Казалось, «бой» начинался в очень неравных «весовых категориях», не в пользу нашего Скобелкина. Оспариваемые результаты Зельдовича по теории нормального распространения пламени считались апробированными, и сам он имел высокую научную репутацию. Скобелкин был тогда только входящим в науку, подававшим надежды и сравнительно мало известным ученым. Но он противопоставлял строгое решение приближенному.
И Зельдович, и Скобелкин, вступая в дискуссию, исходили из одного и того же — выяснить истину. Но запальчивости и резкости хватало. Помню одно из первых заседаний семинара. Слегка волнующийся Зельдович рассказывает физически ясные и четкие, но приближенные результаты своих известных работ. Потом выходит Скобелкин и начинает докладывать свою строго математическую и трудно понимаемую теорию. В нелинейных уравнениях, собственных значениях и операторах потонул всякий физический смысл обсуждаемого явления. Доклад излагался в «пижонском стиле», не так уж редком в научной среде. О том, на что автор потратил многие недели труда и рулоны бумаги, небрежно говорилось: «как нетрудно увидеть» или «с очевидностью следует». Постепенно заводясь и входя в раж, Скобелкин провел концовку в духе «три коротких прямых слева» — результаты Зельдовича необоснованны, грубо приближенны, а порою и просто неверны. Поднялся всеобщий шум, полетели реплики и возражения.
Келдыш осадил докладчика и начал методично задавать вопросы. Но Скобелкин вместо прямых ответов стал писать на доске такие сложные формулы и произносить столь длинные и заумные фразы, что у всех заболела голова. У всех, но не у Келдыша, который продолжал неумолимо сужать вилку своих вопросов, с легкостью пробираясь через математические чащи. К общему нашему удивлению, он успевал не только вникать в тонкости излагаемой теории, но и моментально находить ее слабые звенья. После вопросов Келдыша Скобелкин сбавил тон, а главное, стал лучше понимать физический смысл своей собственной работы. Периодически выступали оба спорящих, но дискуссия уже приняла характер «ближнего силового боя».
В Институте прикладной математики состоялось заключительное заседание этого беспрецедентного состязания. Оба противника под испытующим взглядом Келдыша примирительно заявили, что их результаты в общем-то близки физически и лишь имеют разную математическую форму.
Помню, Зельдович, обращаясь к президиуму, где председательствовал Келдыш, с облегчением произнес:
— Ну я могу, наконец, считать себя оправданным высшим судом математиков.
Скобелкин написал новую, более корректную работу, а весь тираж старой, по его словам, был «сожжен во дворе Академии наук под барабанный бой».
Через несколько лет после первого знакомства с М. В. Келдышем я снова докладывал в том же кабинете о результатах второго этапа завершенных работ. Мстислав Всеволодович попросил рассказать о прикладном значении полученных мной результатов, и мне припомнился старый спор между прикладной и академической науками, для отраслевого института спор вечно неразрешимый, идущий и по сей день. Каждый раз жизнь решает его по-своему. Иногда обоснованно и законно побеждают прагматики: не будем ждать, обойдемся пока приближенным расчетом, грубой прикидкой. В других же случаях... Увы, как иной раз не хватает научного руководителя с масштабом и независимостью Мстислава Всеволодовича. Тогда за беготней, за вихрем неотложных командировок, за бесконечными вахтами на полигонах теряется дальняя перспектива. Некогда сесть за стол и подумать, обобщить ценнейший материал. Возникает опасность отставания научного работника. Случается, что его начинает обгонять заводской инженер, что само по себе, конечно, неплохо. И все же старые сотрудники с грустью вспоминают «век» научных семинаров, докладов времен М. В. Келдыша, Л. И. Седова, Г. И. Петрова, Г. Н. Абрамовича, А. А. Гухмана. Когда практика хорошо сочеталась с перспективным поиском, когда можно было оторваться от текучки, посидеть, поразмыслить... Какой богатый научный задел получили тогда многие вперед на долгие годы... Но бег времени неумолим.
Мстислав Всеволодович выглядел несколько усталым, это уже не был Келдыш «образца 1946 года», каким я его увидел при первой встрече. Он очень много курил и, идя по коридору, слегка прихрамывал.
Росли темпы и требования, возрастала его нагрузка. Жизнь науки и жизнь вообще бежали чем дальше, тем быстрее, как разбегающиеся галактики во Вселенной. Стало трудно, почти невозможно урывать время для своих личных научных интересов. А ведь были у Мстислава Всеволодовича неразработанные идеи не только в прикладной, но и в «чистой» математике. В МФТИ теперь он только числился, росла стопка невостребованных купюр его зарплаты, несмотря на неоднократные напоминания, он не считал возможным ее получать. А теперь еще Келдыш организовал знаменитое ОПМ (отделение прикладной математики АН СССР). Там на ЭВМ велись расчеты огромного объема и уже не просто астрономической, а космической точности. Ее требовал выбор оптимальных траекторий ракеты. Ошибка в ничтожные доли процента могла обернуться тоннами стартового веса топлива, для которого не было уже места в баках. Поразительно вовремя подоспел переворот в вычислительной технике, без которой мощные ракеты не достигали бы расчетных орбит. Математика, как всегда, уложила свой краеугольный камень в фундамент новой нарождающейся техники.
И опять я услышал этот тихий голос с раздумчивыми медленными интонациями. Это не был хорошо поставленный, специально приглушенный голос некоторых начальников, знающих, что их все равно обязаны расслышать. Его тихая речь выражала лишь спокойную сдержанность мощного интеллекта.
Однажды я вдруг попробовал заговорить «под Келдыша», получилось «один к одному», в комнате раздался дружный смех. Во мне зашевелился актер, и в новогоднем выпуске радиосатирического «Бегемота» я пародировал выступление Мстислава Всеволодовича на ученом совете. Сам удивляюсь, как я непроизвольно впитал его интонации. Успех был всеобщий — в комнатах, цехах, лабораториях смеялись и удивлялись все. Потом мне рассказывали, что Мстислав Всеволодович, слушая запись, тоже смеялся и спрашивал, кто исполнитель. Слава богу, у нас редакционная тайна хранилась свято.
Известно, как много дала научно-организационная деятельность Мстислава Всеволодовича и нашему институту, и всей отрасли, и Академии наук. Но, будучи ученым «милостью божией», он должен был тяжело переживать невозможность личного творчества, недаром он очень долго колебался, не соглашался уходить из ЦАГИ и начинать новую жизнь. Мне кажется, это противоречие в чем-то изменило структуру его личности.
...Я заканчивал. Он, как всегда, слушал внимательно. Его удлиненное лицо с чуть падающим крылом волос, карие до черноты глаза, пристальный наклон головы к собеседнику рождали образ косо несущегося черного паруса...
А вскоре наступил день, когда мне в последний раз довелось повстречать Мстислава Всеволодовича в стенах своего института. Шел научный доклад на заседании совета. Невыспавшийся Келдыш, который прошлой ночью летал на запуск космического корабля, откровенно дремал в президиуме, мы уже к этому привыкли. Но так же привычным было для нас и то, что случилось минуту спустя.
Мстислав Всеволодович вдруг приоткрыл глаза, блеснули огоньки разгорающихся карих углей, последовал вопрос «не в бровь, а в глаз». Было видно, что Келдыш и в полудреме не терял нити изложения. Докладчик растерянно замолчал и потом признал ошибку своих построений. Абсолютный слух Келдыша помогал ему моментально найти слабое место и «клюнуть» в скрытую червоточину аргументации. К скороспелым работам Келдыш был нетерпим, а к научному карьеризму — беспощаден. Он умел, не повышая голоса, двумя фразами буквально уничтожить такого «деятеля». И тогда мне слышался пафос строк Пастернака:
Цель творчества — самоотдача,
а не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
быть притчей на устах у всех.
М. В. Келдыш был избран на пост президента Академии наук СССР и покинул наш институт. Мемориальная доска около бывшего его кабинета напоминает сотрудникам о том времени, когда институт возглавлял один из «трех больших К», трех крупнейших ученых- организаторов самых революционных направлений в нашей отечественной и мировой науке: И. В. Курчатова, С. П, Королева и М. В. Келдыша,
приложение
мэк
(Малая энциклопедия капли)
Атмосферная (или метеорологическая) оптика — изучает световые явления в атмосфере и находящиеся там частицы влаги, «заведует» великолепным и разнообразным «световым оформлением»: радугой, венцами — световыми нимбами и кольцами вокруг различных светильников (фонарей и др.). Венцы — родственники радуги, та же физическая природа — дифракция света на мелких капельках; вертикальные световые столбы от кристалликов льда, витающих в морозном воздухе, эти кристаллики имеют форму равно ориентированных призм, одинаково преломляющих свет.
