Ознакомительная версия.
На следующий день поблагодарить генерала пришла мать мальчика, Роза Богарне. И бравый генерал потерял голову. Вскоре прекрасная креолка стала его женой. Для Евгения это был страшный удар: матушка изменила памяти отца! Но Наполеон, когда он того хотел, был обаятелен неотразимо. Он без особого труда и навсегда покорил сердце пасынка. А тот, когда между его матерью и отчимом вспыхивали ссоры, всегда умел их примирить. Пока это было возможно…
Сын Евгения Максимилиан через восемнадцать лет после смерти Наполеона станет мужем племянницы Александра I великой княгини Марии Николаевны (дочери Николая I). Так судьба соединит потомков (пусть и не прямых) двух императоров, так жестоко и в сущности нелепо враждовавших между собой в начале XIX века.
Но до этого ещё очень далеко. А пока генерал Буонапарте делает всё, чтобы покорить крепость, которая кажется ему самой неприступной из всех существующих: сердце Жозефины. Кстати, это он стал называть её Жозефиной. Имя Роза ему почему-то не нравилось. Подозреваю, он просто не хотел называть любимую так, как называли её другие мужчины.
И вот крепость сдалась… Но Жозефина не сразу поняла, что человек, чьё сердце она покорила (честно говоря, не очень-то к этому и стремясь), – гений, а потому ни в чём не похож на других. А значит – с ним будет трудно, очень трудно…
А ему мало было близости с обожаемой женщиной, ему нужно было обладать не только её телом, но и сердцем, и умом, и временем, и всеми её желаниями и помыслами. Он мечтал, чтобы она стала его женой. Это выглядело совершено несерьёзно: мало того, что она старше (ему двадцать шесть, ей – тридцать два), но оба они ещё и бедны. Какая уж тут семейная идиллия! О, как разумны были аргументы родственников и друзей! И как бесполезны! Ради счастья несравненной Жозефины он готов был покорить весь мир. И он его покорит…
Полагаю, многие со мной не согласятся, но мне кажется, развод с Жозефиной стал для него началом конца. Да и он сам это понял. Но было уже поздно.
А пока он добился своего: она согласилась стать его женой. Для того чтобы составить брачный контракт, будущие супруги отравились к нотариусу Жозефины мэтру Радиго. Наполеон случайно услышал предостережение нотариуса: «Это величайшая ошибка, и вы об этом ещё пожалеете. Выйти замуж за человека, у которого за душой только армейская шинель и шпага!» Наполеон был задет. Он не забыл этих слов и потом многие годы осыпал жену бесценными подарками, какие едва ли когда-нибудь получали самые прекрасные, самые знаменитые женщины, жившие на земле.
По сравнению с великолепной свадьбой русского великого князя Александра Павловича свадьба генерала Наполеона выглядела просто убогой.
Регистратор, солдат-инвалид с деревянным протезом, дремал у камина. Наполеон разбудил его: «Ну-ка, пожени нас по-быстрому!» Регистратор не заставил себя долго упрашивать: «Гражданин генерал Бонапарт, согласен ли ты взять в законные жёны присутствующую здесь мадам Богарне, хранить своё слово и соблюдать супружескую верность?» «Да, гражданин», – ответил взволнованный генерал. Точно так же ответила на такой же вопрос и Жозефина. Наверное, они (уж Наполеон-то наверняка!) твёрдо верили: да, готовы и хранить, и соблюдать! Как твёрдо верили миллионы пар до них и миллионы после… «Пока смерть не разлучит нас…»
Часть II И всё-таки они пересекаются…
1796 год самым решительным образом изменил жизнь великого князя Александра Павловича. С тех пор, как он себя помнил, рядом была бабушка. Она не только любила его. Она была к нему невероятно (учитывая своё положение и свои планы относительно внука) снисходительна. Она не стесняла его свободы.
Степан Щукин. «Портрет императора Александра I»
Феликс-Эмманюэлъ-Анри Филиппото. «Подполковник 1-го батальона Корсики Наполеон Бонапарт»
Года за полтора до кончины Екатерины II появились при русском дворе (под видом гостей, а по существу в качестве почётных заложников) братья Чарторыйские, Адам и Константин, сыновья ставшего после раздела Польши непримиримым врагом российской царицы князя Чарторыйского. Екатерина «пригласила» в Петербург любимых его сыновей, полагая, что в такой ситуации князь наверняка не решится ни на какие действия, враждебные России.
Государыня не препятствовала сближению внука с князем Адамом: общение с умным, блестяще воспитанным и образованным польским аристократом казалось ей полезным для ещё не вполне сложившегося характера Александра. Между тем князь Адам был убеждённым вольнолюбцем. Его враждебное отношение к политике Екатерины относительно Польши вполне понятно. Но он посягал на самодержавие как таковое, делился с великим князем своими планами свержения деспотизма, уничтожения рабства, введения конституционного правления. В душе мечтательного вольнодумца (будущего самодержавного монарха) взволнованные, красивые слова вызывали восторг: как удивительно совпадают их мысли! «Никто в России ещё не способен разделить их или даже понять», – с горечью заявлял великий князь.
Возможно, она об этом знала, но ей казалось, что, если внук пройдёт её путь, путь искреннего увлечения идеями свободы и справедливости, он станет не просто формальным, но подлинным, убеждённым продолжателем её дела и ему удастся то, что не удалось ей. Поверив в это (так хотелось верить!), она становится всё настойчивей в желании передать внуку престол «вне очереди», ещё при своей жизни. И тут он впервые выходит из слепого повиновения бабушке: отправляет ей письмо настолько уклончивое, что при всём желании трудно понять, говорит он «да» или «нет». Она огорчена. Но убеждена, что ещё сумеет его уговорить. Правда, не знает, что Александр неожиданно начал сближаться с отцом… Не знает она и того, что у него есть причина не желать власти, всё равно, «вне очереди» или по очереди. И это вовсе не боязнь обидеть родителей, которые – он не может этого не видеть – мечтают наконец-то занять трон. У него есть своя мечта, которой он делится с Лагарпом, с друзьями, но не с бабушкой. Стоит ли её огорчать? Она ведь всё равно не поймёт. Она бы и, правда, не поняла, ведь признавалась: «Я буду властвовать или умру». А он-то – её надежда – как раз и мечтал отказаться от власти, которую она ему так хотела вручить.
О своих тайных планах он писал 10 мая 1796 года Виктору Кочубею, человеку, которому полностью доверял (хотя почти все мемуаристы одной из главных черт его характера называют недоверчивость): «Вот, дорогой друг, важная тайна… В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нём злоупотребления… Мой план состоит в том, чтобы по отречении от этого неприглядного поприща (я не могу ещё положительно назначить время отречения) поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая своё счастие в обществе друзей и в изучении природы».
Он был лукав, с этим не поспоришь. И мог говорить об уходе только для того, чтобы проверить, как к этому отнесутся слушатели. Такое возможно: он был мнителен и не слишком верил в искренность окружающих (возможно, судил по себе). Но это письмо Кочубею написано ещё в то время, когда юный великий князь был хотя бы иногда способен на искренность. Похоже, он на самом деле не хотел быть императором. Хотел бы – согласился бы на уговоры бабушки. А он продолжал строить планы жизни «частного человека»… Правда, роковое событие ближайшего времени и то, что за ним последовало, заставило Александра Павловича пересмотреть свои планы, но не отказаться от отречения, а просто перенести его на не вполне определённое будущее.
В ночь с 6 на 7 ноября 1796 года неожиданно от апоплексического удара скончалась Екатерина Великая…
Говорят, перед смертью, даже потеряв сознание, человек видит то, что рядом с ним происходит. Если это так, то последние минуты земной жизни Екатерины были отравлены. Обожаемый внук её без колебаний предал. Поняв, что ей уже не подняться, что через несколько часов вся власть окажется в руках отца, он на полчаса покинет умирающую, чтобы переодеться и встретить отца не в екатерининской (ненавистной Павлу потёмкинской) военной форме, а в гатчинской, сшитой по прусскому образцу. Павел, который позднее других приехал к матери, был счастлив, увидев сына в своей форме. Это был знак: сын готов ему подчиняться. Во всем. Он не подозревал, что обольщается: очень скоро Александр предаст и отца.
Но до этого ещё четыре года, надо сказать, не самых счастливых. Эти четыре года можно назвать второй жизнью Александра Павловича. В первой жизни, при бабушке, всё было озарено любовью. Во второй, начавшейся в 1796 году, о любви не было и речи…
Ознакомительная версия.
