Не трудно усмотрѣть, къ какимъ саморазрушительнымъ послѣдствіямъ и противорѣчіямъ должна приводить эта точка зрѣнія, если добросовѣстно ею руководиться, и какъ не возможно добросовѣстно руководиться ею. Въ самомъ дѣлѣ государство примѣнительно къ частно-правнымъ договорамъ стоитъ на стражѣ соблюденія юридической формы, — но это предполагаетъ и соотвѣтствуетъ тому, что самыя правовыя отношенія, соблюденіе коихъ охраняется государствомъ, установлены на правовой же почвѣ, предполагаютъ правовую и государственную структуру. Но международныя отношенія доселѣ не устанавливались на правовой, объемлющегосударственной почвѣ, а устанавливались на почвѣ отношеній силы въ международномъ, а не государственномъ порядкѣ. Они въ лучшемъ случаѣ устанавливались въ формахъ права но не въ предѣлахъ права, не на основаніи предпосылочной для сторонъ государственной системы. Они являлись облекаемыми правомъ фактическими отношеніями силы. При такомъ положеніи отстаивать святость правовой формы не значитъ ли отстаивать силовое отношеніе вчерашняго дня. То отношеніе мощи, насилія, которое вчера вылилось въ опредѣленную форму, сегодня оказывается благодаря этой формѣ освященнымъ. Но почему вчерашнее отношеніе силы имѣетъ преимущество передъ сегодняшнимъ? На самомъ дѣлѣ, если уже производить между ними выборъ, то сегодняшнее насиліе уже потому заключаетъ въ себѣ больше обоснованности чѣмъ вчерашнее, что оно соотвѣтствуетъ живымъ человѣческимъ содержаніямъ, возможностямъ, желаніямъ и напряженіямъ, соотвѣтствуетъ жизни живой, а не уже отошедшей. Правда, вчера произведенное насиліе сегодня стоитъ уже какъ фактъ, на который наслоилась промежуточная жизнь, съ которой связались интересы и ожиданія; въ этой предпосылочности вчерашняго насилія сегодняшней мирной жизни и заключается его, если не оправданіе, то обоснованіе: считаться съ нимъ, его соблюдать. Но это обоснованіе сохраняется до тѣхъ поръ, пока оно остается ненарушаемымъ фактомъ; нарушенное оно лишается оправданія своей фактической непрерывности и защитимо уже лишь обоснованностью своего содержанія, а не простой данностью своего бытія, — и уже во всякомъ случаѣ не его легальностью.
Антантистскій лозунгъ права, выдвинутый на войнѣ былъ лозунгомъ соблюденія юридической легальности, аналогичной внутригосударственной легальности въ частно-правныхъ договорныхъ отношеніяхъ; тѣмъ самымъ мы имѣемъ незаконный, ибо объективно не соотносительный переносъ идеи изъ одной области, гдѣ она выработалась, въ другую — ей чуждую. Но далѣе оказывается, что при дальнѣйшемъ развитіи этотъ переносъ приводитъ къ такимъ послѣдствіямъ, что то, что въ исходной области было соблюденіемъ права, здѣсь становится охраной насилія. Ибо во внутри-государственныхъ отношеніяхъ государство охраняетъ въ правѣ выраженныя отношенія имъ же на основаніи права и установленныя, здѣсь же подлежатъ охранѣ облеченныя въ форму права отношенія насилія. Тождественная форма, перенесенная на отличное содержаніе, получаетъ и непредвидѣнный противоположный смыслъ. Отсюда вовсе не долженъ быть сдѣланъ выводъ, что договоры въ международномъ общеніи не должны быть соблюдаемы, а только то, что этотъ принципъ не можетъ здѣсь имѣть того значенія, какой онъ имѣетъ во внутригосударственныхъ отношеніяхъ.
Къ тому-же лозунгъ примата заключенныхъ договоровъ, устанавливая святость насилій вчерашняго дня, тѣмъ самымъ несетъ въ себѣ свое уничтоженіе, вѣрнѣе, — основу исчезновенія какой бы то ни было опредѣленности. Ибо если насиліе незаконно сейчасъ, то незаконно оно было и вчера. Нарушеніе нейтралитета Бельгіи есть нарушеніе договора, вчера заключеннаго, и какъ таковое преступно. Но вчера же былъ заключенъ договоръ объ отторженіи Эльзаса и Лотарингіи отъ Франціи; какъ договоръ, на которомъ стоитъ подпись Франціи, онъ собственно священенъ и не допускаетъ нарушенія; съ другой стороны онъ оформляетъ раньше произведенное насиліе и какъ таковой въ свою очередь незаконенъ. Ясно, что отсюда вытекаетъ: отъ одного нарушенія къ другому (вся міровая исторія состоитъ изъ нарушеній) мы придемъ къ полному разложенію всѣхъ государствъ, территорій, народовъ, всѣхъ международныхъ связей; кромѣ того и вмѣстѣ съ тѣмъ придемъ къ перекрещивающейся путаницѣ всѣхъ отношеній, — ибо напримѣръ, на одну и ту же территорію въ разныя эпохи имѣли международныя притязанія и разныя государства, имѣли права, послѣдовательно нарушенныя соотвѣтственно другъ у друга.
Или можетъ быть установлена какая нибудь давность. Но въ такомъ случаѣ — какая же и чѣмъ опредѣляемая? Сколько лѣтъ послѣ войны должно пройти, чтобы совершенное и облеченное въ форму права насиліе стало уже неотмѣнимымъ?
Не стоитъ прослѣживать дальше этихъ отношеній; ясно, что съ этой стороны правовая форма международныхъ отношеній сама по себѣ не можетъ имѣть примата надъ ихъ содержаніемъ. Если ей дѣйствительно предоставить приматъ, то этимъ будутъ освящены всѣ былыя насилія. Если же насиліе признавать уничтожающимъ правовую форму, его освятившую, то этимъ будетъ снята вся міровая исторія и установится словесно юридическая формулировка безвыходной путаницы. Абсолютной правовой основательности, законности и справедливости здѣсь быть не можетъ, а есть одновременно различная — противоположная — квалификація съ разныхъ точекъ зрѣнія, одинаково законныхъ ибо самодовлѣющихъ интересовъ.
* * *
Приматъ правовой формы приводитъ въ международныхъ отношеніяхъ къ освященію вчерашняго безправія; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ ведетъ и къ неограниченному продолженію и охраненію положенія сегодняшняго, — ибо въ самомъ существѣ своемъ онъ является принципомъ консервативнымъ, охранительнымъ, выгоднымъ для привилегированныхъ и сильныхъ, для уже пріобрѣвшихъ мощь, — для тѣхъ, чьи достиженія лежатъ уже въ прошломъ.
Это и понятно; ибо положительное право и вообще въ синтезѣ соціальной жизни играетъ роль охранительную; въ особенности же посколько оно является не процессуальнымъ правомъ, не порядкомъ установленія правовыхъ отношеній, а правомъ матеріальнымъ — организующимъ самыя эти отношенія. Право положительное есть начало консервативное, охраняющее добытое, основной фондъ человѣческой культуры. Оно само можетъ и устанавливать формы своего измѣненія, тѣмъ самымъ открывая возможность самопретворенія въ соотвѣтствіи съ измѣняющейся жизнью. Но по своему содержанію оно закрѣпляетъ разъ установленное, закрѣпляетъ уже пріобрѣтенное.
Этимъ вскрывается въ новой плоскости соотношеніе міровоззрѣній антантистскаго и германскаго. Антанта выдвигаетъ точку зрѣнія положительно-правовую, т. е. охранительную, точку зрѣнія отстаиванія пріобрѣтенныхъ преимуществъ, фиксированныхъ благъ. Beati possidentes, положительное право охраняетъ ихъ блага. Сильные и богатые вчерашняго дня укрываются за валы пріобрѣтенныхъ правъ противъ наступленія новыхъ завоевателей. Консерватизмъ пріобрѣтенныхъ правъ — таковъ смыслъ правовой позиціи Антанты.
Нарушенію право можетъ подвергаться по различному. Разный смыслъ можетъ имѣть формально-тождественный актъ правонарушенія: или право нарушается для того, чтобы измѣнить регулируемыя имъ отношенія, или оно измѣняется потому, что регулируемыя имъ отношенія уже измѣнились. Въ одномъ случаѣ правонарушеніе есть самостоятельный актъ, производящій передвиженіе въ соціальномъ мірѣ, въ другомъ оно только санкціонируетъ уже произведенныя измѣненія, снимая препятствія, тормазящія живую жизнь, устраняя путы, коими прошлое давитъ на будущее. Въ одномъ случаѣ нарушеніе права дѣйствуетъ какъ сила, вмѣшивающаяся въ организованную жизнь съ цѣлью ея измѣненія согласно правонарушающей волѣ; въ другомъ — нарушеніемъ права устраняется противорѣчащій назрѣвшимъ отношеніямъ старый порядокъ, возстанавливается соотвѣтствіе между правомъ и соціальной матеріей. Такимъ образомъ въ первомъ случаѣ правонарушеніе устраиваетъ жизнь въ соотвѣтствіи съ правонарушающей волей, во второмъ, устанавливаетъ право, соотвѣтствующее наличнымъ отношеніямъ; въ первомъ случаѣ оно ломаетъ жизнь, во второмъ — оно ломаетъ устарѣлое право, жизнь калѣчащее.
Отсюда вытекаетъ, что мало установить правонарушеніе, чтобы тѣмъ самымъ и осудить правонарушителя, ибо правонарушеніе можетъ быть не только разрушительнымъ, но и созидающимъ, точнѣе сказать — облегчающимъ пути созиданія, снимающимъ препятствія къ нему; и правонарушеніе можетъ быть не только нарушающимъ законные и справедливые интересы, но и обезпечивающимъ таковые. Безспорно форма правовая, форма легальности — есть и сама по себѣ великое благо и посягательство на нее есть всегда опасное и часто зловредное дѣйствіе. Но это великое благо, а не благо единственное, великая цѣнность, но не исключающая другія. Есть и цѣнности по содержанію, который могутъ идти въ разрѣзъ съ формальною цѣнностью легальности, и подвести окончательный цѣнностный итогъ данному поступку, данному правонарушенію можно не съ точки зрѣнія нарушенности, или ненарушенности имъ формы легальности, а только путемъ взвѣшиванія всѣхъ нарушенныхъ и осуществленныхъ цѣнностей по ихъ существу. Консервативная сила, охраняющая свои преимущества, какъ наслѣдіе прошлаго и препятствующая новой жизни — такой объективно была субъективная позиція Антанты.
