Второй из этих моментов — это превосходная разработка Жан-Полем проблем комического, юмора, остроумия, сатиры, — им отведена едва ли не половина всей «Эстетики» Жан-Поля. Однако и их Жан-Поль решает не как отвлеченный теоретик и даже не как писатель — сатирик и юморист, но как человек, все существование которого зиждется на очень зыбкой и непрочной, колеблющейся и шаткой почве юмора, комизма, остроумия, — всякий миг ломающего и заново собирающего свою действительность, всякий миг ставящего ее под вопрос, опровергающего и вновь утверждающего. Жан-Поль все эти существеннейшие для него проблемы решает как человек, как писатель и как теоретик, отличающийся значительной силой мысли.
Жан-Поль прекрасно знает о своем принципиальном отличии от тех философов, эстетиков, а также и писателей своей эпохи, которые занимались поэтикой и эстетикой, но тоже и специально проблемами комического, юмора, остроумия и т. д., — а таких было немало. Отличие от них Жан-Поля в том, что, излагая всю эту проблематику, он не отделяет в себе теоретика от писателя, мыслителя от поэта. Свою «Эстетику» он создает по тем же самым поэтическим законам, которым следует и в своем поэтическом творчестве, и, что бросается в глаза сразу же, в третьем отделе «Эстетики» он уже прямо, без всяких оговорок, выступает как писатель — юморист и сатирик Это отличие Жан-Поля от своих современников все же не просто индивидуально, — хотя другой подобной «эстетической школы» никто больше не писал Жан-Поль специфически использует те поэтические возможности, которые предоставляла писателю эпоха рубежа веков — с ее феноменом накопления традиции. Таково третье отличие «Эстетики» Жан-Поля от любой теоретически-философской эстетики, и оно наиболее существен но, поскольку указывает на совершенно особую жанровую природу этого произведения.
Чтобы правильно понимать жан-полевскую «Эстетику», необходимо разобраться в уникальной сконструированности ее жанра «Эстетика» сочетает в себе законы теоретического, научного и художественного мышления. Связь — не механическая: оба начала глубоко проникают друг в друга и претерпевают известную метаморфозу Можно представить себе, что получившийся у Жан-Поля уникальный жанр соединяет распространенную в его пору форму общеэстетического труда, трактата, рассуждения и форму поэтики (которая в большинстве случаев оставалась еще нормативно-риторической). Жан-Поль к философским и эстетическим категориям подходит через проблемы поэтики. Но и более того: синтеза эстетики и поэтики еще не достаточно, чтобы усвоить существо жан-полевского уникального жанра. К самой литературе (и к проблемам поэтики) он подходит со стороны жизни, со стороны явной или скрытой жизненной актуальности всех литературных и поэтологических проблем, — но самую жизнь при этом последовательно (и привычно для себя) рассматривает через призму литературы, риторики, ее языка и терминологии. Заметим попутно, что Жан-Поль в духе ученой, риторической традиции всегда очень «книжен» — для него «книга» самый естественный и близкий, находящийся под рукой символ мира и жизни и сам мир — беспрестанно читаемый, состоящий из множества знаков «текст» Жан-Поль был неутомимым читателем всякой литературы, и, как внимательный наблюдатель жизни, он — тоже читатель. Жан-Поль склонен к ученому оформлению всего реального: созерцаемая, осмысляемая жизнь неустанно перерабатывается им в форму риторической, энциклопедически полной книги, и в теоретическом сочинении, каким была «Приготовительная школа эстетики», такой процесс лишь продолжается и заходит дальше, чем в сочинениях художественных (а при этом чуть сужается — коль скоро приходится держаться определенных тем и примерной их последовательности). Но из такого «синтетического» произведения словесности очень трудно, особо подчеркнем это, вычитывать что-либо отдельное, какое-либо устойчивое теоретическое положение, какой-либо твердый тезис.
Три отмеченные выше черты «Приготовительной школы эстетики» — непосредственность ее материала, первоочередная разработка в ней проблем «юмористического» в самом широком смысле слова и во всем разнообразии оттенков и, наконец, ее художественность как внутренний закон ее создания (который в целом надлежит еще прояснить). — эти черты предопределяют неклассический, подвижный, неустойчивый синтез жан-полевской «Эстетики». Понять этот синтез значит понять ту систему резких диссонансов эпохи, которые звучат даже в тех частях «Эстетики», где автор вполне спокоен или как бы робок, даже там, где писатель больше шутит о серьезном, чем вскрывает суть явлений, — как в обращенной к «поэтессам» лекции третьего отдела, где Жан-Поль дает волю своему смеху. Итак, проблемы своего времени Жан-Поль не сужает рамками замкнутого теоретического исследования; его «Эстетика» обращена к жизненной проблематике. Этим сказано уже многое о специфике жанра «Эстетики»: ее подлинный материал — это всегда непосредственный материал жизни, материал времени, и подлинная ее забота — о существе и проблемах жизни и эпохи, но только сама жизнь и само время — таковы, что попытка осмыслить их теоретически подводит к искусству, эстетике, поэтике; мысль об искусстве — важнейшая форма, в которой эпоха рубежа веков думает о себе[11].
Жан-полевская «Эстетика» открыта к жизни и тем более к литературной жизни времени. Как и в жан-полевских романах, действительность времени здесь в постоянном становлении: она строится, разбирается, писатель ее взвешивает; недаром ему приходится задевать и великое и малое, — на страницах «Эстетики» можно встретить имена писателей, в некоторых случаях забытых историей литературы и чуть ли не библиографией. Великое и малое соседствуют не потому, что эстетически уравниваются (отнюдь нет!), но потому, что непосредственность и полнота воспроизведения реальной жизни сквозь литературу в принципе требует коснуться всего наличного. Шеллинг вдохновенно писал о Данте[12], — но подобных целостных характеристик нет у Жан-Поля. Жан-полевские характеристики писателей создают не аналитические и не пластические образы, но словно вспыхивают искрами над их книгами, высвечивая в них то, что должно становиться ясным и автору «Эстетики» и его читателю, — оба как бы заново совместно прочитывают или вспоминают каждую из книг. Таково скрытое предположение Жан-Поля: он сам, всю жизнь неутомимо читавший и конспектировавший, и его читатель живут поблизости и читают вместе, читают одни и те же книги. Портрет Гердера у Жан-Поля — гениальный человек и талантливый писатель в единстве; как «дух», как «гений» эпохи, ее одушевляющий, Гердер в книге космичен, провозвестник высшего человеческого бытия, иного, высшего рождения[13]. И вновь жизнь и творчество, природное и художественное не разделяются Жан-Полем, а складываются — одно продолжается другим. Гимн Гердеру, завершающий «Приготовительную школу эстетики», — ее смысловой торжественный финал: вся жизнь и все искусство преодолевают порог человеческого земного бытия и, исполнив свое нравственное предназначение, мирно и величественно переливаются в новое сверхземное бытие. В любом случае, всегда теоретическое содержание «Эстетики» (и риторико-поэтологическое и философско-эстетическое) переходит в своего рода жизнь — земную или высшую, эмпирическую или идеально-осмысленную.
Жан-полевская эстетика и эмпирична и теоретична: теория поднимается над бесконечным рядом непосредственных явлений искусства (литературы) эпохи как остро субъективное или, лучше сказать, остро индивидуальное их осмысление — такое, которое явления реальности оформляет как свои драматические силы и стихии. В «Эстетике» Жан-Поля есть единство драматурга и драматического материала; для теории это значит, что материал эпохи передан в его типических чертах, или типических образах. За драмой искусства эпохи встает драма, конфликт и трагедия эпохи. Литературные споры воссоздают реальные конфликты времени.
II
Синтетичность (универсальность) «Приготовительной школы эстетики» и неклассический характер этого синтеза отводят ей вполне определенное место в литературной борьбе эпохи. Сам Жан-Поль стремится определить такое место своей книги, и благодаря этому, в связи с этим выявляются эстетические позиции писателя.
Классическое и романтическое. Типология культуры и история литературы. Шиллер писал 10.XII 1804 г К. Г Кернеру, когда «Приготовительная школа эстетики» только что вышла в свет: «Рихтеровской „Эстетики“ я еще не видел. Я давно отвык от любых теоретических воззрений на искусство и от всякого saisonnement (рассуждения), стал прямо-таки туп в этом отношении; кроме того, пустопорожняя метафизическая болтовня об искусстве разных философов внушила мне отвращение ко всякому теоретизированию. Да и на деле такая духовная операция не согласуется с практикой, потому что тут законы нужно черпать из самого предмета, и никакая всеобщая формула не помогает тебе идти вперед»[14]. Несколько усталый взгляд Шиллера в этом письме — так контрастирующий с его увлеченным кантианством начала 90-х годов — достаточно понятен из обстоятельств времени; к тому же письмо написано менее чем. за полгода до смерти поэта. Не прочитавший жан-полевской «Эстетики» Шиллер — всегда скептически и недоброжелательно, сверху вниз смотревший на Жан-Поля[15], необтесавшегося и поглощенного самим собою провинциала, — Шиллер и не подозревал, как далек Жан-Поль от абстрактного теоретизирования и как в этом отношении (только в этом) поздняя, направленная против отвлеченной эстетической теории позиция Шиллера была исконно близка Жан-Полю.
