Зафиксируем это понятие "информационный взрыв" в качестве крайне важного и не такого элементарного, как это кажется на первый взгляд.
Представим себе обычный взрыв – взрыв дома, поезда и так далее. Как организованы сразу после взрыва продукты этого взрыва? Тут наиболее подходит понятие "первичного хаоса".
Первичный хаос… В воздух подняты обломки взрываемых сооружений и мало ли что еще.
Первичный хаос… Тут и впрямь – что Первовзрыв, образовавший Вселенную, что первичное состояние вещества, предшествующее формированию Галактики или планетарной системы, что обычный взрыв, что этот самый особый, информационный взрыв.
Все вначале находится в смешении, все случайным образом соседствует друг с другом. Лермонтов в "Бородино" писал: "Смешались в кучу кони, люди…". Важно, что в кучу. Что первичный информационный хаос, что информационная куча, в которой все смешалось, – можете использовать любой образ. Главное не образ, а то, что он отражает и выражает крайне малую структурированность любого первичного – в том числе и информационного – субстрата, возникающего сразу после взрыва.
На первой фазе – сразу после террористического акта – информация о нем крайне слабо структурирована.
Она начинает структурироваться только на следующей фазе. И тут крайне важно, кто и как на этой следующей фазе начнет информацию структурировать.
Кто-то ведь ее обязательно начнет определенным образом структурировать!
Даже если ни власть, ни ее противники (которые всегда есть у любой власти) не предпримут никаких усилий для того, чтобы эту информацию структурировать, она все равно начнет структурироваться!
Обеспокоенные люди все равно начнут формировать в своем взбудораженном, что более чем естественно, сознании картину произошедшего.
Это естественная и неотменяемая потребность любого человека, любой социальной группы и общества в целом – если общество в целом, конечно же, существует.
Но что же представляет собою та первичная информационная куча, в которой всё со всем смешалось, находясь в очень слабо организованном или вообще неорганизованном состоянии?
Все, кто сталкивался с информацией об эксцессах – как террористических, так и иных, к каковым относятся, например, острые межнациональные, межконфессиональные, социальные, политические и иные конфликты, породившие многочисленные жертвы, – знают: произошедшее немедленно начинает обрастать слухами, мифами, лжесвидетельствами.
Это происходит не только потому, что кто-то хочет дезинформировать общество.
Чаще всего кто-то этого хочет. И именно с расчетом на эту дезинформацию осуществляется эксцесс. А иначе зачем он нужен в современном мире?
Но даже если крупный эксцесс относится к разряду случайных, непредсказуемых, никем никак не используемых (а это большая редкость в современном мире), – он все равно начинает обрастать непреднамеренными лжесвидетельствами, мифами, выдаваемыми за достоверные свидетельства очевидцев.
Это неотменяемый закон человеческого сознания и подсознания. Всегда найдутся люди, взбудораженные произошедшим, которые, абсолютно веря в то, что они говорят, будут рассказывать: "Мы как раз перед случившимся были на месте эксцесса, только случайно не оказались его жертвами, видели то-то и то-то". Люди будут искренне верить в то, что сами рассказывают.
Это касается даже не пострадавших людей. Те же, кто пострадали и находятся в состоянии шока, могут сообщать о произошедшем все, что угодно. Ориентируясь как на внешний запрос, так и на свое собственное состояние, естественно, далекое от нормального.
Поэтому неотменяемым правилом, если хотите, писаным и неписаным законом, строжайше соблюдаемым в любой стране, готовой к терактам и понимающей значение информационного освещения оных, является тщательная фильтрация поступающей из определенных источников первичной информации. Этой информацией категорически нельзя пренебрегать.
Потому что, во-первых, далеко не все очевидцы или жертвы теракта неадекватны.
Потому что, во-вторых, даже не до конца адекватные очевидцы и жертвы теракта могут быть носителями ценнейшей информации. Если, конечно, с этой информацией правильно работают специалисты соответствующего профиля – психологи, хорошо подготовленные именно для подобной работы следователи и так далее.
Соединять же напрямую подобную информацию с обществом можно только в двух случаях.
Первый случай – полная и вопиющая безграмотность во всем, что касается работы с информацией в условиях эксцесса, повлекшего многочисленные жертвы.
Второй случай – откровенное желание использовать эксцесс для того, чтобы патологизировать сознание всех сразу – оставшихся в живых жертв эксцесса, их родственников и знакомых, широких социальных групп риска, особо тревожно реагирующих на эксцесс, всех членов своего общества.
Итак, первичная информация перегружена ложными свидетельствами самого разного рода. И чем эти свидетельства эксцентричнее, чем они дальше от реального и даже элементарно правдоподобного, тем больше на них спрос. И читателя, радиослушателя, телезрителя, который перевозбужден и потому хочет встречи эксцентрической информации со своими всплывшими из глубины архетипами. И работника средств массовой информации, который естественным образом хочет завоевать максимально широкую аудиторию, каковой в условиях кровавого эксцесса может быть только аудитория, состоящая из перевозбужденных людей.
Что же происходит после того, как эти перевозбужденные люди, остыв, должны переоценить жадно впитанную первичную эксцентрическую информацию?
Научные исследования и живая практика людей, работавших в условиях кровавых эксцессов, показывают, что даже самые самокритичные люди почти никогда не подвергают глубокой ревизии мифы, впитанные ими в условиях первичного возбуждения. На научном языке это называется "импринтинг" – особо острое и прочное впечатывание определенных первых впечатлений. Практики используют другие, менее наукообразные выражения. Например, "устойчивое некритическое восприятие в условиях шока".
Во время одного из кровавых эксцессов, который мне пришлось наблюдать и исследовать, я столкнулся с высказыванием крайне высокообразованного и высококультурного человека, которому очевидец рассказал жуткую и якобы абсолютно достоверную историю. История состояла в том, что… Впрочем, тут стоит привести дословно запомнившийся мне текст, являющийся ярчайшим примером некритического восприятия реальности человеком, способным как к обычной, так и к научной рефлексии:
"Мой друг видел, как озверелый русский десантник преследовал грузинскую старуху, гнался за нею через всю площадь с саперной лопаткой, а когда старуха запрыгнула в окно первого этажа, спасаясь от десантника, он прыгнул за ней и изрубил ее на куски саперной лопаткой. Вы понимаете, мой друг (дальше называлась очень известная фамилия) видел это собственными глазами! Он являлся очевидцем этого ужасного события! И Вы теперь, в условиях, когда я и мои знакомые получили из первых рук такую информацию, хотите, чтобы я поверил сказкам, которые Вы распространяете? Сказкам, выгодным партийной номенклатуре и убийцам в погонах?".
Другом того, кто мне это говорил (а говорил это мне московский блестящий философ с мировым именем), был другой – тбилисский – философ с мировым именем. Когда я робко спросил московского философа с мировым именем, как именно профессиональный десантник мог гнаться за старухой через огромную площадь и не догнать ее, как именно старуха запрыгнула в окно и так далее, мой собеседник начал поносить меня самым непотребным образом. При этом и выражения, и интонация были мне знакомы по беседам с больными в одной из психиатрических больниц, где мне, режиссеру спектакля по "Запискам из подполья" Достоевского, было разрешено подолгу беседовать с тяжелыми шизофрениками.
Описанное явление называется массовым психозом. Массовые психозы имеют свойство перерастать в массовые неврозы, синдромы и так далее.
Что тут важно с практической точки зрения? То, что после того, как подобные состояния сознания становятся устойчивыми, эти состояния формируют определенные структуры в сознании – и, что хуже всего, в подсознании. Эти структуры носят достаточно устойчивый характер и способны защищать себя от посягательств с помощью всех способов, описанных как в классическом, так и в постклассическом психоанализе (агрессия, перенос и так далее).
Одной из задач профессионалов высокого уровня является формирование подобных структур в сознании отдельных граждан атакуемой страны, отдельных групп населения и общества в целом. Будучи сформированными, эти структуры становятся психологическими плацдармами для манипулирования обществом, управления энергией этого общества. Или, проще говоря, для информационных диверсий, контрпропаганды, психологической подрывной деятельности.
