Николай Тяпугин - Народные заблуждения и научная правда об алкоголе

— Качай! — молодцевато говорит один из юношей. Другой залпом выпивает 1/3 стакана и, отставляя пустую бутылку, гордо заявляет:

— Раз — готово!

Через 10 минут все шесть бутылок были «готовы» Половой откупоривает новую полдюжину, к выкачиванию которой приглашается девица в платочке похожая на фабричную работницу. За другим столиком, сзади меня, кто‑то «давится».

Выхожу из ресторана. На улице пусто, но в окна многочисленных пивных видны фуражки, шапки и платочки вокруг пивных батарей…

От деревенских женщин и девушек постоянно приходится слышать жалобы, что нет житья от озорства пьяных парней и подростков. Неправильно винить один самогон. Самогон иногда вытесняется пивом, иногда вызывается пивом.

— Не было у нас самогона, — говорили мне в одном рабочем поселке, — а появились пивные и винные лавки — потребовался и самогон». («Известия СССР и ВЦИК», № 288 1923 г.).

Пивное пьянство всюду растет. Недаром рабочие многих городов недавно выносили резолюции о закрытии пивных в своих районах. В Москве при выборах в Совет на многих фабриках и заводах рабочими давались наказы своим депутатам о борьбе с пивом.

Пиво появилось даже и там, где ему совершенно не должно быть места. Например, в буфетах рабочих клубов нередко продают пиво.

«Бывает и так, что пивная иной раз приходит в клуб… и украшает статистику клубной посещаемости» (из речи т. Троцкого на совещании клубных работников 17 июня 1924 г.).

Случается слышать и читать даже о дебошах и пьянках, иногда происходящих в клубах, где производится продажа пива. В рабочих столовых также всюду имеется пиво, и, например, один корреспондент с большой подмосковной фабрики даже жалуется, что в столовой ничего, кроме пива, нельзя получить («Рабочая Москва», № 189—1923 г.), «а в клубе, — пишет он, — пьянство, ругань». «Вечерами рабочая столовая превращается в кабак» — жалуется другой рабкор («Рабочая Газета», № 280—1924 г.).

«В последнее время из столовой Московского Союза Потребительских Обществ, по ул. Толстого, стали частенько выводить пьяных под руки. Все это потому, что в столовой пиво подается в неограниченном количестве, а некоторые приносят с собой «русскую горькую» («Рабочая Москва», № 213—1925 г.).

Но все побивает самогон. Самогонное море широкой волной разливается в нашей стране, зеленый туман самогонных паров окутывает наши города и особенно деревни.

Ядовитые и смрадные потоки самогонного потопа поголовно захлестывают наши деревни. В деревне варят самогон чуть ли не в каждой хате, а уж пьют‑то его в каждой хате. Если не варят самогон сами, то всегда его можно получить у «тайного» торговца — самогонщика, который тоже имеется в каждой деревне. Самогонные заводы даже кое — где образовывают объединения. Например, в Томской губернии 17 % деревень образовали нечто в роде «трестов». Способ приготовления самогонки несложен, в деревне теперь его каждый знает. «Мы теперь все стали инженерами… хотя бы и на винный завод», шутливо говорил мне один крестьянин. Из 1 пуда муки и ½ ф. дрожжей (можно взять и хмель) получается около 1–го ведра самогонной сивухи крепостью приблизительно в 25 градусов. Первые порции перегоняемой из перебродившего хлебного сусла алкогольной жидкости дают самый крепкий спирт — «первач» или «горючка» (горит), вторая порция — «вторяк» — послабее и третья — «третьяк» — еще слабее, так что общая смесь составляет алкогольный напиток крепостью в 25 градусов.

Бутылка такой сивухи обходится самогонщику в 15–20 коп., а в некоторых случаях и дешевле. Понятно, что в деревне, где особенно глубоко засели корни пьянства, где пьяным разгулом сопровождаются свадьбы, «престолы» и пр., где выпивка считается вообще делом необходимым и в работе полезным, — там упиваются этим дешевым напитком и восторгаются его «градусами».

Деревня поставляет дешевый самогон и на фабрики и в город.

Несмотря на то, что органы Управления в СССР ведут энергичную борьбу с самогонщиной, ищут самогонщиков, следят за ними, делают обыски, составляют протоколы, несмотря на то, что закон строго карает самогонщиков, несмотря на то, что всюду ведется, противосамогонная агитация — самогонщина растет и ширится.

В 1923–м году было отобрано по СССР при обысках 54000 самогонных аппаратов, а в 1924 г. — 74.000 аппаратов (а всех обнаруженных случаев самогонокурения было в 1924 году 275.000). Самогон гонят не только дома, в риге, на гумне, но и в лесах, чтобы укрыться от любопытного глаза соседа или от зоркого глаза милиции. Предполагается, что в 1925 году в работе находилось не менее одного миллиона аппаратов. Когда Председателя Совнаркома СССР т. Рыкова спросили на учительском съезде в Москве, в январе 1925 г.: «Почему правительство продает спиртные напитки»? т. Рыков ответил:

«Что мы сейчас имеем? Деревня в целом ряде мест превращается в винокуренные заводы, снабжающие самогоном города. У меня здесь имеется ряд записок, спрашивающих, как можно назвать крестьянина, не имеющего ни лошади, ни хозяйства, а только один самогонный аппарат. Я думаю, что он должен называться фабрикантом или заводчиком. Для того, чтобы этого не было, пока мы не можем искоренить всякое потребление водки, лучше давать ее от государства. Думать, что крестьянин с его суевериями, предрассудками, безграмотностью и проч. сам откажется от потребления самогона, это значит не считаться с действительностью. Для того, чтобы добиться полного искоренения алкоголя при культурной отсталости населения, при первобытных формах самого хозяйства, необходима громадная борьба с потреблением водки в течение очень длительного периода. И лучше иметь «русскую горькую», чем нарождающуюся буржуазию в деревнях, которая, безобразно нарушая законы, истребляя гигантское количество хлеба, удовлетворяет нужду в водке. Когда мы издавали закон, допускающий продажу горькой, то здесь играли роль не столько доходные соображения, сколько невозможность при настоящих условиях побороть самогонщика исключительно одними административными мерами».

Поэтому правительство СССР выпустило в продажу с 1 октября 1925 г. 40° хлебное очищенное вино, чтобы вытеснить им самогон.

Москва давно не видела такого разгула и «разливанного моря» пьянства, как это было в первые дни после выпуска 40° водки. Отделения милиции были переполнены «пострадавшими». В Бюро Скорой Медицинской Помощи беспрерывно звонили с требованием оказать помощь. Газеты печатали грустные списки погибших от отравления.

А в очередях, которые устанавливались за получением 40° водки, шли «веселые» разговоры:

— 11 лет ее, подлую, ждали. В этакий день да не разговеться!

— Постоим… За хлебом стояли, за картошкой стояли, а за ней, матушкой, да не постоять!

— Уж и хороша: так и обжигает…

В провинции — та же картина.

Но, как и следовало ожидать, через несколько дней эта волна массового опьянения схлынула. Хотя очереди у винных магазинов и остались, но они уже были меньше, да и состав их стал другой: тут стояли и стоят по преимуществу шинкари, которые перепродают потом 40° водку по 3 р. — 3 р. 50 к. за бутылку.

Всего в 1925–1926–м бюджетном году, т. — е. с 1 октября 1925 г. по 1 октября 1926 г., государственные винокуренные заводы выпускают около 20 миллионов ведер водки, что составляет 1/5 часть того количества водки, которое выпускалось в последние довоенные годы. Доход от них ожидается в 350 миллионов рублей, что равняется 1/10 части всех доходных поступлений нашего бюджета. Кроме того, пивоваренные заводы выпускают в том же году 20 миллионов ведер пива. На рынок поступает еще виноградное вино из винодельческих районов. Так как нельзя ожидать быстрого сокращения самогонокурения, то в прибавок к этим «градусам» в народном потреблении остаются пока еще те многие миллионы ведер самогонной сивухи, которые не поддаются точному учёту.

Правда, пьют теперь в общем меньше, чем пили раньше, в дореволюционные годы. Современное пьянство, особенно в городах, не имеет того массового и повального характера, каким оно было в царской России. Условия новой жизни и нового быта, сознательный, разумный труд, нормальный отдых, интересы общественной работы, просвещение и доступность культурных развлечений, появившееся чувство собственного достоинства и сознание гражданского долга оттолкнули от алкоголя известную часть трудящихся. Однако, надо сознаться, что потребление у нас спиртных напитков в настоящее время не уменьшается, а растет.

Д — р А. С. Шоломович докладывал 18–го мая 1926 г. в Секции Здравоохранения Моссовета, что в Москве за первые месяцы этого года отмечено уже 38 тысяч алкоголиков, требующих серьезного лечения (больше чем за весь 1924 год); 75 % рабочих пропивают 13 % своего жалованья; 16 % рабочих пропивают все жалованье. Алкоголизм развивается и среди детей: 60 % школьников знают крепкие напитки. Были случаи, когда школьники приходили на уроки опьяненными. В других местах дело обстоит не веселей; напротив, в провинции еще больше пьют.