Девушкин видит в зеркале то, что изображал Гоголь, описывая наружность и вицмундир Акакия Акакиевича, но что сам Акакий Акакиевич не видел и не осознавал; функцию зеркала выполняет и постоянная мучительная рефлексия героев над своей наружностью, а для Голядкина — его двойник.
26*. Достоевский, т. 1, 92.
Достоевский неоднократно дает внешние портреты своих героев и от автора, от рассказчика или через других действующих лиц. Но эти внешние портреты не несут у него завершающей героя функции, не создают твердого и предопределяющего образа. Функции той или иной черты героя не зависят, конечно, только от элементарных художественных методов раскрытия этой черты (путем самохарактеристики героя, от автора, косвенным путем и т. п.).
В пределах того же гоголевского материала остается и «Прохарчин». В этих пределах оставались, по-видимому, и уничтоженные Достоевским «Сбритые бакенбарды». Но здесь Достоевский почувствовал, что его новый принцип на том же гоголевском материале явится уже повторением и что необходимо овладеть содержательно новым материалом. В 1846 г. он пишет брату: «Я не пишу и "Сбритых Бакенбард". Я все бросил: ибо все это есть ни что иное, как повторение старого, давно уже мною сказанного. Теперь более оригинальные, живые и светлые мысли просятся из меня на бумагу. Когда я дописал "Сбр. Бак." до конца, все это представилось мне само собою. В моем положении однообразие — гибель». («Биография, письма и заметки из записной книжки Достоевского.» СПб. 1883 г., раздел «Письма Ф. М. Достоевского к разным лицам», стр. 55; в дальнейших ссылках указываются также страницы этого раздела издания) [30*]. Он принимается за «Неточку Незванову» и «Хозяйку», т. е. пытается внести свой новый принцип в другую область пока еще гоголевского же мира («Портрет», отчасти «Страшная месть»).
30*. Достоевский, т. 28, кн. 1, 131.
См. т. III, стр. 327 [31*].
31*.Там же, т. 5, 109.
См. Собр. соч., т. III, стр. 342. Разрядка (в данном файле bold) наша. [34*]
34*. Достоевский, т. 5, 121–122.
См. Соб. соч. т. X, стр. 340 и 341. Разрядка Достоевского. [36*]
36*. Достоевский, т. 24, 5–6.
В настоящее время и на почве самого идеализма начинается принципиальная критика монологизма, как специфически кантианской формы идеализма. В особенности следует указать работы Мах Scheler'а: «Wesen und Formen der Sympathie» (1926) и «Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik» (1921) [40*].
40*. За этой скупой библиографической ссылкой скрывается первостепенное значение названных сочинений Макса Шелера для философской работы М.М.Б. в 1920-е гг. Имя Шелера встречается в книге «фрейдизм», где он назван «самым влиятельным немецким философом наших дней» (В. Н. Волошинов. Фрейдизм. Критический очерк. М.-Л., 1927, с. 21) и даются ссылки на первое издание его книги о сущности и формах симпатии, носившее иное название — «Phenomenologie und Theorie der Sympathiegeföhle, Halle, 1913, — и на другую его книгу — Vom Ewigen im Menschen», 1921, реферат которой («об исповеди») М.М.Б. читал в ленинградском домашнем кружке (см. с. 469 и примеч. 126, 128). О значении Шелера говорит как заявленное здесь, во «Фрейдизме», намерение автора посвятить ему особую главу в книге «Философская мысль современного Запада», названная здесь как подготовляемая к печати (с. 21–22), так и обширный конспект в виде выписок из книги «Wesen und Formen der Sympathie», выполненный Б. А. Бахтиной, несомненно, по отметкам, сделанным М.М.Б. в тексте книги, в ходе подготовки ПТД. К этому времени существовало уже три издания книги Шелера: после первого издания 1913 г. — второе 1923 г. уже под новым названием и третье 1926 г. В комментируемом примечании к ПТД указано издание 1926 г., с него, очевидно, и был сделан конспект, о чем в том числе говорят библиографические выписки, непосредственно предшествующие конспекту, поскольку они содержатся именно в предисловии к третьему изданию книги Шелера. Полный текст бахтинских выписок в оригинале и с переводом (и с примечаниями переводчиков) см. ниже: «Описание конспектов…» Тот факт, что во «Фрейдизме», написанном в 1926 г., упомянуто первое издание книги Шелера 1913 г. (хотя уже существовало издание 1926 г.), а в ПТД через несколько лет — третье издание 1926 г., показывает, что М.М.Б. обращался к ней заново при работе над книгой о Достоевском (наблюдение Н. И. Николаева). Основополагающее скрытое присутствие Шелера в ПТД было явственно осведомленным современникам; см. замечание Р. Плетнева (в рецензии, опубликованной в Праге в 1931 г. — см. выше), что книга читается «в свете новой философии (М. Шелер)». Книга М.М.Б. вышла вскоре после внезапной смерти Шелера в 1928 г.; в откликах на нее говорилось о воздействии этого мыслителя на все философское поколение 1910-20-х гг. «Нет никого из философствующих всерьез сегодня, — писал М. Хайдеггер в некрологе Шелеру (1928) — кто мог бы заместить ушедшую от нас вместе с ним живую возможность философии (die lebendige Möglichkeit an Philosophie)». Тогда же под свежим впечатлением Николай Гартманн писал в «Kantstudien» (т. XXXIII): «Высокое искусство возрастающего переучивания (fortschreitenden Umlernens) дано не каждому. Даже из великих в истории им обладали только немногие. Оно, это искусство, ставит Шелера в один ряд с такими мыслителями, как Фихте, Шеллинг, Ницше, да, пожалуй, и Платон <…> По самому своему существу он был проблемный мыслитель (Problemdenker)».
Идеализм Платона не чисто монологистичен. Чистым монологистом он становится лишь в неокантианской интерпретации. Платоновский диалог также не педагогического типа, хотя монологизм и силен в нем. О диалогах Платона мы подробнее будем говорить в дальнейшем в связи с философским диалогом у Достоевского, который обычно определяется (например, Гроссманом) как диалог платоновского типа.
См. собр. соч. Ф. М. Достоевского, т. IX, стр. 164–168 [45*].
45*. Достоевский, т. 21, 13–16.
Здесь мы имеем в виду, конечно, не завершенный и закрытый образ действительности (тип, характер, темперамент), но открытый образ-слово. Такой идеальный авторитетный образ, который не созерцают, а за которым следуют, только предносился Достоевскому, как последний предел его художественных замыслов, но в его творчестве этот образ так и не нашел своего осуществления.
«Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского». СПб. 1883 г., стр. 371-2, 374 [47*].
47*. Достоевский, т. 27, 56–58, 85.
6 См. «Документы по истории литературы и общественности». Выпуск I. Ф. М. Достоевский. Изд. Центрархива РСФСР. М. 1922, стр. 71–72 [48*].
48*. Там же, т. 9, 132–133.
7 См. «Биография, письма и заметки из записной книжки». СПб. 1883, стр. 267, 8 [49*].
49*. Там же, т. 29, кн. 1, 19. Письмо от 26 февраля (10 марта) 1869.
8 См. там же, стр. 252 [50*].
50*. Там же, 185. Письмо от 2 (14) марта 1871.
9 В письме к Майкову Достоевский говорит: «Хочу выставить во второй повести главной фигурой Тихона Задонского, конечно, под другим именем, но тоже архиерей будет проживать в монастыре на спокое. Авось, выведу величавую, положительную, святую фигуру. Это уж не Костанжогло-с, не немец (забыл фамилию) в Обломове, и не Лопуховы, не Рахметовы. Правда, я ничего не создам, а только выставлю действительного Тихона, которого я принял в свое сердце давно с восторгом» [52*]. (Разрядка в последнем предложении наша.)
52*. Достоевский, т. 29, кн. 1, 118. Письмо от 25 марта (6 апреля) 1870.
«Биография, письма и заметки из записной книжки Достоевского». СПб. 1883 г.; раздел «Приложения», стр. 118 [53*].
53*. Там же, т. 30, кн. 1, 11. Письмо Н. Л. Озмидову от февраля 1878.
Л. Гроссман. Поэтика Достоевского. Гос. акад. худож. наук. М. 1925 г., стр. 53, 56, 57.
См. там же, стр. 61, 62.
См. Собр. соч. Ф. М. Достоевского, т. VII, стр. 220 [56*].
56*. Достоевский, т. 10, 195.
«Биография, письма и заметки из записной книжки Достоевского», СПб., 1883 г., с. 373 [58*].
58*. Достоевский, т. 27, 65. У Достоевского: «найти в человеке человека».
Приводимая ниже классификация типов и разновидностей слова совершенно не иллюстрируется нами примерами, так как в следующей главе дается обширный материал из Достоевского для каждого из разбираемых здесь случаев.
Совершенно справедливо, но с иной точки зрения, отмечает эту особенность тургеневского рассказа Б. М. Эйхенбаум: «Чрезвычайно распространена форма мотивированного автором ввода специального рассказчика, которому и поручается повествование. Однако очень часто эта форма имеет совершенно условный характер (как у Мопассана или у Тургенева), свидетельствуя только о живучести самой традиции рассказчика как особого персонажа новеллы. В таких случаях рассказчик остается тем же автором, а вступительная мотивировка играет роль простой интродукции». (Эйхенбаум. «Литература». Прибой. Л. 1927. Стр. 217.)
