Бываютъ и подлинныя отклоненія отъ намѣченной связи государственности и культурности; отдѣльныя, обыкновенно одностороннія преимущественно литературныя, политическія достиженія мыслимы и въ полной государственной слабости, (какъ это было съ литературой Польши); но и здѣсь художественный расцвѣтъ оказывается какъ бы отрицательно отраженнымъ отъ былой, исчезнувшей государственности, какъ ея обломокъ, какъ память и печаль по ней, какъ послѣднее собираніе расплескавшихся послѣ ея крушенія силъ, какъ послѣдній плодъ нѣкогда накопленной мощи. Культура подлинно развивающаяся безъ государственности (подобно еврейской культурѣ) — составляетъ почти что неповторимое исключеніе исторіи; да и то она празднуетъ періоды своего расцвѣта, когда получаетъ опору въ чужой государственности.
И ужъ во всякомъ случаѣ нельзя же отрицать, что если не всегда, не непремѣнно, то обычно, или хотя бы часто, или хотя бы возможно, чтобы именно такъ обстояло дѣло: чтобы военная мощь, связанная съ общею государственной мощью, являлась опорой и защитой за ея оградой спокойно расцвѣтающей культуры. И если такъ, то какъ же возмущаться и что же возражать на утвержденіе этой правды. Можно возражать только утвержденіемъ условной идеалистической лжи о самодовлѣющей, несвязанной съ «милитаризмомъ» — пацифистской цивилизаціи, жрецами которой будто и надлежитъ быть ученому міру.
* * *
По существу германскій канцлеръ заявилъ, что во имя интересовъ государственнаго цѣлаго, передъ вопросомъ о жизни и смерти великаго семидесятимилліоннаго народа, во имя будущаго великой культуры — не приходится останавливаться передъ нарушеніемъ договора. Въ этомъ утвержденіи еще даже и не противопоставляются интересы большого народа и малаго народа; въ ней не противопоставлены народные интересы и культура по ихъ такъ сказать объему: большему молъ должно уступить меньшее. Здѣсь въ основѣ юридической формѣ противопоставлялось соціально культурное историческое содержаніе. Договоръ подписанъ Германіей; но онъ идетъ въ разрѣзъ съ жизненными предпосылками ея существованія и потому онъ становится передъ лицомъ этихъ предпосылокъ, передъ лицомъ живыхъ требованій живыхъ людей, живой культуры — мертвой буквой, клочкомъ бумаги, не могущимъ выдержать и не долженствующимъ остановить живого потока исторіи. Такъ именно и была воспринята позиція Германіи ея врагами. Существо того, что было выставляемо противъ нея въ этомъ отношеніи, именно и сводилось къ тому, что договоры должны быть соблюдаемы, что разъ данное слово должно быть свято исполнено, что и въ международной жизни должны быть соблюдаемы тѣ гарантіи, которыя уже давно восторжествовали въ жизни частной. Германія выдвинула реальное народное содержаніе противъ юридической формы, поддержанной Англіей и вообще Антантой. Святость народнаго интереса, культурно соціальнаго содержанія противъ святости юридической формы — такова суть того перваго противопоставленія, которое заключается въ конфликтѣ канцлера и посла.
* * *
Характерно, что это противопоставленіе обострилось въ споръ о соблюденіи или нарушеніи договора; и потому слѣдуетъ отмѣтить, что соціальному содержанію въ идеологіи Антанты противопоставлялась даже не вообще юридическая форма, но еще точнѣе и ближе — опредѣленная (по крайней мѣрѣ по категоріи) юридическая форма, именно право» индивидуалистическое, «римское», буржуазное. Во всякомъ случаѣ дѣло идетъ о правѣ внутри-государственномъ, о координаціи лицъ въ предѣлахъ государственно-подобнаго цѣлаго. Уничтоженіе милитаризма, какъ возможности самостоятельными силами отстаивать свои интересы, разборъ конфликтовъ судомъ, приведеніе рѣшенія въ исполненіе принудительной силой, принадлежащей организованному международному цѣлому. Такова общая схема. Но въ этой общей схемѣ содержаніе давалось еще болѣе суженнымъ.
Въ предѣлахъ государства — государство въ лицѣ своихъ органовъ охраняетъ, контролируетъ соблюденіе права, судитъ за его нарушеніе, возстанавливаетъ, возмѣщаетъ, караетъ за таковое, приводитъ въ исполненіе свои постановленія — но право имъ охраняемое имъ же самимъ и установлено; и не только это: оно предоставляетъ (въ правѣ индивидуалистическомъ, гражданскомъ) и самимъ сторонамъ устанавливать для себя право путемъ соглашенія. Государство силой своего авторитета, организаціи принужденія ста-новится и въ этомъ отдѣлѣ права на его защиту, на охрану частныхъ договоровъ, заключенныхъ отдѣльными лицами, какъ самостоятельными, независимыми субъектами. Вотъ именно къ этому отдѣлу внутри-государственнаго права, и сводила антантистская идеологія международныя отношенія; въ сущности именно защиту такого права она и выставила своимъ лозунгомъ, предметомъ и цѣлью войнъ. Договоры заключены самостоятельными государствами, договоры должны быть соблюдаемы, и за соблюденіемъ ихъ должна слѣдить вся совокупность націй.
А между тѣмъ индивидуалистическое «мелко-буржуазное» гражданское право и внутри государства и въ отношеніяхъ между субъектами частнаго права — давно уже перестало пользоваться тѣмъ авторитетомъ, той непререкаемой охраной, которыми когда то оно пользовалось и которыми собралась Антанта снабдить договоры, заключенные даже и государствами. Уже не говоря о договорахъ, заключенныхъ путемъ принужденія (а таковыми вѣдь, пожалуй, является большинство международныхъ договоровъ), не пользуются защитой вѣдь и договоры, нарушающіе требованія морали; мало того, государство вѣдь ограничиваетъ и самую свободу заключенія договоровъ, свободу установленія частнаго права, какъ въ своихъ интересахъ — въ интересахъ цѣлаго, — такъ и въ интересахъ стороны, являющейся при заключеніи договора слабѣйшей. Для государства словомъ заключенный между сторонами договоръ уже давно пересталъ быть нерушимой святыней и оно въ разныхъ формахъ вмѣшивается въ содержаніе договора, не допускаетъ его заключенія, вводитъ поправки и ограниченія, — словомъ всячески ломаетъ юридическую форму во имя соціальнаго содержанія. Такимъ образомъ помимо того, что міровоззрѣніе Антанты свело государственныя отношенія къ частнымъ, оно еще свело ихъ къ той формѣ частныхъ гражданско-правныхъ отношеній, которая и въ этой области является устарѣлой, изжитой. Правда въ совокупной антантистской идеологіи имѣлся и другой моментъ, который можетъ казаться вносящимъ сюда поправку, а именно идея защиты правъ малыхъ народовъ — какъ бы составлявшая аналогію съ защитой правъ слабыхъ въ частно-хозяйственныхъ отношеніяхъ. Къ этому перейду въ дальнѣйшемъ: чередуя вопросы, правомѣрно въ первую очередь остановиться на анализѣ той идеи святости договорной подписи, которая: занимала не только выдающееся, но и самостоятельное мѣсто въ антантистской проповѣди.
Право, за соблюденіе коего стояла Антанта, она противопоставляла силѣ, насилію: Германія путемъ насилія нарушаетъ право, она же стоитъ за его соблюденіе. Другими словами, одной формѣ противопоставлялась другая форма, формѣ легальности — форма насильственности. Мысль двигалась въ плоскости формъ, не касаясь содержанія. Съ германской стороны — хотя, быть можетъ, и безъ достаточно длительной увѣренности — юридической формѣ противопоставлялось соціальное содержаніе; между тѣмъ Антанта противопоставляла форму юридическаго соблюденія формѣ насильственнаго нарушенія.
Не трудно усмотрѣть, къ какимъ саморазрушительнымъ послѣдствіямъ и противорѣчіямъ должна приводить эта точка зрѣнія, если добросовѣстно ею руководиться, и какъ не возможно добросовѣстно руководиться ею. Въ самомъ дѣлѣ государство примѣнительно къ частно-правнымъ договорамъ стоитъ на стражѣ соблюденія юридической формы, — но это предполагаетъ и соотвѣтствуетъ тому, что самыя правовыя отношенія, соблюденіе коихъ охраняется государствомъ, установлены на правовой же почвѣ, предполагаютъ правовую и государственную структуру. Но международныя отношенія доселѣ не устанавливались на правовой, объемлющегосударственной почвѣ, а устанавливались на почвѣ отношеній силы въ международномъ, а не государственномъ порядкѣ. Они въ лучшемъ случаѣ устанавливались въ формахъ права но не въ предѣлахъ права, не на основаніи предпосылочной для сторонъ государственной системы. Они являлись облекаемыми правомъ фактическими отношеніями силы. При такомъ положеніи отстаивать святость правовой формы не значитъ ли отстаивать силовое отношеніе вчерашняго дня. То отношеніе мощи, насилія, которое вчера вылилось въ опредѣленную форму, сегодня оказывается благодаря этой формѣ освященнымъ. Но почему вчерашнее отношеніе силы имѣетъ преимущество передъ сегодняшнимъ? На самомъ дѣлѣ, если уже производить между ними выборъ, то сегодняшнее насиліе уже потому заключаетъ въ себѣ больше обоснованности чѣмъ вчерашнее, что оно соотвѣтствуетъ живымъ человѣческимъ содержаніямъ, возможностямъ, желаніямъ и напряженіямъ, соотвѣтствуетъ жизни живой, а не уже отошедшей. Правда, вчера произведенное насиліе сегодня стоитъ уже какъ фактъ, на который наслоилась промежуточная жизнь, съ которой связались интересы и ожиданія; въ этой предпосылочности вчерашняго насилія сегодняшней мирной жизни и заключается его, если не оправданіе, то обоснованіе: считаться съ нимъ, его соблюдать. Но это обоснованіе сохраняется до тѣхъ поръ, пока оно остается ненарушаемымъ фактомъ; нарушенное оно лишается оправданія своей фактической непрерывности и защитимо уже лишь обоснованностью своего содержанія, а не простой данностью своего бытія, — и уже во всякомъ случаѣ не его легальностью.
