Подобные грамматические отношения между связкой будущего времени и знаменательной причастной формой глагола прошедшего времени, обозначающие результативность действия в будущем и не обусловленные переходностью знаменательного глагола, существовали в истории языка: именно так образовывалось II будущее сложное время (предбудущее) — буду ходил.
Все значения, оттенки значений и коннотации глагола быть, представленные его различными грамматическими формами, можно видеть и в употреблении инфинитива. Особенность инфинитива состоит в том, что он является обобщением частностей, выполняет номинативную функцию. Быть для М. Цветаевой означает и реализацию личности в единстве физического и духовного бытия, и выполнение предназначения поэта, и движение — изменчивость как форму жизни, приближающую к абсолюту, и подверженность действию стихийных сил. Все эти значения синкретически совмещены и взаимообусловлены в контексте творчества М. Цветаевой. Рассмотрим два характерных примера, связанных с освобождением значения слова быть от значения частностей бытия.
В цикле «Ариадна» есть стихотворение, построенное на параллелизме конструкций «быть + страдательное причастие»:
Оставленной быть — это втравленной быть
В грудь — синяя татуировка матросов!
Оставленной быть — это явленной быть
Семи океанам…
Не валом ли быть Девятым, что с палубы сносит?
Уступленной быть — это купленной быть
Задорого: ночи, и ночи, и ночи
Умоисступленья! О, в трубы трубить —
Уступленной быть! — Это — длиться и слыть.
Как губы и трубы пророчеств (С., 235–236).
Стихотворный цикл «Ариадна» написан за год до одноименной трагедии, в которой подробно разрабатывается тема Ариадны, уступленной любящим ее Тезеем Вакху и получившей бессмертие благодаря разлуке с любимым, благодаря тому, что она против своей воли оказалась причастной к миру богов. Стихотворение, приведенное здесь, является как бы наброском основной идеи трагедии, сосредоточившим в себе смысл философских категорий пассива и бытия в интерпретации М. Цветаевой.
М. Цветаева повторяет в этом стихотворении слово быть 8 раз: 4 раза — как внутреннюю тавтологическую рифму и 4 раза — как тавтологическую рифму на концах строк, в позиции переноса. Внутреннюю рифму создают и формы страдательных причастий, семантически объединенных в тексте на основе общего значения подлежащего 'быть отвергнутой, лишенной причастности к миру любимого' и общего значения сказуемого 'оказаться причастной к миру вечного'. Постулируемое тождество общих значений подлежащего и сказуемого (темы и ремы) указывает на единство противоположностей на основе грамматического значения пассива: причастность к вечности зависит не от воли человека, а от воли божества; приобщение к вечности-бессмертию определяется подверженностью наитию стихийных сил. В этом контексте слово слыть, рифмующееся с восьмикратно повторенным быть, восстанавливает свою внутреннюю форму, связывающую понятия «слыть», «слава» (принадлежность вечности) и «слово» (принадлежность искусству). Регенерация внутренней формы глагола слыть осуществляется не только на основе глубинного смысла образа Ариадны, но и в контексте стихотворных строк «слыть || Как губы и трубы пророчеств». Слыть понимается не на уровне обыденного сознания в смысле подмены подлинности видимостью, а на уровне абсолютного бытия: 'воплотить свое бессмертие в слове, т. е. в легенде об Ариадне'. Такая трактовка образа покинутой героини — трактовка, принадлежащая самой Цветаевой, — проецирует этот образ на образ поэта, личности которого предстоит воплотиться в слове и тем самым «быть» в абсолютном смысле этого слова.
В этом плане интересно проанализировать употребление слова быть, сочетающегося со словом одинокой в стихотворении «Тоска по родине. Давно…»:
Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока!
Мне совершенно всё равно —
Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.
Мне всё равно, каких среди
Лиц — ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!) Где унижаться — мне едино.
(…)
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встаёт, особенно — рябина… (И., 304–305).
Исследователи творчества М. Цветаевой неоднократно обращали внимание на это стихотворение, отмечая его эмоциональную напряженность: «Среди патриотических стихотворений Цветаевой есть одно удивительное — „Тоска по родине…“, где все, как и в „Хвале богатым“, нужно понимать наоборот. Такие пронзительные, глубоко трагические стихи мог написать только поэт, беззаветно влюбленный в родину и лишившийся ее» (Орлов 1965, 21). Лингвистическому анализу этого стихотворения посвящена статья Л. Н. Дедюхиной. Предлагаемый в этой статье анализ фрагмента стихотворения с глаголом быть представляется совершенно неправильным по основному выводу о семантике глагола в контексте стихотворения: «enjambement, рассекающий первую придаточную часть, выделяет в ней глагол быть. Выделенность его говорит об особой значимости: глагол быть используется не только как глагол-связка („одинокой быть“), но и как автосемантическое слово в значении „существовать“: именно быть (раз не на родине), а не жить..» (Дедюхина 1974, 29). Действительно, глагол быть выделен переносом, однако его противопоставленность глаголу жить обнаруживает не низкое, а высокое значение глагола бытия. Обстоятельственные слова и конструкции, сочетающиеся с инфинитивом быть (где, из какой людской среды), представляют собой в полном смысле локализаторы обобщенного понятия бытия. Быть где-то, с кем-то — это частные проявления бытия, а полный и подлинный смысл этого слова — 'быть самой собою, поэтом, причастным к абсолютному бытию', обнаруживается в изоляции глагола быть от локализующих обстоятельств. Изоляция эта определяется позицией переноса, в которой слово быть приобретает независимое от частностей значение, эксплицитно выраженное в строках этого стихотворения:
А я — до всякого столетья!
(…)
Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло:
Душа, родившаяся — где-то (И., 305).
Поэтому, несомненно, слово быть указывает не на бездуховное существованье, противопоставленное подлинной жизни, как считает Л. Н. Дедюхина, а как раз наоборот — на духовное, абсолютное, независимое от частностей бытие поэта. М. Цветаева в своей прозе, в переписке с друзьями настойчиво разъясняла смысл слова быть, относящийся к бытию поэта, независимому от обстоятельств жизни: «Актер — вторичное. Насколько поэт — être[6], настолько актер — paraître[7] (…) Посадите его (поэта. — Л. 3.) на остров — перестанет ли он быть? А какое жалкое зрелище: остров — и актер!» («Земные приметы» — Соч.-2, 306). В стихотворении «Тоска по родине. Давно…» показана прежде всего лирическая героиня М. Цветаевой, вытесненная «из людской среды» в сферу духа. И пронзительность этого признания в любви к родине состоит не в том, что Цветаева чувствует ущербность своей отверженности в отлучении от родины, а в том, что чувство родины оказывается сильнее и главнее самого главного: независимости абсолютного бытия. М. Цветаева утверждала: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот потеряет ее вместе с жизнью» (Цветаева 1979, 305). Судьба Марины Цветаевой, ее возвращение на родину стали поступком, реализующим и смысл стихотворения (состоящий в том, что чувство родины сильнее независимого бытия поэта), и смысл высказывания «в ком она внутри — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью». Полное освобождение абсолютного бытия поэта от «места проживания» и состоялось для Цветаевой за пределом жизни.
Освобождение смысла глагола быть от частных значений, связанных с понятием земного бытия, т. е. жизни, наиболее полно реализуется в контекстах с независимым употреблением инфинитива и императива (без дополнений, обстоятельств и других зависимых членов предложения):
