Сколько заработал Березовский на трансформации государственной телекомпании «Останкино» в карманное «общественное телевидение», не вспомнил бы теперь и сам Березовский. В любом случае деньги были бюджетные, других на оголенных счетах ОРТ просто не имелось. Однако в те годы у государства не было претензии ни к БаБу, ни к его Бадаю, финансовому директору Бадри Патаркацишвили, убитому примерно за три года до гибели самого Березовского.
Все играли в одну и ту же игру под названием «Голосуй или проиграешь!», ради которой перевернули Первый канал с ног на голову и принесли в жертву Влада Листьева. Настала полная свобода продажи слова, ставшая неотделимой от баксов, как хлеб от «Рамы». Играл в нее и Андрей Разбаш, почти ежедневно выходивший в эфир с программой «Час пик». Однажды, не особо стараясь, перестарался и вместо ток-шоу выдал то, что впоследствии назвали «кикс-шоу». Дело было 1 апреля 1996 года. Выпуск программы в этот день задумывался как розыгрыш. Так объяснял, оправдываясь, сам Разбаш. Хотя вряд ли не сознавал, что может получиться из его милой шутки.
Телезрители услышали откровения некоего Игоря Львовича, гостя программы и представителя, как было сказано, «тайных органов». Не секретных, а именно тайных. Гость сидел с затемненным для неузнаваемости лицом и бесстрастным, будничным голосом сообщал к сведению миллионов, что неизбежный возврат коммунистов к власти – часть давнего замысла российских спецслужб, а разгул криминала в стране – цель разработанного плана, предусматривающего анархию и хаос в дозах почти смертельных для государства. Чтобы, значит, после всех перенесенных ужасов обалдевший народ со слезами надежды на глазах взирал на Сажи Умалатову в ранге министра обороны и генерала Макашова на посту министра культуры. Ни мэров, ни пэров, а Зюганов, само собой, президент. По сути дела, речь шла о назревающем государственном перевороте, каковой, конечно же, не обойдется без колоссальных жертв. Непонятным выглядело одно замечание: якобы уже готовы самолеты для гуманной высылки реформаторов за границу. На остальных сограждан гуманность, выходит, не распространялась.
Серьезность беседы с таинственным Игорем Львовичем не вызывала сомнений. У заведомо обреченных телезрителей ужас застыл в глазах. Дело даже не в том, что люди не поняли первоапрельской шутки. В дома большинства населения страны «Час пик» пришел по каналам «Орбиты» только на следующий вечер – какие шутки 2 апреля! На Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке откровения Игоря Львовича восприняли как шокирующую реальность. Какой-то институт социальных исследований подсчитал, что около восьми процентов избирателей, переживших шок от услышанного на «Часе пик», не стали отдавать голоса за лидера КПРФ.
Никто на ОРТ не рискнул похохмить 1 апреля по доводу, скажем, пресловутых прокладок с крылышками или без, а вот касательно грядущего переворота с пролитием крови – это, пожалуйста, – море смеха. В любой другой стране, пусть и самой либеральной, телеканалу не миновать было бы судебного разбирательства и астрономического штрафа. В России, занятой обменом своих законов на западные кредиты, никто даже пальчиком не погрозил шутнику Андрюше. Скорее всего, наградили, поскольку таковы были правила игры «Голосуй или проиграешь!».
Кремлевское окружение устраивало для Генпрокуратуры розыгрыши похлеще. И не в связи с 1 апреля, а по поводу убийства Влада Листьева, уже отпетого, но еще не забытого. Сергей Ястржембский использовал при этом типично рекламные приемы, посредством которых мнимая ценность того же «Орбит без сахара» встраивается в реальный мир, вытесняя из него ценности подлинные. Иди и смотри.
Полковнику Трибою были переданы из администрации президента свидетельства некой Пелагеи Сергеевны Холопиной, случайно встретившей в пустой электричке троих говорливых парней, обсуждавших подробности совершенного ими убийства. В вагоне упомянутая Пелагея задремала. Парни, сидевшие неподалеку, не обращали на нее внимания – пусть себе дремлет бабулька. Они были увлечены разговором о Владе Листьеве, смакуя подробности убийства: кто из них сделал первый выстрел, кто второй, как Влад неожиданно поднял голову и открыл рот, силясь что-то сказать. «А изо рта, прикинь, изо рта у него вот такой пузырь жвачки, только красный от крови. Тут Вован ему на горло наступил, ну и клиент больше не дергался».
По словам бабушки Пелагеи, парни сошли на станции «Востряковская». Горько и больно стало ей за любимого телеведущего, и, помаявшись несколько дней, она решила поведать подробности какому-нибудь высокому начальству. С помощью знакомой уборщицы, работавшей в здании МИДа, прорвалась Пелагея на встречу Ельцина с дипломатами, где и принял ее товарищ красивый Ястржембский. Исходя из этого Петру Трибою предписывалось бросить все дела и найти указанных парней.
От легенды шибало туфтой навылет, но одна точная деталь насторожила следователя. В полости рта Листьева действительно был обнаружен комочек жевательной резины «Орбит без сахара», что и зафиксировано экспертизой. Это заключение, равно как и медицинское, Трибой никому не показывал, да они никого особо и не интересовали. Бабушка Пелагея, возможно, и была в состоянии на пару с уборщицей одолеть президентскую охрану, чтобы прорваться на встречу с большим начальником, но знать про последнюю в жизни Влада жвачку она не могла.
Значит, по следам бригады Генпрокуратуры шла какая-то другая бригада, отыскивавшая малосущественные, но достоверные детали. С какой целью? Трибой не торопился разочаровывать кремлевскую администрацию сообщением о том, что Пелагея Сергеевна Холопина состоит на психиатрическом учете, в силу чего ее показания не могут быть приняты во внимание ни при каких обстоятельствах. А со Старой площади регулярно названивали: как там дела с поиском троих попутчиков божьего одуванчика? «Ищем! – бодро отвечал полковник. – Стараемся! Возможно, они залегли на дно или куда-то на юг подались. Например, в Ялту».
На слове «Ялта» собеседник Трибоя сделал стойку. Видимо, там были в курсе того, что рядовые киллеры, нанятые Сашей Македонским для исполнения несложного заказа, почти сразу после убийства Влада рванули в Ялту, где и отсиживались около двух недель. Трибою были уже известны их личности, но и эту информацию он держал при себе. Камешек угодил в нужный огород, и полковник стал ждать ответного булыжника.
В кремлевской администрации срочно переписали сценарий и подбросили новую свидетельницу – Екатерину Васильевну Лизунову, наивную и честную, как ангел с крылышками. Так же, как и в случае с Холопиной, она случайно подслушала разговор молодых парней, обсуждавших убийство Влада! Только теперь их было двое, а дело происходило в коридоре поликлиники на Патриарших прудах. И снова последовало указание: искать и найти.
Полковник Трибой едва не взвыл от злости. Чем они занимаются там, эти уроды со Старой площади! Ведь это их в первую очередь сажать надо, а уж потом всех остальных. Выпив кружку пива, успокоившись, съездил в указанную поликлинику, где ему выдали диагноз Лизуновой: джексоновская эпилепсия, инвалид первой группы. Тот же вариант, что и с Пелагеей.
Вернувшись, он описал весь маразм «кремлевских мечтателей» и, приложив копии медицинских справок с диагнозами мнимых свидетельниц, отправил бумаги на Старую площадь. Там догадались, что диагноз поставлен не бабушке Пелагее, не Лизуновой, а тем, кто стряпает фальшивый сериал на тему убийства Влада, черпая сюжеты из гнилых голливудских боевиков.
С полгода после этого его не дергали, но и не оставляли без внимания действия возглавляемой им следственной группы. Затем, заручившись согласием Ельцина, затребовали все тома дела № 18/238209- 95. В порядке исключения и с целью «углубленного изучения всех обстоятельств убийства гр. Листьева».
Трибой понял, что это безвозвратно. И бесполезно взывать к закону, напрасно ссылаться на уголовно-процессуальные нормы – вообще все напрасно, ибо направления вселенского зла сошлись на вершине российской власти и там обрываются, потому что стремиться дальше им некуда и незачем. Вскоре полковника отправили в отставку. По всем программам ОРТ крутилась зловещая реклама, аранжировавшая смерть формулой бытового покаяния: «Я был в круизе. Красивые города, красивые женщины. Когда я вернулся, у меня обнаружили СПИД. Восемь месяцев я лечился. Потом я умер. Очень жаль».
Язык рекламного слогана автоматически приравнивал жизнь человека к выплюнутой жвачке, ведь он этого достоин.
Комментарий к несущественному
Деньгами от продажи рекламного времени, при условии прозрачности финансовых схем, чего и добивался Листьев, можно было за пару-тройку лет оклеить Останкинскую телебашню. Однако средств по-прежнему не хватало на оплату услуг технического центра и передачу сигнала, ни даже на зарплату сотрудникам. ОРТ, едва родившись, стало банкротом. И это при том, что заказные сюжеты или интервью с политическими попрыгунчиками приносили сотни тысяч долларов черного нала. Даже короткое интервью в репортаже из Госдумы стоило желающему засветиться депутату от одной до двух тысяч долларов, а отдельный с ними сюжет – от трех до 10 тысяч.
