Ознакомительная версия.
Эффективность насилия или какого-то другого нового средства содействия реформам может снижаться и по мере достижения успеха в стимулировании этих реформ. Если совершенные группой насильственные действия или вызванные ею беспорядки вынуждают правительство к уступкам, то склонность данной группы прибегать к такого рода действиям, вероятнее всего, возрастет. Но неоднократное применение одной и той же тактики ослабляет ее воздействие. В то же время готовность правительства идти на уступки, как можно предположить, уменьшится. С одной стороны, правительство, разумеется, утверждало раньше, что его реформы приведут к уменьшению насилия, а не к его усилению, и следует ожидать, что оно будет реагировать с раздражением на то, что исход оказался иным. Кроме того, тот факт, что оно пошло на уступки, которые сочло желательными и необходимыми, означает, что новое насилие с целью добиться дополнительных уступок утрачивает в его глазах законность, поскольку совершается в поддержку «безответственных», а не «разумных» требований. Как следствие, ситуация поляризуется, и у правительства появляется чувство, что оно «должно поставить барьер» группам, «которые зашли слишком далеко», а у групп — чувство, что правительство «купило их задешево» и что оно «не заинтересовано в фундаментальных переменах». Именно в этой точке влияние реформ на вероятность революции приобретает решающее значение.
Реформы: замена или катализатор?
В начале 1960-х гг. социальные реформы стали декларированной целью американской политики. Союз ради прогресса был воплощением идеи, что демократические реформы, ведущие к более справедливому распределению материальных и символических ресурсов в Латинской Америке, станут заменителем насильственной революции. Напряжение, порождаемое необходимостью социальных изменений, накапливалось в обществах, где все еще господствовали олигархические группы, и его следовало снимать постепенно, иначе оно развилось бы до той точки, когда могло прорваться разом, опрокинув и разрушив всю конструкцию общества. Непрекращающаяся последовательность малых изменений в руководстве и политике должна была предотвратить резкие, быстрые, насильственные изменения в институтах, социальной структуре и ценностях, с которыми ассоциируется революция.
Это политическое решение имело серьезные основания, вытекающие из политической теории и исторического опыта. «Преемственность, программные реформы и дворцовые революции, — утверждают Лассуэлл и Каплан, — выполняют функцию заменителей политической и социальной революции». Им вторит Фридрих, говоря, что «множество мелких революций предотвращают большую революцию, поскольку по мере того, как разнообразные факторы общественного порядка „революционизируются“ посредством действующего политического процесса, напряжение, которое могло бы неизбежно привести к насильственному „свержению“ политического порядка, снижается, находя „выход“ в конструктивных действиях». Аналогичным образом и P.P. Палмер заключает свою большую двухтомную работу о французской революции следующим наблюдением: «Ни одна революция не может рассматриваться как неизбежность. Могло бы так случиться, что в XVIII в. вовсе не было революций, если бы только прежние высшие и правящие классы проявили благоразумие и пошли на большие уступки, если бы не были столь сильны противоположные тенденции самоуверенного отстаивания аристократических ценностей»18. И конечно, это выглядит убедительно. Какие еще нужны подтверждения справедливости этого наблюдения после провала марксистских надежд в Западной Европе, когда страна за страной отводили запал от динамита промышленной революции за счет распространения избирательного права, фабричного законодательства, признания профсоюзной деятельности, законов о заработной плате, продолжительности рабочего дня, социального обеспечения и страхования по безработице?
Существуют, правда, и контрдоводы. Иногда говорят, что реформы могут способствовать не политической стабильности, а, напротив, большей нестабильности и даже революции. Реформа может оказаться катализатором революции, а не ее заменителем. Указывалось на то, что исторически великие революции происходили после периодов реформ, а не периодов стагнации и угнетения. Тот факт, что власть проводит реформы и идет на уступки, поощряет требования еще больших изменений, которые легко могут, накапливаясь как снежный ком, перерасти в революционное движение. И, скажем, Токвиль в своем анализе французской революции пришел к знаменитому и часто цитируемому заключению, которое является противоположным палмеровскому: «Общественный порядок, разрушаемый революцией, почти всегда лучше того, что ей непосредственно предшествовал, и, как показывает опыт, наиболее опасным и трудным для правительства является тот момент, когда оно приступает к преобразованиям. Только гений может спасти государя, предпринявшего попытку облегчить положение своих подданных после длительного угнетения… [Реформы во Франции] приблизили Революцию не столько тем, что устранили стоявшие на ее пути препятствия, сколько тем, что продемонстрировали народу, что нужно сделать для ее осуществления»19.
Теорию катализатора разделяет меньшинство американских мыслителей. Однако распространенное среди американцев убеждение, что реформы способствуют политической стабильности внутри страны, поразительным образом контрастирует с преобладающим среди американских исследователей противоположным подходом в отношении международных дел. Американцы склонны считать, что уступки оказывают стабилизирующее действие перед лицом требований изменить общество, выдвигаемых внутри страны, но приводят к дестабилизации перед лицом международных требований, направленных на изменение ситуации. Уступки внутри страны хороши; их называют реформами. Уступки в международных отношениях плохи; их называют малодушием. Похоже, что и в этом случае принципы американской политики основаны на историческом опыте, а конкретнее — на том факте, что внутренняя политика Франклина Рузвельта сработала, а внешняя политика Невилла Чемберлена — нет. Очевидно, однако, что и в международной, и во внутриполитической областях ни одно из этих двух утверждений о влиянии постепенных изменений не является универсально истинным20. И внутри страны, и на международной арене постепенные изменения или реформы в одних случаях могут приводить к большей стабильности, в других же они могут приводить к беспорядкам и насильственным фундаментальным изменениям.
Таблица 6.1. Отношение к политическим переменам
Отношение между реформой и революцией имеет ключевое значение для всех групп, затронутых процессом политических изменений. Сторонник решительных реформ убежден, что реформа есть заменитель революции, и именно по этой причине пытается достичь большего социального и экономического равенства мирными средствами. Крайний радикал, или «левый уклонист», также обычно принимает теорию альтернативы и на этом основании выступает против реформ. «Ортодоксальный революционер» и сторонник «топтания на месте», напротив, принимают теорию катализатора, которая побуждает последнего выступать против всякого изменения статус-кво, тогда как первый надеется использовать малые перемены в роли клина для подготовки к осуществлению более фундаментальных изменений.
Основные споры идут не между сторонниками и противниками революции, а между теми, кто по-разному прогнозирует влияние реформ на перспективы революции. Решительный реформатор убеждает сторонника топтания на месте, что какие-то уступки необходимы, чтобы избежать потопа, тот же, в свою очередь, предупреждает, что всякая уступка подрывает установленный порядок. Параллельный спор идет и между ортодоксальным революционером и левым уклонистом. Самые интересные, содержательные и глубокие споры по этому вопросу велись в марксистских кругах. Самым, пожалуй, плодовитым автором по этому предмету был Ленин, который в то или иное время занимал практически каждую из мыслимых здесь позиций. В целом, однако, его взгляды чаще всего бывали ближе к позиции ортодоксального революционера; он считал, что реформы, вырванные у режима, ускоряют революцию, хотя реформы, добровольно начатые режимом, могут ее отсрочить. «Реформы, — утверждал Ленин в 1894 г., выступая против ревизионистской, т. е. реформаторской, позиции Петра Струве, — не следует противопоставлять революции. Борьба за реформы есть лишь средство подготовки отрядов пролетариата к борьбе за окончательную победу революции». Аналогичным образом на левом фланге он спорил с «отзовистами» в 1906 г. и с «левыми коммунистами» в 1920 г., утверждая что реформы, к которым побуждают существующую систему, хороши и ведут к революции: «Частичные победы в революциях, вынужденные, поспешные уступки со стороны старого режима — это надежнейший залог новых, много более решительных, более острых гражданских потрясений, в которые будут вовлечены все более и более широкие народные массы»21.
Ознакомительная версия.
