Ознакомительная версия.
Самое поразительное (или – закономерное?), что в то самое время, когда Штейнгель писал свой приказ восставшим войскам, на семейном совете кто-то из членов царской фамилии тоже предложил провозгласить Елизавету самодержавной императрицей. О гневе Марии Фёдоровны потом не один год с ужасом вспоминали те, кто был в тот декабрьский день в Зимнем дворце. Её-то не предложил никто…
А виновница очередного приступа ярости свекрови ничего об этом не знала. Она оставалась в Таганроге. А чтобы добраться из Петербурга в Таганрог, даже фельдъегерю, которому не приходилось тратить время на ожидание лошадей, нужно было не меньше недели. Но вести из столицы, хоть и с опозданием, всё-таки доходили. Она была ошеломлена поведением Николая: он же прекрасно знал об отречении Константина, зачем устроил эту трагикомедию с присягой старшему брату потом – с переприсягой?!
Во всем происходящем она винила себя: не сумела родить наследника и тем самым, пусть и невольно, создала кризис власти. Как Жозефина. Действительно, «бывают странные сближенья»…
Она хорошо знала и свекровь, и её любимца Николая и понимала: добром интрига вокруг престолонаследия не кончится. И всё-таки расстрел восставших её потряс: «Боже! Что за начало царствования, когда первый шаг – стрелять картечью в подданных!» Но действий декабристов тоже не одобряла, считала их безумцами. Была уверена: будь жив Александр, ничего подобного не случилось бы.
О казни пятерых она узнать не успеет…
И пусть в Париж все армии, народы
Придут стереть следы Июльских дней, —
Отсюда пыль и семена Свободы
В мир унесут копыта их коней.
Эти строчки Пьер-Жан Беранже написал после июльской революции 1830 года. «Семена Свободы в мир унесут»… Это не столько предвидение, не столько надежда, сколько констатация уже однажды свершившегося. Русские войска гордыми победителями вошли в столицу наполеоновской Франции. Им было чем гордиться: они победили непобедимого. А ушли… Ушли ошеломлённые: какие счастливые эти французы! Они – свободны. И нет у них той унизительной сословной розни, к какой притерпелись в России. И все равны перед законом. А уж о том, чтобы продавать живых людей! Этого во Франции, в побеждённой стране, и представить никто не может.
Возвращались домой с надеждой: государь, которым восхищались все, от солдата до генерала (или почти все), даст народу, самоотверженно защищавшему Отечество, а потом ещё проливавшему кровь и за освобождение союзников от тирании Наполеона, свободу, которая есть у всех народов Европы. Государь ведь видел, не мог не видеть и не понять: его подданные – не рабы.
Верили в это прославленные герои: Милорадович, Михаил Орлов, Раевский, Ермолов. Верили отважно сражавшиеся аристократы, и люди зрелые: Трубецкой, Волконский, и совсем молодые: Бестужевы, Муравьёвы. Верили тысячи крепостных крестьян, ставших солдатами в трудные для Отечества дни.
Известный в то время журналист и писатель Николай Иванович Греч вспоминал: «Не только офицеры, но и нижние чины гвардии набрались заморского духа, они чувствовали и видели своё превосходство перед иностранными войсками, видели, что те войска, при меньшем образовании, пользуются большими льготами, большим уважением, имеют голос в обществе. Это не могло не возбудить вначале просто их соревнования и желания стать наравне с побеждёнными».
Каково же было им всем услышать слова императора: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от Бога».
Тут будто пелена упала с глаз многих преданных императору офицеров и солдат. Они ведь ещё были полны впечатлениями от триумфального входа союзных армий в Париж. И их радовало, что французы восхищались Александром, откровенно предпочитая его австрийскому и прусскому монархам. А что он сумел ловко создать впечатление, будто он один – победитель, будто не было рядом с ним ни талантливых полководцев, ни бесстрашных воинов, так за это его никто и не думал порицать (пока): важно было, что почитают – русского, восхищаются – русским. В сознании армии он был от неё неотрывен, он был её символом. До поры…
Зато потом, после его странного, оскорбительного манифеста вдруг вспомнились не только восторги толп (берлинцев, венцев, парижан), которые государь так успешно очаровывал. Вспомнились раненые русские воины (тысячи!), вдали от дома страдавшие и нередко умиравшие от голода, заброшенности, отсутствия элементарной человеческой заботы, не говоря уже о медицинской помощи. Кокетничая с побеждёнными, даря щедрые подарки французам, государь был абсолютно безучастен к своим несчастным солдатам.
Зато к будущему Франции равнодушен не остался: заставил Людовика XVIII даровать своему народу конституцию. Сам даровал конституцию полякам. Более того, выступил яростным защитником чернокожих, потребовав самых радикальных мер, которые прекратили бы торговлю чёрными рабами. А в его собственной стране в это время продолжали торговать крепостными крестьянами, в том числе и теми, кто жизни не жалел, защищая Россию и её государя. Его поведение сначала вызывало недоумение, потом обиду, потом – разочарование и наконец – решимость покончить с монархом, не оправдавшим надежд.
Я не стану рассказывать, как возникли первые объединения людей, мечтавших дать своему народу свободу. Не стану писать и о восстании декабристов – об этом рассказано много, а уж само восстание описано буквально по минутам. Мне более всего интересно, что развело по разные стороны баррикад людей, ещё недавно сражавшихся бок о бок, ещё недавно считавших Наполеона своим злейшим врагом, а Александра – ангелом во плоти. Ярчайший тому пример – братья Орловы.
Старший из них, Алексей Фёдорович, участвовал в кампаниях 1805–1807 годов. За отличие в битве при Аустерлице был награждён золотой саблей «За храбрость» и орденом Святой Анны. В Бородинском сражении под ним убили лошадь, и он остался пешим среди неприятельской конницы. Польские уланы семь раз ударили его пиками, но он, отбиваясь палашом, сумел устоять на ногах, пока его не отбили свои. Отважно воевал он и во время Заграничного похода русской армии.
Его младший брат, Михаил Фёдорович Орлов, уже в семнадцать лет участвовал в битве при Аустерлице, в той атаке кавалергардов, которую обессмертил Толстой в «Войне и мире». В начале Отечественной войны гвардейский поручик Орлов под прикрытием дипломатического поручения отправляется в тыл французской армии с разведывательным заданием, которое выполняет блестяще. Основываясь на том, что увидел и понял, Михаил Орлов первым (!) предложил организовать партизанскую войну, а потом сам возглавил партизанский отряд. Принимал участие в большинстве крупных сражений русской армии. В 1814 году (ему всего двадцать шесть лет) подписал от имени союзного командования акт о капитуляции Парижа и получил чин генерал-майора.
Военная карьера братьев Орловых не даёт ни малейшего повода усомниться в их патриотизме. Но как по-разному понимают они любовь к Отечеству! Алексей – преданный слуга императора Александра, а потом и Николая, убеждённый монархист. Для Михаила пребывание за границей не прошло бесследно, он вернулся в Россию, охваченный жаждой общественной деятельности на пользу родине. Вскоре по возвращении он составил адрес царю об уничтожении крепостного права. Адрес, естественно, никаких последствий не возымел, кроме разве того, что отношение императора к недавнему любимцу заметно ухудшилось.
Но Михаила это не образумило: он не может смириться с порядками, которые царят в стране и в армии. Введение конституции, уничтожение крепостного права кажутся ему не только обязательными, но всего лишь первыми шагами в переустройстве России. Начал с того, что окружил себя группой помощников, готовых усердно проводить в жизнь его программу, устроил в частях, которыми командовал, школы грамоты с весьма обширной программой; решительно запретил применять к провинившимся солдатам телесное наказание и строго преследовал офицеров, нарушавших запрет.
Михаил Фёдорович возглавил кишинёвскую организацию декабристов. На московском съезде в январе 1821 года выдвинул программу решительных действий не только против Александра I, но против самодержавия как такового. Программа была слишком радикальна, а большинство участников съезда не были готовы пролить хоть каплю крови…
В феврале 1822 года генерал Орлов был отстранён от командования дивизией. Тем не менее декабристы по-прежнему предполагали поставить его во главе готовящегося восстания. Участвовать в событиях на Сенатской площади опальный генерал физически не мог: был в Москве, да и отошёл от активной деятельности по настоянию своего тестя Николая Николаевича Раевского, который, разделяя многие взгляды декабристов, был убеждён в бессмысленности их действий.
В декабре 1825 года героя Отечественной войны арестовали. Принято считать, что Михаила Фёдоровича строго не наказали (хотя можно ли строго карать не за действия, а всего лишь за умысел?) благодаря заступничеству могущественного брата. Вполне вероятно. Но можно предположить и другое: среди арестованных он был самым прославленным, армия его обожала. Не исключено, что Николай I просто не решился с ним расправиться, боясь новых волнений. Наказание было ограничено шестью месяцами заключения в Петропавловской крепости и высылкой в отдалённое имение.
Ознакомительная версия.
