Ознакомительная версия.
Эти миры делают разные выборы между добром и благотворительностью, между любовью и сексом, между товариществом и корпоративной солидарностью.
Доброта — не экономическая категория. Это не потребляемый феномен. В отличие от благотворительности. Любовь, в отличие от порнографии, секса и проституции — не товар. Товарищество, в отличие от корпоративности — не прибыльное дело и не способствует управляемости.
И всего-то разницы, что в каждой из этих вещей есть основной компонент, а в его потребительском аналоге — нет.
Это, как ни странно, любовь.
Потому что настоящая любовь между мужчиной и женщиной — любовь, настоящая любовь между мужчинами — товарищество, настоящая любовь к людям — справедливость. Любовь не поддается измерению, контролю качества, синтезированию. Поэтому она всегда будет игнорироваться обществом, основа которого — потребление.
Выбирая между этими вещами сейчас, мы выбираем собственное будущее. Будущее наших детей. Внуков. Именно сейчас мы определяем, будет ли у наших детей или внуков возможность стать одноклассниками или однокурсниками Алисы Селезневой.
Айфоны заржавеют, спа-процедуры не спасут наши тела от смерти, на мерседесе не убежишь от смерти, с мигалкой не пропустят в рай. Зрение померкнет, и чувства исчезнут, и тела распадутся, и не останется ничего от нас, кроме нашей любви. Любовь и ее результаты — останутся.
Будущее необходимо спасти. И начинать спасать его надо немедленно. Пока не стало слишком поздно.
Мы должны спасти Алису Селезневу.
От того будущего, которое уже началось.
Договориться с Христом, или Кое-что о европейских ценностях
15 сентября 2011
В последнее время я часто стал слышать от соотечественников странное для моего уха, но все же вполне устойчивое словосочетание «Европейские христианские ценности». Как правило, это словосочетание используется в соседстве с какой-нибудь гадостью. Иногда это выражение звучит как «Белые Европейские Христианские Ценности», иногда как «Капиталистические Европейские Христианские Ценности». Иногда слово «европейские» заменяется на «западные».
Неизменно у этих ценностей одно: говорящий про них всегда либо предлагает сделать, либо оправдывает какую-то гадость.
Вот человек жил себе у мамы, огород копал. Потом заговорил про Белые Христианские Ценности и убил сотню своих юных сограждан. Сейчас — знаменитость.
Или когда надо каким-то образом объявить добром, что богатый отнимает что-нибудь у бедного особенно немотивированно и нагло — то на горизонте возникают Капиталистические Христианские Западные Ценности, которые все это собой освящают и легимитизируют.
На первый взгляд, совершенно непонятно, почему вещи, строго противоположные Нагорной проповеди — типа раздавания ближним пощечин, отбирания у них рубахи и исподнего, почитания богатства за праведность, а бедности за грех — вдруг приобретают звание Христианских Ценностей.
Смысл изобретения этих терминов в том, чтобы зачислить Христа себе в подельники методом проставления на своих услугах, товарах, делах и деньгах клейма «Одобрено Христом» и «В Господа Бога мы веруем».
Без Христа в нашем мире по-прежнему нельзя. Его уважают даже атеисты. Он слишком ярко сияет своей истиной, выраженной на максимально понятном каждому человеку языке — языке любви. Такое не распнешь: предшественники уже пробовали — неловко как-то получилось.
Поэтому возникла идея — договориться с парнем по-хорошему.
Первый конфликт возник в тот момент, когда богатство решило отделиться от номинальной власти, связанной с королем вассальной клятвой. Ведь тогда богатство, существующее само по себе и ради себя, а не встроенное в освященную Церковью систему феодального властвования, теряло легитимность. Оно переставало выполнять свою функцию.
Раньше, когда власть и богатство сосредотачивались в одних руках — руках феодала, то они и служили одной цели — управлению феодом и его защите. А также выполнению обязанностей вассала перед сюзереном. Что при этом феодал из этого расходовал налево, на его же совести и оставалось.
Как только богатство решило отделиться от этой функции, оно перестало быть инструментом и стало самоцелью, первопричиной самой себя, causa sui. Оно перестало быть освящено служением благой цели. Оно выпало из иерархии и снова стало тем, чем было когда-то — грязью.
А богатый и уважающий себя за это человек не хочет слышать от всяких там, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Это идет вразрез с такой Европейской Ценностью, как уважение к Капиталу.
Решение было простым — эти слова стали просто не замечать, а богатство решили посчитать видимым признаком расположения Бога. Так из христианства родился протестантизм.
Он развивался и развивался, теряя по дороге то одну цитату, то другую.
Сильные мира сего задним числом «договаривались» с Христом «по-хорошему» все о большем количестве пунктов. Они признавали Его господство и согласны были кланяться Ему, пока он разрешал им обращать чужие камни в свои хлебы, а чужие хлебы в свои камни.
Европа росла, захватывая все большие и большие пространства. Корабли отправлялись из дальних колоний с грузами хлебов, камней, рабов, кости, пряностей и шелка. И в дальние колонии — с грузом оружия для колониальных войск и опиумом для местного населения.
Все это не очень укладывалось в те принципы взаимоотношений с иностранцами, которые были изложены в Писании. Поэтому выбросили и притчу о добром самаритянине.
В итоге, по результатам всех переговоров с Христом, на которые он не явился, — было решено, что Европейские Христианские Ценности должны быть примерно такими, как если бы Христос на все предложения, сделанные ему в ходе известных переговоров в пустыне, ответил утвердительно.
Причина этого не представляет никакой загадки и заключается в том, что люди, определявшие развитие Европы, отлично понимали, что значит «не можете служить Богу и маммоне» — и умели делать выбор.
Нашей же стране во всей этой истории важно следующее. Когда наш народ начинают упрекать в отказе от Западных Христианских Ценностей и неоправданно жестоком уничтожении их носителей, уничтожении крепких собственников, высылке на философских пароходах тех, кто их идеологически обслуживал, впадении в безбожный интернационализм в противовес Белому Братству, — нам стоит обратиться к той самой Священной Истории. И вспомнить, что сделал Моисей с той частью еврейского народа, которая стала поклоняться тогдашним Западным Ценностям.
В пустыне пароходов не было.
9 сентября 2011
Бывшего главного художника «Ленкома», телеведущего, декана факультета дизайна Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации Бориса Краснова задержали в компании двух чиновников из Минпромторга и одного пиар-начальника при Олимпийском комитете. По версии следствия, компания отжимала у бизнесмена бизнес.
До суда говорить о сути дела, естественно, рано. Но заметим: никто не удивляется, «при чем тут художник». Ну правильно: мы уже проходили в массовом порядке куда более масштабное и глубокое одичание деятелей культуры. Помните фильм про цыгана Будулая? Веду Конг из «Туманности Андромеды»? А помните такую поэтессу — Гулрухсор Сафиеву?
Так вот, напомню: как-то однажды актер, игравший Будулая, — Михай Волонтир — вдруг стал молдавским националистом и начал произносить русофобские речи. Актриса из «Туманности Андромеды» Вия Артмане стала обсуждать с коллегами по культуре, сколько колонистов надо депортировать из Латвии, чтобы всем настоящим людям хватило квартир. Поэтесса Сафиева начала под аплодисменты визжать о «поруганной северными варварами моей прекрасной темноглазой Родины» и о том, что «час расплаты наступил, и пусть кровь смоет русскую грязь».
В культуре метрополии тогда в одночасье стало что-то не так — и до сих пор, кстати, не исправилось. Вспомнить хоть последний Букер за книгу «Цветочный крест». Я бы и внимание не обратил, если бы не «Букер». Ведь «Букер» — все же признание некоторого уровня. Но вот открываем лауреата, читаем: «Мария ловко взмахнула десницами, изображая скользкую дорогу». Может быть, показалось? Нет — «Отец Логгин даже сделал порыв замахнуться на поганого Юдашку крестом, но вовремя пресек свой порыв, опасаясь, что ему не достанет сил повергнуть противника десницами». И еще: «Она стала, тихо опустив десницы вдоль тела, и отдалась ледяным струям». В общем, у трех персонажей книги — по две правых руки. Чудеса древнерусской трансплантологии.
Нет, я все понимаю. Писательница не может разобраться с древнерусскими руками — это просто недостаток общей культуры. Но ведь «Букер» — это когда интеллигенты собрались для того, чтобы удовлетворить эго друг друга за счет людей, платящих за бумагу и чернила для их книжек, так? Значит, и у них тоже — недостаток общей культуры. Или же вся эта культура для ее носителей стала сугубо второстепенна.
Ознакомительная версия.
