Из коллективного письма Эдуарду Николаевичу Успенскому:
«…Мы взяли отрывок, в котором говорится о том, как Гена заменял Галю и играл Красную Шапочку. Мы сначала на уроке русского языка писали пьесы… и самую интересную работу взяли для сценки. Но только мы решили замены продолжить, и Волком у нас была старуха Шапокляк…»
На сцене это выглядело так. Ведущая (Наташа Б.) в растерянности. Следующим номером программы идёт «Красная Шапочка», но кукла Галя заболела, а Волк объелся мороженым. Но, тут выясняется, что согласен выручить крокодил Гена. Он сыграет главную роль, поскольку уверен, что почти знает слова, а этого вполне достаточно для выступления. Старуха Шапокляк, оказавшаяся поблизости (как всегда), тут же бросилась предлагать свою кандидатуру на роль Волка.
Такая замена, а точнее подмена, дала возможность разрабатывать как бы две драматургические линии — в ролях и «в жизни». У Шапочки с Волком одни отношения, один ход развития действия, всем давно известный по сказке, у Шапокляк с Геной — другие, тоже известные по книге. Но здесь герои встретились в необычных условиях, и неизвестно, что будет дальше.
Гигантские усилия суфлера, его судорожные попытки направить ход спектакля в привычное русло сказки «Красная Шапочка» и отсебятина, которую несут герои вперемежку с текстом роли, соскальзывания на вторую драматургическую линию дают потрясающий комический эффект. А как хорош Гена в костюме Шапочки!
Показали мы эту сказку сначала на дне именинника, потом она прочно вошла в наш репертуар. Её с одинаковым интересом смотрели и дети, и взрослые.
Это к вопросу о связи межпредметной и связи школы с жизнью. Сама постановка вопроса мне кажется неверной, как если бы медицина вдруг поставила вопрос о связи, скажем, печени с организмом и начала всячески призывать печень налаживать и укреплять вышеупомянутую связь. По-моему, надо не связывать насильно старую школу с обновляющейся жизнью, а совершить революцию, создать школу жизни, в которой потребность будет командовать и содержанием обучения, ния и методами, формами. Насущная потребность, а не чьё-то указание.
Думаю, что значительная роль в новой школе будет отведена театру. Не театру-зрелищу, а театру-тренажёру. И конечно, юмору.
Надо сказать, нас спасало, особенно в III классе, чувство юмора. Это хорошая психологическая защита, более того, это сильное оружие, острое и опасное. И в первую очередь для того, кто не научен им владеть. Считаю, что эту обширную область человеческого творчества, область юмора и остроумия, надо непременно изучать в школе. И учить детей владеть приемами остроумия. Любой остроумный человек не рождается таким, он учится методом проб и ошибок, он много читает и слушает, анализирует и сравнивает. Чаще всего такая работа проходит подсознательно, примерно так же, как у ребёнка, который овладевает родной речью.
Замечательным специалистом в области юмора и остроумия был Александр Наумович Лук. Его книга «О чувстве юмора и остроумии» помогла мне выстоять в самые тяжелые времена, открыла новый мир. Сейчас постоянно обращаюсь к его книге «Юмор, остроумие, творчество». Она помогает решать и многие педагогические вопросы.
Есть запретная для шуток область: боль и страдания другого человека. И это не запрет сверху, а внутренняя невозможность смеяться над горем. Но по школам гуляют анекдоты из серии так называемого чёрного юмора. Распространены они среди детей 8–12 лет, т. е. самого податливого возраста. Эти как бы детские анекдоты составлены явно не детьми и притом вполне профессионально. По форме — стишки, лаконичные и остроумные. По содержанию — циничные, чёрные. Вроде конфет в ярких фантиках, но с ядовитой начинкой. Герои всех этих анекдотов — дети. Они либо гибнут, либо выступают в качестве садистов и разрушителей.
Вот один из самых «безобидных»:
Мальчик в оврaге нашёл пулемет…
Больше в деревне никто не живет.
Это двустишие вызывает у ребят, как правило, непроизвольный смех, но это совсем не значит, что дети так жестоки и циничны, как может показаться перепуганным родителям и учителям. Причина смеха не в детях, а в законах остроумия. Анекдоты построены по одной схеме: в логической цепочке отсутствует среднее звено. Мысль совершает скачок, человек сам додумывает то, что выпущено. Результат умственной работы и вызывает смех. Радость возникает прежде, чем успевает пройти фильтр разума и более сложных чувств.
Для того чтобы сделать прививку против «чёрного юмора», необходим анализ. Когда восстановишь пропущенное звено логической цепочки, весь юмор пропадает, так как остроумной была только форма, а анализ её разрушил. Осталось только чёрное содержание. Вставьте между первой и второй строкой звено: «Он перестрелял всех родных и друзей». Ну как, всё ещё смешно?
Считаю, что анализ — лучшее противоядие. И мы должны учить детей его применять. В противном случае происходит отравление сознания, внедряется цинизм. (Кто подсчитает процент «заслуг» чёрных анекдотов в преступлениях подростков?..) Форму можно рассматривать отдельно от содержания, но существуют-то они только в единстве. И суть стишков все равно проникает в сознание ребёнка, но при этом ассоциируется с радостью, смехом, которые относятся к восприятию формы.
Эти анекдоты упорно бьют в одну точку: чужая жизнь — пустяк. Убил ты, убили тебя — ничего, всё мелочи, главное, чтобы было смешно, а поэтому давайте разрушать! Мы же учим относиться к жизни бережно, а к человеческой жизни — как к величайшей ценности. И вместе с тем упорно не замечаем существования мощного неформального пласта, работающего, и весьма результативно, против нас. Вырастают дети со слепоглухонемыми душами. Они покатываются со смеху там, где мы не можем удержать слез. У них нет иммунитета к враждебным воздействиям.
Дела обстоят плохо: у детей есть потребность в юморе, но в стенах школы она вообще не удовлетворяется. И принимает самые уродливые формы. Учебники перегружены «серьёзом» и, что самое опасное, ложным пафосом (pathos — страстное воодушевление). Пережить его дети не могут — не созрели, но зато быстро выучиваются имитировать, болтая слова «на тему».
Удивительное явление: имя замечательного нашего писателя Э. Успенского не упоминается ни в учебниках, ни в методичках. Его нет даже в новом учебнике «Детская литература»! Но ведь в его удивительных произведениях есть все, что требуется для развития ребенка: юмор высокого качества, «на вырост», доступный лаконичный язык, необыкновенная точность характеров и ситуаций, убедительная правда слов и поступков героев, даже если дискутируют мыши — «серая рать» или поступок совершает кот Матроскин. У него в книгах герои живут и действуют, показывая возможные пути нравственного выбора ребятам. Но герои эти не занудливо-дидактичны. Они правдивы, убедительны и обаятельны.
Читать книги Э. Успенского можно только творчески. Для того чтобы догадаться, надо мозгами пошевелить, но зато — какая радость! Но, может, это умеет не каждый взрослый?..
Мы с ребятами с большим удовольствием читали и ставили в театре сценки по произведениям А. Барто, С. Маршака, С. Михалкова, А. Шибаева, Л. Квитко, И. Кульской, Е. Серовой, Л. Фадеевой, В. Орлова, В. Медведева, С. Погореловского и многих других. Но Э. Успенский был для нас главной школой. Школой творчества.
Придумали мы сценку, раздвинувшую рамки нашего театра. В ней удалось как бы обособить средства выразительности. В этой пантомиме-клоунаде мы оставили жест, позу, интонацию — почти без слов (как у «Лицедеев»).
На сцену выходит Первый. В руках у него огромная конфета.
Первый. У-тю-тюсицька!
(Перевод: «Ах, какая у меня замечательная конфета! Она, наверное, очень вкусная. А какая красивая! Ни у кого нет такой конфеты!»)
Выходит Второй. С таким же утрированным пряником.
Второй. А-тя-тясицька!
(Такая же укрупнённая фраза, но тон ниже. Поменьше умилённости, побольше хвастливости.)
Похваляются друг перед другом, пользуясь междометиями, но зато какое интонационное богатство!
Вбегает Третий. Видимо, давно уже оценил обстановку. Принёс потрясающее известие о каком-то фантастическом существе. Впрочем, существо это в его показе сильно смахивает на корову. Его цель — заинтересовать новостью и тем самым отвлечь внимание от вкусностей. Коварный план его удается.
Первый и Второй. Аде? Де?!
Третий (наугад тычет пальцем). О-о-о тям…
Пока они вглядываются неизвестно куда, пытаясь разглядеть там неизвестно что, Третий удаляется на цыпочках, унося добычу и приговаривая:
— Тям, тям!
Смотрели, смотрели, но ничего так и не увидели. Глубоко разочарованы:
— Тю-тю…
Но тут же спохватились:
— А де ням-ням?..
Растерянно оглядываются. Потом с нарастающим подозрением вопрошают друг друга:
