После таких «любезностей», когда у меня начинали дрожать руки и колотиться сердце (а что делалось с детьми!), она вдруг переходила на вполне приличный тон и предлагала начать контрольную. И они, мои дети, привыкшие к тишине, дружелюбию и деликатности, умудрялись писать эти контрольные вполне приемлемо, хотя и намного ниже своих возможностей. Какой-то запас прочности у них уже есть. Ходить по инстанциям в поисках справедливости было абсолютно бессмысленно: не для того же на меня, в самом деле, нападали, чтобы тут же защитить!
В том единственном случае, когда меня предупредили о контрольной заранее, я пригласила на урок председателя родительского комитета. Завуч молчала. Но тем не менее детей лихорадило — у них уже выработалась реакция на появление завуча.
Контрольное чтение вылилось в цепь издевательств над детьми. Проводилось оно без меня, проверяла завуч. Одна. Стали приходить родители, говорили, что дети стали плохо спать по ночам, некоторые не хотели идти в школу. Надо ли говорить, что во время этой проверки двойки так и сыпались на головы нервных и медлительных ребят. После погрома у многих детей появился стойкий непреодолимый страх перед процессом чтения и нелюбовь к книге. Завуч, сплясав на развалинах, восторженно кричала:
— Где, где ваш замок, а? Нет здесь никакого замка! Не умеете вы замки строить! Плохо, плохо работаете.
Предлагаю всем желающим провести эксперимент.
Нужно пригласить человека (он должен быть вашим противником — раз, иметь над вами безграничную власть — два) проверить вашу технику чтения. Условия: скорость 100 слов в минуту, предварительно знакомиться с текстом нельзя, прочитать надо предельно выразительно (не зная, собственно, что выражать), ошибаться ни в коем случае нельзя, спотыкаться тоже. За пару нарушений вас лишат премии, перенесут отпуск на январь, понизят в должности, снимут с очереди на квартиру.
Настроились? Готовы? Теперь начинайте читать. И постарайтесь не споткнуться, а то… (см. выше).
Каковы ваши успехи? А состояние нервной системы? Вы все ещё любите книгу? Ну тогда повторите процедуру.
И когда в конце учебного года завуч заявила, что придет проверять технику чтения, я предупредила, что ни в коем случае этого не допущу, а если она будет настаивать — забаррикадируюсь.
— Пусть проверяет любая комиссия, в любом составе. Условие только одно: без вас. Иначе у детей опять будет шоковое состояние.
И тут же обратилась к завучу старших классов (она единственная из членов администрации нас тайком поддерживала, была за нас, но открыто — никогда, но и за то спасибо) с просьбой проверить технику чтения в любое удобное для нее время, вместе с кем угодно. Разговор происходил в учительской в присутствии трех завучей и нескольких учителей* Завуч заколебалась (попала в трудное положение: согласиться — значит открыто выступить на нашей стороне), но тут зазвенел звонок на урок — выручил.
Проверять чтение так никто и не пришел — а зачем? Но зато через неделю на педсовете с разбойничьим посвистом прокатились по моим костям:
— С. Л. по неизвестной причине не дала проверить в своем классе технику чтения.
Ответного слова мне, как всегда, не дали, а все «свидетели» промолчали. Бочка продолжала катиться…
Такие вот методы.
И я должна, профессионально обязана пребывать в хорошем, приподнятом настроении, вселять в моих сотрудников веру в светлое будущее, поддерживать мажорный тон. И шутить. Разумеется, ^зшцно. От избытка хорошего настроения.
Еще я должна планировать свой театральный эксперимент, продолжать вести его, делать подробные записи, анализировать результаты, отчитываться перед родной лабораторией театра НИИ художественного воспитания АПН СССР (это место, где меня понимают и поддерживают). Но лаборатория так далеко, а мое начальство так близко…
Еще должна искать результативные приемы и методы обучения — что-то заимствовать, что-то придумывать.
И опять анализ, выводы, корректировка. И горы литературы. Среди опусов, от которых у меня начиналось разжижение мозгов, а уровень оптимизма взлетал вверх и там зашкаливался (хотелось петь и танцевать от счастья и благоденствия, которыми, оказывается, битком набита наша школа), я научилась отбирать необходимое.
Великий Макаренко, в книгах которого каждый раз открываю что-то новое для себя (дорастаю до понимания?), Сухомлинский, Терский, Иванов, Шаталов, Лысенкова, Ильин, Амонашвили (он каким-то образом заставил вселенную крутиться вокруг своих питомцев— у меня не получается), Щетинин (оставшийся без работы), Соловейчик (умеющий гениально расставить все точки над i и назвать вещи своими именами), Выготский, Гальперин, Лурия, Станиславский, Мочалов. (Книги людей, фамилии которых столь известны, что не нуждаются в инициалах.) Книги по психологии, психиатрии, социологии. «Режиссура как практическая психология» П. М. Ершова, ставшая настольной книгой. Справочники и словари, периодика, художественная и научно-популярная литература. Библиотеки, библиотеки (попробуй купи!).
Общение с друзьями, которые помогают в трудные минуты словом и делом, — еще одна ипостась моей жизни. Я уж не говорю о том, что надо растить свою дочь, быть ей папой и мамой; дом, хозяйство, магазины с очередями, долгие, мучительные и унизительные поиски какой-нибудь мелочи, без которой тем не менее не обойтись, — вроде йода или бельевых прищепок. Каждое лето возить ребенка на курортное лечение — «дикарями» '(путевки не дали ни разу), ездить в Москву «подышать» — пообщаться с родными (они всегда меня понимали и поддерживали), встретиться с интересными людьми, единомышленниками, набрать материал для работы в школе (студия «Союзмультфильм», к/ж «Ералаш», библиотека им. Ушинского, журнал «Веселые картинки», Театр Образцова, ну и, конечно, лаборатория театра НИИ ХВ).
Все это работа. Но ведь надо было еще и отбиваться (инициатива-то наказуема!), выдерживать ежедневные бои.
Мечтаю: открыли бы, в плане заботы о людях, спецгоспиталь (не больницу— госпиталь!) для учителей, контуженных справками, раненных администрацией, наповал убитых во время инспекторских налетов. А то несправедливо получается: хоть ранен, хоть убит — все равно иди в класс и работай.
На одном из совещаний были обнародованы данные по нашей школе:
1981 г. 1986 г.
Совершили
правонарушения 11 человек 28 человек
Состоят на учете 3 человека 7 человек
Это данные, которые невозможно было скрыть, которые вылезли наружу.
Заключение Высокого начальства: «А что — хорошая школа! Другие есть ещё хуже».
Сообщение директора: «Нашу школу решено сделать методическим центром».
Нет, это что, нарочно?..
После очередной атаки неутомимого начальства я поужинала таблетками — головная боль прошла, но зато в голову пришла светлая мысль. А что если поехать на аэровокзал — вот прямо сейчас! — и купить билет на самолёт. До Северного полюса. Вот где райская жизнь: льды, снега — и никаких завучей, никаких инспекторов. Ведь это и есть счастье!
Промаявшись бессонницей, я под утро все-таки уснула, согретая голубой мечтой.
И проспала.
Проснулась ровно в 8, со звонком на урок. (В этот день нам переставили смены, вообще-то мы во 2-ю.) Опоздала на работу!..
Подхожу к школе в 8.25. Постояла немного под дверью кабинета — тихо. Слышу — идёт урок. В голове картины одна страшнее другой: урок ведёт завуч и тут же пишет докладную о том, что С.Л.:
1) опоздала на работу 22.05;
2) вообще не явилась на работу 22.05;
3) часто опаздывает на работу;
4) всегда опаздывает на работу;
5) никогда не приходит на работу!
Набравшись духу, открываю дверь. (Бедные мои опаздыватели!) За столом Инна, пом. командира, ведёт урок. Работа в полном разгаре, ребята тянут руки, отвечают. Трудятся с увлечением и радостью. В классе полный порядок. (Спрашивается: зачем тут я?) Встали, разулыбались.
— Извините, я опоздала…
— Да ну что там, бывает! — великодушно.
— А мы думали, что вы заболели, и решили сами провести уроки.
И ведь смогли бы: опыт есть, не раз вели фрагменты уроков начиная с I класса. А в этом году к концу третьей четверти программу прошли. Я ребятам давала домашние задания, а они — мне.
— Просмотрите свои тетради, посоветуйтесь друг с другом и скажите мне, над чем нам надо ещё поработать, что отшлифовать, в каких разделах чувствуете неуверенность, что бы хотели узнать сверх программы.
Так вот и учим друг друга. Но что же будет дальше?
Вспоминаю, в каком трудном положении оказался мой IV «Б». Но там всё кончилось хорошо: коллектив сумел себя сохранить и заслужить уважение и ребят, и учителей. В той школе оценили надежность ребят, их работоспособность, ответственность, дружбу, социальную активность. И даже В. К., которая с ними воевала четыре года, с V по VIII класс, тоже по-своему оценила. Раиса Федоровна рассказывала со смехом:
