Ознакомительная версия.
Служить в корпусе жандармов он решился частью из материальных соображений (семью-то нужно кормить), частью надеясь делать добро на новом поприще. «Ежели я, вступая в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, – писал он жене (новая карьера мужа её отнюдь не радовала), – тогда доброе мое имя, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорою бедных, защитою несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, – тогда чем назовешь ты меня?.. Я, согласясь вступить в корпус жандармов… предупредил Бенкендорфа не делать обо мне представление, ежели обязанности неблагородные будут лежать на мне, что я не согласен вступить во вверенный ему корпус, ежели мне будут давать поручения, о которых доброму и честному человеку и подумать страшно… Ты можешь быть спокойна, что я ни за что на свете не запятнаю своего доброго имени».
И, надо отдать ему должное, не запятнал. Василий Андреевич Жуковский, который близко познакомился с Дубельтом, когда им обоим выпала горькая миссия разбирать бумаги покойного Пушкина, убедился в глубокой порядочности человека, чья принадлежность к III отделению поначалу вызывала с трудом скрываемую неприязнь.
Мне слова Дубельта позволили по-новому понять известные строки Пушкина о Елизавете:
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Раньше казалось, что влюблённый поэт приписывает народу собственное восхищение, собственные чувства. Ну что народ мог знать о своей тихой, чуравшейся всякой публичности, благотворившей тайно государыне? Оказывается, знал…
Что же до Александра Сергеевича Пушкина, то он, как и большинство его современников, на первых порах восхищался своим тёзкой императором. Царская семья казалась идеальной.
Прекрасная! Пускай восторгом насладится
В твоих объятиях российский полубог.
Что с участью твоей сравнится?
Весь мир у ног его – здесь у твоих он ног.
Это написано в 1816 году, вскоре после возвращения царя-победителя из Европы. Но проходит всего два месяца, и Пушкин узнаёт, как живется Елизавете Алексеевне в царском семействе, как относятся к его божеству муж и свекровь. Его отношение к императору и его матери резко меняется. Он не может защитить Елизавету Алексеевну. Но он может сказать, что думает о её муже, который посмел пренебречь прекраснейшей из женщин. А поскольку он – Пушкин, язвительные стихи его запоминаются мгновенно:
Ура! в Россию скачет
Кочующий деспот.
Спаситель громко плачет,
А с ним и весь народ.
Или вот это:
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовый профессор!
Но фрунт герою надоел —
Теперь коллежский он ассесор
По части иностранных дел!
И вот уже развенчан «вождь побед» (так сам Пушкин в юности восторженно именовал Александра). Насмешки император не прощает. Словом ответить не может. Отвечает делом: ссылкой. Есть основания полагать, что императрица вступается за изгнанника, но – напрасно… Власти у неё не больше, чем у рядовых подданных.
Впрочем, Елизавета Алексеевна к власти и не стремилась. Никогда. Предвижу возражения: да кто бы ей дал властвовать! Кто она такая? Всего лишь супруга законного императора, фигура скорее декоративная. У неё просто не было даже малого шанса царствовать самодержавно.
На самом деле такой шанс был. Трижды (что подтверждено документально). Причём в двух последних случаях предложения отдать власть Елизавете Алексеевне исходили из лагерей, непримиримо враждебных друг другу.
В очень узком придворном кругу уже после смерти Елизаветы ходили разговоры ещё об одной попытке (первой по времени) сделать её самодержицей всероссийской. Но это, скорее всего, – легенда. Хотя в основе её – реальные события, отношения, люди. Прежде всего – её роман с Алексеем Охотниковым (это была её единственная измена мужу, и она в ней сама ему призналась; Охотников был отцом второй её дочери, Лизы, которая тоже, как и Машенька, отцом которой был Александр, умерла в младенчестве).
Уже после смерти Елизаветы Алексеевны, когда её бумаги прочитали те, для кого они вовсе не предназначались, прошел слух, будто Охотников, вступая в связь с императрицей, имел преступное намерение, следуя примеру Григория Орлова, свергнуть законного государя и возвести на трон свою возлюбленную.
Но характер Алексея Охотникова, его положение в обществе (он – не Орлов и не Пален) делают, на мой взгляд, слух о его намерении произвести дворцовый переворот абсолютно недостоверным. Другое дело, что для рождения слуха нужен какой-то, необязательно событийный, может быть, и чисто психологический, повод. Таким поводом вполне могла быть убеждённость определённого круга людей в том, что Елизавета Алексеевна способна править государством уж никак не хуже, чем её супруг, «властитель слабый и лукавый».
Первое достоверно известное предложение передать власть в стране императрице Елизавете имело место незадолго до Отечественной войны. Тогда наблюдательный взгляд пользующегося безоговорочным доверием Александра известного ученого-физика, ректора Дерптского университета Георга Паррота разглядел в Елизавете не просто супругу императора, но женщину, способную стать правящей императрицей. Он не сомневался, что с началом боевых действий император немедленно отбудет на передовую, и предлагал на время отсутствия его в столице провозгласить Елизавету Алексеевну регентшей: «У неё высокий дух, верное видение вещей… Она может быстро и правильно ориентироваться. Она женщина безгранично уважаемая и пользующаяся большим авторитетом… Всё это сделало бы успешным её руководство гражданскими делами».
Возможно, в дни войны императрица и согласилась бы временно возглавить страну, если бы такое предложение последовало от супруга. Но он тогда относился к ней крайне холодно и недоверчиво, к тому же не покидал столицу…
Второй раз (но уже не временно) её хотели возвести на престол члены «Общества друзей Елизаветы». Его организовали гвардейские офицеры, вернувшиеся из европейского похода, одушевленные мечтой, что государь вот-вот дарует русскому народу-победителю давно желанную свободу. Но со свободой государь не спешил. Более того, в своём «Победном манифесте» Александр провозгласил: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду от Бога». А от государя? А от Отечества? Царь щедро простил крестьянам недоимки, которые накопились, пока они «отлынивали» от работы, проливая кровь за Родину. У молодых офицеров (в большинстве – будущих декабристов) поведение ещё недавно обожаемого монарха вызывало недоумение, отчаяние, возмущение.
Декабрист Иван Якушкин вспоминал, как в 1814 году, когда гвардия вернулась в Петербург из европейского похода, он наблюдал торжественный въезд Александра в столицу: «Наконец показался император, предводительствующий гвардейской дивизией, на славном рыжем коне, с обнажённой шпагой, которую уже он готов был опустить перед императрицей… Мы им любовались. Но в самую эту минуту почти перед его лошадью перебежал через дорогу мужик. Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнажённой шпагой. Полиция приняла мужика в палки. Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого царя. Это было мое первое разочарование на его счет».
Возникновение тайных обществ – нормальная реакция боевых офицеров на поведение своего вчерашнего кумира. «Общество Елизаветы» – одно из многих. Но у него – конкретный идеал: императрица. Неслучайно Пётр Вяземский, близкий к членам общества, писал: «Она заживо сделалась поэтическим и таинственным преданием». Она была чрезвычайно популярна в гвардии. «Видеть её было счастьем, служить ей – высшим блаженством», – говорили гвардейские офицеры. В конце концов, уверившись, что Александр не намерен давать народу свободу, они решили произвести переворот в пользу Елизаветы.
Русская гвардия не раз доказывала: она это умеет. Ещё живы были в памяти дворцовые перевороты, приведшие на трон Елизавету Петровну и Екатерину Алексеевну, да и самого Александра Павловича.
Сообщить Елизавете о своём решении члены общества поручили Фёдору Николаевичу Глинке. Были уверены, разговор будет откровенным: Глинка боготворил Елизавету, она относилась к нему с доверием и уважением. Одни надеялись: императрица согласится. Ради России. Ради народа. Ведь как только она станет самодержавной монархиней, сразу даст народу конституцию, освободит несчастных рабов. Другие сомневались: испугается, сообщит о заговоре своему венценосному супругу.
А она – рассмеялась, но обещала сделать все, чтобы убедить государя в необходимости даровать народу свободу и конституцию. Как раз в это время её отношения с Александром стали налаживаться, и она вполне искренне надеялась, что ей удастся вернуть его к идеалам их юности. Надеялась. И уже начала. Не успела…
Ознакомительная версия.
