Лишь в 15 часов командующий фронтом позвонил Сталину и оптимистично доложил, что «первая и вторая позиции обороны противника прорваны. Войска фронта продвинулись на 6 километров, но встретили серьезное сопротивление на рубеже Зееловских высот, где, видимо, уцелела в основном оборона противника. Для усиления удара общевойсковых армий мною введены в сражение две танковые армии. Считаю, что (к исходу дня. – К. Р. ) мы прорвем оборону противника».
Правда, в своих мемуарах Жуков исправил срок обещания результатов на «завтра», превращая, таким образом, последующее недовольство Сталина в «каприз».
По версии Жукова, «Сталин внимательно выслушал и спокойно сказал: «У Конева оборона противника оказалась слабей. Он без труда форсировал Нейсе и продвигается вперед… Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела».
Очевидно, что Жуков лукавит. Сталин вряд ли говорил о более слабой обороне немцев в районе наступления 1-го Украинского фронта. Просто Конев более реально оценил обстановку и не пытался пугать немцев «фонарями».
Выполняя распоряжение Верховного, Жуков связался с Малининым: «Мы, видимо, несколько просчитались, приняв передний край за главный рубеж обороны… (Курсив мой. – К. Р. ) Отдайте распоряжение авиации, пусть как можно интенсивнее бомбят Зееловские высоты». Но ситуация не улучшилась и к вечеру. Штурм немецких позиций был безуспешным, и взять Зееловские высоты с ходу маршал не смог.
Вечером, как и приказывал Верховный главнокомандующий, Жуков снова доложил обстановку. «На этот раз, – отмечает Жуков, – И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем. «Вы напрасно ввели в дело 1-ю танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка». Потом добавил: «Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?» Стараясь быть спокойным, я ответил: «Завтра оборона на зееловском рубеже будет прорвана… Считаю, что чем больше противник будет бросать своих сил нашим войскам здесь, тем быстрее мы займем затем Берлин…» – «До свидания», – довольно сухо сказал Сталин вместо ответа и положил трубку».
Трудно сказать: была ли это «оговорка»? Но рассуждения о бросании «своих сил» противником явно не соответствуют характеру начавшихся боев. Немцы не собирались предпринимать контрнаступление. Они настроились на глубокую оборону, и «бросать силы» на ее прорыв предстояло именно Жукову.
Но, конечно, Сталина беспокоило не неудачное начало наступления, а та опрометчивость, с которой командующий фронтом пустил в дело резервные части. Недовольство Сталина было закономерным: поспешный ввод в действие танковых армий второго эшелона не мог дать положительного результата. Верховный главнокомандующий сразу понял ошибку Жукова и в этот же день, 16 апреля, стал искать возможность более рационального их использования.
Получив доклад Жукова, он позвонил командующему 1-м Украинским фронтом. Конев пишет: «…Когда я уже заканчивал доклад, Сталин вдруг прервал меня и сказал: «А дела Жукова идут пока трудно. До сих пор прорывает оборону». Сказав это, Сталин замолчал. Я тоже молчал и ждал, что будет дальше. Вдруг Сталин спросил:
– Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, пропустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин?
Выслушав вопрос Сталина, я доложил свое мнение:
– Товарищ Сталин, это займет много времени и внесет большое замешательство. Перебрасывать в осуществленный нами прорыв танковые войска с 1-го Белорусского фронта нет необходимости. События у нас развиваются благоприятно, сил достаточно, и мы в состоянии повернуть обе наши танковые армии на Берлин.
Сказав это, я уточнил направление, куда будут повернуты танковые армии, и назвал как ориентир Цоссен – городок в двадцати пяти километрах южнее Берлина…
– Очень хорошо, – сказал Сталин. – Вы знаете, что в Цоссене ставка гитлеровского генерального штаба. Очень хорошо. Я согласен. Поверните танковые армии на Берлин.
Как только Сталин положил трубку, я сразу же позвонил по ВЧ командирам обеих танковых армий и дал им указания, связанные с поворотом армий на Берлин».
Сталин не случайно не разделял успокаивающего оптимизма Жукова. С поспешным вводом в бой двух танковых армий произошло большое скопление войск на дорогах, нарушающее взаимодействие стрелковых частей и соединений. У командующего 1-м Белорусским фронтом оказалось слишком много войск, чтобы управлять ими рационально.
Командир 79-го стрелкового корпуса генерал Переверткин писал в донесении: «18.4.45 г. в районе г. дв. Меглин скопилось три танковые бригады… и, несмотря на то что пехота атаковала противника в течение всей ночи, наступала и продвинулась на 5 км, танки в прорыв не вошли. …В течение трех суток боев пехота прошла 26 км с непрерывными боями, и в течение этого времени танки все время болтались сзади боевых порядков пехоты».
Несмотря на оптимистические заверения, «к исходу» 17 апреля Зееловский плацдарм Жуков захватить тоже не смог. Немецкая оборона была прорвана лишь к утру следующего дня. В это время войска 1-го Украинского фронта Конева уже успешно продвигались к Берлину с юго-востока.
Заминка наступления 1-го Белорусского фронта 16 и 17 апреля вызвала воодушевление Гитлера. Он заявил: «Мы отбили этот удар. Под Берлином русские потерпят самое кровавое поражение, которое только может быть». Одновременно немецкое руководство лихорадочно искало возможность для того, чтобы не только рассорить союзников, но и заключить сепаратный мир с англо-американской стороной.
Генерал СС Карл Вольф прибыл в Ставку Гитлера 18 апреля; он доложил о своих предварительных договоренностях с Алленом Даллесом и, получив вместе со званием обергруппенфюрера СС указание как можно скорее добиться договоренности в переговорах с англо-американским командованием, отправился назад в Италию.
Впрочем, перспектива возможности сговора англо-американцев с Гитлером в это время уже не тревожила Сталина. Когда 17 апреля Жуков направил в Генштаб донесение, что, по показаниям военнопленного, немецкие войска получили приказ не уступать русским и «биться, даже если в их тыл войдут англо-американские войска», то Сталин сказал Антонову и Штеменко: «Нужно ответить товарищу Жукову, что ему, возможно, не все известно о переговорах Гитлера с союзниками».
В телеграмме указывалось: «Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это сделаем».
19 и 21 апреля Гиммлер вел в Берлине переговоры с директором шведского отделения Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мауром. Он рассчитывал связаться через него с Эйзенхауэром, чтобы капитулировать на Западном фронте. Странно, что в эти кульминационные дни в нацистском логове пребывал столь высокий представитель еврейской организации. Однако он не успел помочь Гиммлеру. Времени для использования преимуществ от реализации этого шага у руководителей Рейха уже не было.
Свое 55-летие Гитлер отметил 20 апреля 1945 года. Среди поздравивших его в день рождения находились Геринг, Гиммлер, Борман, Геббельс, Риббентроп и члены генералитета. Именно в этот день танкисты Рыбалко прорвались в Цоссен, где находилась штаб-квартира верховного командования Вермахта; здесь перед началом войны проводилась разработка плана «Барбаросса».
Юбилей Гитлера отмечался под несмолкавший гул артиллерийской канонады. Поднявшись из бункера, с тяжело опущенными плечами, болезненно сгорбившись и неуверенно ступая, Гитлер прошел вдоль строя мальчишек из «гитлерюгенда» с фаустпатронами. Он похлопал кое-кого по плечу, а некоторых погладил по щеке. Он стоял с опущенными плечами, сгорбившись; и однорукий руководитель «гитлерюгенда» Аксман бодрым голосом провозгласил поздравления Гитлеру. Это был последний выход его из бункера. Трудно с уверенностью утверждать, о чем он думал в этот момент.
Последний «подарок» в этот день Гитлеру преподнесла сталинская артиллерия – она впервые дала два залпа по Берлину. И когда Гитлер позвонил начальнику штаба ВВС Колеру, потребовав, чтобы тот авиацией подавил «дальнобойные» батареи противника, генерал не осмелился сообщить, что обстрел производила не дальнобойная, а обычная полевая артиллерия. В этот же день танкисты Конева продвинулись в глубину Цоссенского рубежа, а войска Рокоссовского приступили к форсированию Вест-Одера.
Утром 21 апреля в ставку был вызван командующий группой «Центр» Шернер. Гитлер произвел его в фельдмаршалы и приказал с подчиненной группой армий пробиваться на выручку Берлина. На следующий день он встретился с командующим 12-й армией генералом Венком, которому объявил: «Мы боремся отныне только против Востока, а не против Запада». Венк получил приказ снять все войска с Западного фронта и деблокировать Берлин.
