Ситуация осени 1930 г. заставила Сталина по-новому взглянуть на сам конфликт. Мнения Тухачевского противостояли мнениям Шапошникова, старого офицера с консервативными военными взглядами. Осенью 1930 г. Шапошников торопливо вступает в ВКП (б). Прежде — не считал нужным, а теперь это — жест лояльности, необходимый для спасения, для того, чтобы отмежеваться от «золотопогонников».
Были проведены очные ставки между Тухачевским и Какуриным. Тухачевский твердо опровергал обвинения (возможно, толковал смысл говорившегося на встречах в свою пользу). Были проведены беседы с другими «генералами»: Гамарником, Якиром и Дубовым. Это помогло Сталину определиться и решить «зачеркнуть» это дело.
«Что касется дела Т(уха)чевского, то последний оказался чистым на все 100 %. Это очень хорошо»[85], — писал Сталин Молотову в октябре 1930 г. Сталин выбрал «своих». Шапошников был отправлен командовать Приволжским военным округом (без опоры на разгромленное военное офицерство он был не опасен). На его место был назначен А. Егоров, старый товарищ Сталина по Гражданской войне. Он не был столь опытен в штабной работе, как Шапошников и Тухачевский. Сталин «двигает» Тухачевского в сторону от непосредственного руководства войсками, на разработку военно-технической военной политики.
В июне 1931 г. Тухачевский был назначен заместителем наркома и начальником вооружений РККА. Как говорится, «и карты в руки». Сталин фактически принял его идею милитаризации экономики. А в мае 1932 г. Сталин извинился перед Тухачевским за письмо 1930 г.: «Я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не во всем правильными»[86]. Теперь предложения Тухачевского не казались столь уж фантастическими по сравнению с фантастичными «планами партии». Дело не только в новых возможностях, которые открылись перед советским руководством в ходе индустриализации. В 1931 г. Япония захватила Маньчжурию и широким фронтом вышла к границам СССР. Теперь страшная угроза нависла с востока. Сталин присоединяется к идее Тухачевского о необходимости технического переоснащения армии.
В 1932 г. была принята большая танковая программа, которая, правда, как и все планы пятилетки начала 30-х гг., была провалена. Но это было только начало.
«Разрулив» своих военных, Сталин завершил и разгром спецов. Офицеров, арестованных по делу «Весна», примерно наказали. 31 участник «заговора» был расстрелян, остальные отправлены в тюрьмы. Некоторых потом выпустили и позволили продолжать работу. Опасная среда консервативного офицерства была разрушена.
Были «закрыты» и другие дела: участников ТПК и большинство меньшевиков посадили решением ОГПУ без суда, расстреляли 48 подозреваемых в участии во вредительской организации в области снабжения во главе с профессором А. Рязанцевым и бывшим редактором «Торгово-промышленной газеты» Е. Каратыгиным. Минует сталинская эпоха, и людей, проштрафившихся в области снабжения, будут приговаривать не за вредительство, а за хищения.
1—9 марта 1931 г. успешно прошел процесс меньшевиков, их присудили к различным срокам тюремного заключения. Одновременно с постов были сняты и большевистские командиры, скомпрометированные связями со своими спецами-«белогвардейцами». Высшее руководство РККА за десятилетие сменилось на 80 %. Во главе армии встали две категории командиров — военные чиновники, безусловно лояльные политическому руководству, и инициаторы технической модернизации армии. «Не аристократ-кавалерист, „благородный рыцарь“, или интеллектуал-генштабист, „мозг армии“», теперь были объектом уподобления в качестве элитарного образца, а «механик», грубоватый, но сноровистый «мастеровой»[87]. Индустриализация и здесь определяла направление человеческих судеб.
В июне 1931 г. Сталин решил снизить масштабы «проверочно-мордобойной работы»[88] в отношении интеллигенции и заявил на совещании хозяйственников: «Тот факт, что не только этот слой старой интеллигенции, но даже определенные вчерашние вредители, значительная часть вчерашних вредителей начинает работать на ряде заводов и фабрик заодно с рабочим классом, — этот факт с несомненностью говорит о том, что поворот среди старой технической интеллигенции уже начался… „Спецеедство“ всегда считалось и остается у нас вредным и позорным явлением»[89].
Теперь Сталин не опасался политической роли этого слоя и считал возможным использовать его при повороте к более прагматической политике, которая начнется по завершении Первой пятилетки.
10 июля 1931 г. Политбюро приняло решение, что арест специалиста должен в обязательном порядке согласовываться с соответствующим наркомом. А в августе Ягода направил своим сотрудникам обращение, в котором признавал, что чекисты «прибегали при допросах к совершенно недопустимым методам обращения с подследственными», заставляя их оговаривать себя и других. Этим работники ОГПУ позорили органы, запутывали дело и позволяли ускользнуть от ответственности подлинным преступникам. Пойдя на эту вынужденную самокритику, Ягода требовал от чекистов отказаться от «приемов наших врагов». «Издевательства над заключенными, избиения и применение других физических способов воздействия являются неотъемлемыми атрибутами всей белогвардейщины. ОГПУ всегда с омерзением отбрасывало эти приемы как органически чуждые органам пролетарской диктатуры». Получается, что не всегда. Но теперь с «мордобойной работой» должно быть покончено: «Чекист, допустивший хотя бы малейшее издевательство над арестованным, допустивший даже намек на вымогательство показаний, — это не чекист, а враг нашего дела… Этим моим письмом я предостерегаю всех чекистов, каковы бы ни были их заслуги, что повторение подобных случаев встретит беспощадную кару»[90]. Это не была пустая угроза. Так, в 1932 г. под суд отдали следователей, выбивавших показания из инженера А. Маковского[91]. Сказалось и то, что Маковский был членом ВКП(б), ответственным работником. Но после 1934 г. это станет скорее отягчающим обстоятельством. Отныне и вплоть до 1937 г. любители физических методов воздействия на подследственного должны были действовать осторожнее. Сталину нужны были достоверные показания оппозиционеров. Однако эта самокритика не должна была скомпрометировать прежние приговоры о вредительстве. 10 августа 1931 г. были сняты со своих постов и переведены на другую работу (в том числе и вне ОГПУ) высокопоставленные чекисты Мессинг, Вельский, Ольский и Евдокимов, считавшие «дутым» дело о вредителях в военном ведомстве[92]. Однако они были перемещены на другую ответственную работу. Евдокимов сохранил влияние в НКВД, и в 1937 г. его выдвиженцы получат возможность припомнить клану Ягоды былые обиды[93].
Сталин понимал, что борьба с оппозиционными настроениями интеллигенции обостряет проблему квалификации кадров. В середине 30-х гг. среднее и высшее образование имели менее трети секретарей обкомов. На нижестоящих уровнях партийной бюрократии с образованием было еще хуже. Люди с образованием перестали оказывать серьезное влияние на принятие текущих решений. Беседуя с английским писателем Г. Уэллсом в 1934 г., Сталин признался: «пролетариату, социализму нужны высокообразованные люди, очень нужны». Но слова «очень нужны» Сталин при подготовке текста к публикации все же вычеркнул[94]. Монолитность власти важнее.
Централизовав партийно-государственную систему, урегулировав отношения со «своими» военными и направив их энергию в «полезное русло», разгромив «теневые правительства» спецов, лишив их возможной военной опоры, почистив и запугав интеллигенцию, еще раз унизив внутрипартийную оппозицию, Сталин надеялся, что теперь можно спокойно «дожать» страну, успешно завершить пятилетку. Но бедствия 1932–1933 гг. были столь велики, что недовольство стало все заметнее проявляться в партии.
После 1929 г. резко меняется характер переписки между партийными вождями. Из писем всех, кроме Сталина, почти исчезает обсуждение идейных вопросов и личности коллег. Большевики сообщают друг другу о любви к корреспонденту и своих трудах на благо страны и партии, о ненависти к уже осужденным врагам и противникам, о трудностях, которые все же будут преодолены.
Сталкиваясь с провалами и бедствиями пятилетки, партийцы быстро правели. О. В. Хлевнюк комментирует: «Несомненно, „правые“ настроения были распространены и среди рядовых членов партии. Это было одной из причин очередной чистки партии. В 1929–1931 гг. из ВКП(б) было исключено около 250 тыс. человек, значительная часть которых поплатилась партбилетом за принадлежность к „правому уклону“»[95]. Всего за причастность к оппозициям и нарушение партийной дисциплины было вычищено 10 % исключенных (за бытовые проступки — 21,9 %)[96]. Вычищались «классово чуждые», уличенные в обмане «двурушники», нарушители дисциплины, сомневающиеся в партийных решениях (вот они, «правые»), «перерожденцы, сросшиеся с буржуазными элементами», «карьеристы», «шкурники», «морально разложившиеся». Вслед за этой чисткой почти сразу началась новая — сталинский аппарат снова перебирал партийные кадры. Многие партийцы, вычищенные в 1933–1936 гг. как «карьеристы», «шкурники» и т. п., вернутся на руководящие посты в 1937–1938 гг. А кому не повезет, тех в 1937 г. расстреляют. Они «озлоблены», а значит, опасны.
