так что даже на вопрос, за что его посадили в тюрьму, отвечал, указывая на груды исписанной бумаги: «Прочтите это и узнаете». Впрочем, этой особенностью отличаются все маттоиды, о чем мы уже говорили выше. Бианко был отпущен на свободу и через несколько дней выстрелил два раза из пистолета в бедного сельского священника.

Ознакомительная версия.