Начало третьей части «Обломова» ознаменовано следующим сигналом читателю: после возвращения Ильинских в конце августа с дачи в Петербург Илья Ильич в одиночестве «…обошел парк, спустился с горы, и сердце теснила ему грусть» (с. 237). Это неосознанная печаль героя по той духовной высоте периода его взаимоотношений с гармоничной девушкой-статуей, с которой он отныне будет медленно, но неуклонно спускаться в узкий пространственно-временной мирок женщины-хозяйки на плоской Выборгской стороне Петербурга.
«Обломов, — сообщает повествователь, — отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале <…> — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и засохшими колеями из грязи.
Опять поехал Обломов, любуясь на крапиву у заборов и на выглядывающую из-за заборов рябину. Наконец будочник указал на старый домик на дворе, прибавив: „Вот этот самый“ <…>.
Двор был величиной с комнату…
Обломов сидел в коляске наравне с окнами и затруднялся выйти» (с. 230–231).
Четырежды повторенное в нескольких фразах слово «забор» плюс засохшие «колеи», а также окружение домика двором объемом с комнату — все это призвано создать образ бытия замкнутого, всячески отгородившегося от прочего мира и к нему равнодушного. Впечатление подкрепляется ответами Агафьи Пшеницыной на вопрос Обломова «Вы часто сходите со двора?»:
— Мы мало где бываем. Братец с Михеем Андреевичем на тоню ходят <…>, а мы все дома.
— Ужели все дома?
— Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине, да вот тут в рощу иногда ходим (с. 233, 234).
Тот же образ заключает в себе и квартира Ильи Ильича в доме Пшеницыной: «У Обломова были четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. <…> Кабинет и спальня обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками» (с. 240).
Плоская и однообразная местность Выборгской стороны не вдохновила Илью Ильича к продолжению его весенне-летних прогулок: «Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется домой» (с. 248). Однако, пусть не без сетований на необходимость преодолевать разделившую их с Ольгой «даль» (с. 249), герой первые осенние месяцы еще периодически покидает Выборгскую сторону для встреч с любимой в модном магазине, опере, театре или в доме девушки на Морской улице. Впрочем, эти выходы Обломова за пределы замкнутого пространства раздвигают его лишь относительно — ведь и театры, и Летний сад, и Нева, через которую переправляется Илья Ильич, сами пребывают в границах пространства городского, т. е. огороженного.
В шестой главе третьей части, когда предзимняя Нева «собралась уже замерзнуть» (с. 265) и с нее сняли мосты (имеется в виду соединяющий центр Петербурга с Выборгской стороной Литейный мост на плашкоутах, наводившийся при благоприятных речных условиях), Обломов откладывает на неделю и без того уже просроченное им свидание с Ольгой, но и после наведения мостов не приезжает к ней в условленный ими день. Чем побуждает девушку самой пересечь Неву и прибыть к нему в дом Пшеницыной, где к этому времени уже внятное читателю различие в натурах и устремлениях героев поясняется романистом и посредством следующей позы Обломова. Еще в части второй Илья Ильич дважды — в ситуации с его злополучным письмом к девушке и в момент предложения ей руки и сердца — встает перед Ольгой на колени (в начале последней сиены он также, посадив героиню «на скамью», «сам сел на траве, подле нее», а в конце — «упал к ее ногам»), В вышеназванной встрече героев в доме Пшеницыной Обломов сначала оправдывается перед Ольгой, «сползая на пол и целуя ее руки», потом, когда она села на диван, помешается «на ковре, у ног ее» и, наконец, «волнуясь у ног ее», пытается рассеять сомнение девушки в сохранении его любви к ней (с. 222, 225, 273, 275). Так открывшие третью часть романа слова «Он (Обломов. — В.Н.) <…> сошел с горы…» к концу этой части реализуют скрытый в них метафорический смысл духовного приземления-понижения героя, выраженный его растущей склонностью к горизонтальному положению уже и в час важнейшего объяснения с любимой.
«Хорошо известно, — говорит автор словаря символов, — что для огромного большинства народов небо символизирует активное начало (относящееся к мужскому роду и духу), тогда как земля символизирует начало пассивное (сходное с женским родом и материей)» [36]. Ранее в главке о сюжете «Обломова» мы процитировали суждение Ольги Ильинской о любви: «Жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже долг…». Сейчас еще раз обратим внимание на то, что девушка высказывает его, «блуждая глазами в несущихся облаках», а также, «подняв глаза к небу» (с. 191, 192), т. е. ища подтверждение своей правоты в природной и божественной сферах. Илья Ильич тоже еще в квартире на Гороховой иногда «обращал глаза к небу, искал своего любимого светила» — солнца, а сад, парк, река и роща были непременными атрибутами чаемого им «поэтического идеала жизни». Однако в третьей части романа активно-небесное (мужское) начало Обломова дало о себе знать лишь во взаимоотношениях с Агафьей Пшеницыной; в любовной же «поэме» с Ольгой оно было явно побеждено началом пассивно-земным (женским), в результате чего герой и героиня произведения как бы поменялись своими природными функциями.
В «Обломове» нет прямого указания, в каком месяце его герои навсегда расстались друг с другом. Но незадолго до этого встала полноводная Нева, а на следующий день на Выборгской стороне прошел, как мы помним, первый снегопад, который, по словам Ильи Ильича, «все (т. е. и их с Ольгой любовную „поэму“. — В.Н.) засыпал». Наиболее вероятная дата обоих событий — исход ноября. Ильинская и Обломов вернулись с дачи в столицу в конце августа. Значит, длительность событий третьей части романа та же, что и во второй, — четыре месяца. При единой временной продолжительности этих частей романа характер времени в них, однако, качественно различен. Если в период любовной «поэмы» оно вопреки частным паузам (в часы сомнений Ильи Ильича в Ольгином чувстве к нему) было линейным, движимым сменой «фазисов» любви и ее «претрудной школой» (с. 186, 314, 187), то с осени оно вслед за самим чувством героев пошло все «ленивее», с возрастающими остановками, чтобы в итоге остановиться в нервном потрясении Ольги и беспамятной «горячке» Обломова (с. 237, 291).
Начало действия в четвертой части романа отделено от его окончания в части третьей временным промежутком — для Обломова в один год, для Ольги Ильинской — в семь-восемь месяцев. Пауза эта была необходима романисту для того, чтобы выздоровевший Илья Ильич «мало-помалу» вошел «в прежнюю нормальную свою жизнь», а душа героини могла открыться для новой любви — к Андрею Штольцу.
Первые после выздоровления Ильи Ильича «осень, лето и зима» в доме Пшеницыной «прошли вяло, скучно», хотя Обломов и «ждал опять весны и мечтал о поездке в деревню» Увы, мечте Ильи Ильича сбыться суждено не было: расставшись с Ольгой, он утратил и главный стимул к жизни как духовно-нравственному движению и развитию; собственных же сил осуществить свое желание у него, как он некогда признался Штольцу («Не брани меня, Андрей, а лучше <…> помоги… <…> Все знаю, все понимаю, но силы и воли нет»), не доставало. И в последней перед романным эпилогом главе мы, в самом деле, узнаем: «Он (Обломов. — В.Н.) уже перестал мечтать об устройстве имения и о поездке туда всем домом» (с. 368).
В семь лет, разделивших эти сообщения романиста, жизнь Ильи Ильича в доме Пшеницыной «чередовалась обычными явлениями», самыми выдающимися из которых были совмещение двух хозяйств (пшеницынского и обломовского), семейные праздники («Иванов день», «Ильин день»), освобождение, благодаря Штольцу, от грабительства Исая Затертого и шантажа Ивана Мухоярова да семейные поездки «на масленице и на Святой» «кататься и в балаганы», изредка и в театр (там же). Напоминая своей медлительностью «постепенную осадку ила, выступление дна морского и осыпку горы», она подчинялась обычному же суточно-годовому круговороту времени, по существу тождественному временному циклу в Обломовке.
А в пространственном отношении едва ли не уступала жизни обломовцев. Так, Илья Ильич ребенком хоть и с «замирающим сердцем», но «взбегал на галерею» родительского дома, хотел «и в овраг сбегать», словом, стремился за дозволенные ему узкие пределы (с. 90, 91). А вот теперь целые дни, как ранее в квартире на Гороховой, проводит, «лежа у себя на диване» (с. 365). Огромный загородный парк из второй части романа и даже расположенный на Выборгской стороне публичный «Безбородкин сад» (т. е. принадлежавший графской семье Кушелевых-Безбородко обширный парк, однажды посещенный Штольцем) уступили для Ильи Ильича место садику, а после «апоплексического» удара и огороду Пшеницыной. Крайней точкой прогулок героя вместе со всем семейством стали, как мы помним, Пороховые Заводы в пограничном с Выборгской стороной пригороде Петербурга.
