Будемъ думать, что Европа преодолѣетъ свое глубокое паденіе, будемъ содѣйствовать этому осознаніемъ и тѣмъ самымъ обезвреживаніемъ отравившаго ее яда. Больше всякаго другого строя нуждается демократія въ сильной власти, какъ поправкѣ къ своей организаціонной шаткости; больше всѣхъ другихъ нуждается она также и въ непреклонно-правдивомъ, отвѣтственно честномъ мышленіи, какъ поправкѣ на вѣчно подстерегающую ее демагогію.
Максимализмомъ опредѣляется духовный темпъ въ разработкѣ идей военнаго времени; слѣдуетъ остановиться и на ихъ содержаніи, чтобы ближе осмыслить, какъ взаимоотношенія сторонъ, такъ и разрушительныя послѣдствія ихъ столкновенія. Объ одномъ изъ этихъ содержаній — объ идеѣ пацифизма — шла уже рѣчь выше. Здѣсь придется остановиться на другихъ.
Объ идеяхъ войны я говорю ближайшимъ образомъ въ смыслѣ субъективномъ, въ смыслѣ тѣхъ цѣлей и того значенія, которыя ей приписывались сторонами; но это субъективное значеніе не могло бы имѣть мѣста безъ опредѣленнаго соотвѣтствія и съ объективнымъ смысломъ войны. Подъ субъективнымъ отношеніемъ я не имѣю въ виду тѣхъ задачъ, которыя фактически преслѣдовались руководящими лицами, группами или слоями; эти задачи можно понимать и строить по разному и выясненіе ихъ должно быть предоставлено будущему историку. Но есть нѣчто, лежащее ближе къ поверхности, наглядное, уловимое почти что на невооруженный взглядъ, — это тѣ лозунги, мотивы, которые господствовали въ общественномъ мнѣніи, которыми опредѣлялись и поддерживались общественныя настроенія. На первый взглядъ можетъ казаться, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ наиболѣе зыбкимъ и непоказательнымъ. Кто теперь не знаетъ и не понимаетъ, какъ искусственно взмыливаются и обманно вызываются общественныя настроенія, вообще, а въ особенности, въ военной эпохѣ, подобной пережитой. Кто не помнитъ про могучіе аппараты военной пропаганды, про задуманные въ кабинетахъ, разработанные штабами и разнесенные по всѣмъ угламъ міра лозунги и оцѣнки, внѣдряемые въ массы, а вовсе не проявлявшіе ея правосознанія. И тѣмъ не менѣе эта пропагандой вызванная, — пускай даже подстроенная — идеологія войны сквозь всю свою искусственность представляетъ, какъ фактъ, подлинную дѣйствительность массоваго сознанія; и какъ фактъ она показательна не только для духовности раздѣлявшихъ ее, или хотя бы заболѣвшихъ ею народовъ, но показательна и для ихъ объективныхъ устремленій. Ибо пусть данная идея или лозунгъ разработаны въ кабинетахъ начальниковъ пропаганды и сознательно и планомѣрно распространены въ милліонахъ газетныхъ листковъ, рѣчей и книгъ. Ошибочно было бы думать, что всякая мысль и лозунгъ, такимъ образомъ распространенные, могли бы имѣть одинаковый успѣхъ и вліяніе. Для того, чтобы зараза принялась въ организмѣ, нужна его воспріимчивость именно къ ней; одинъ останется здоровымъ или легко преодолѣетъ, гдѣ другой подвергнется бурному заболѣванію. Лживая идея — такой же фактъ, какъ идея правильная и для психики ее переживающей такъ же показательна, можетъ быть и болѣе показательной; ибо правдивая идея навязывается объективностью, лживая же опирается всецѣло на субъективность, тѣмъ ее глубже выявляя. Въ данномъ случаѣ то, что общественная идеологія вырабатывалась сознательно и планомѣрно, только сугубо подчеркиваетъ ея показательный характеръ; ибо къ воспріимчивости массъ здѣсь присоединяется и цѣлесообразная продуманность руководящихъ органовъ. Вотъ почему въ возможности и въ фактѣ господства той или иной идеологіи военнаго времени независимо отъ обоснованности ея содержанія — мы усматриваемъ методъ постиженія подлинныхъ предрасположеній переживавшѣго ее народа. Но проявляя эти тяготѣнія, получившая господство идеологія ихъ и усиливаетъ, обостряя послѣдствія, можетъ быть, и безъ нея неизбѣжныя. Идеологія, какъ фактъ, будучи проявителемъ становится и факторомъ народныхъ устремленій.
1. ЮРИДИЧЕСКАЯ ФОРМА И СОЦІАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНІЕ
Открылась война на инцидентѣ, который впослѣдствіи былъ чрезвычайно настойчиво использованъ союзной пропагандой во вредъ Германіи и дѣйствительно чрезвычйно показательно — можно почти сказать символически — освѣтилъ позиціи враждующихъ сторонъ; именно на инцидентѣ между Бетманъ — Гольвегомъ и англійскимъ посломъ. Договоръ, приравненный къ клочку бумаги съ одной стороны; но на этомъ договорѣ стоитъ подпись Англіи — съ другой. Союзники твердо стояли — пусть на словахъ, но только о словахъ сейчасъ и рѣчь — на той позиціи, которую они тогда заняли; нейтральные къ ней присоединились, а нѣмцы, кажется, стали истолковывать, а частью даже отрекаться отъ словъ канцлера. Съ одной стороны обнаружилось пренебрежительное отношеніе къ священному институту договора, съ другой — джентльменское принятіе на себя послѣдствій разъ даннаго слова.
Договоръ — клочокъ бумаги. Какъ извѣстно, такъ въ исторіи и бывало, также и въ исторіи тѣхъ странъ, которыя въ данной войнѣ выступили противниками Германіи. Можно было бы, между прочимъ, сослаться на происшедшее уже послѣ окончанія войны нарушеніе условій, на которыхъ Германія сложила оружіе, — на что у Кейнса можно найти краснорѣчивѣйшія указанія. Говорю это отнюдь не для полемики, а лишь съ цѣлью установить, что сказанное Бетманъ-Гольвегомъ соотвѣтствуетъ правдѣ исторіи — и былой и современной. Сказанное Бетманъ-Гольвегомъ есть правда, которой не говорятъ; отвѣтъ англійскаго посла есть норма, которой не соблюдаютъ. Канцлеръ былъ государственно — правдивъ, посолъ — дипломатически правъ. Канцлеръ свою правду выложилъ съ цинизмомъ или простоватостью; посолъ — свой принципъ выложилъ съ лицемѣріемъ или дипломатичностью. Правда и условная ложь, цинизмъ и лицемѣріе, простоватость дипломатической неумѣстности и изящество дипломатической находчивости — такъ могутъ быть соотвѣтственно сопоставлены позиція нѣмецкаго и англійскаго государственныхъ людей.
Вспомнимъ еще и о другомъ инцидентѣ, также имѣвшемъ мѣсто сравнительно близко къ началу войны и также сыгравшемъ большую ролъ въ міровой агитаціи. Я говорю о манифестѣ германскихъ ученыхъ. Собственно во враждебныхъ странахъ его толкомъ и не прочитали, но опять таки позиціи, занятыя въ спорѣ, и не возбуждали сомнѣнія. Съ одной стороны нѣмцы отрицали специфическія, не связанныя съ процессомъ войны звѣрства, будто производимыя германскими войсками, и утверждали связь и необходимость военной мощи для германской культуры, съ другой стороны возмущались оправданіемъ милитаризма со стороны ученаго міра. Но и здѣсь нужно же сказать, что правдивость была на сторонѣ нѣмецкихъ профессоровъ., Исторія не часто встрѣчаетъ мощно расцвѣтающую культуру внѣ опоры на всесторонне расцвѣтающій народный организмъ, обезпеченный только въ томъ случаѣ, если онъ въ борьбѣ и соревнованіи съ соперниками и врагами защищенъ силой, которая открываетъ возможность экономическаго и соціальнаго роста и духовнаго расцвѣта. Конечно, если культура (даже специфически духовная) для своего длительнаго и богатаго расцвѣта обыкновенно нуждается въ соціально экономическомъ развитіи и международно-военной обезпеченности, то вѣдь и обратно, подлинный военный расцвѣтъ предполагаетъ общетехническую, соціальную, а слѣдовательно и духовную куль-туру, безъ которой онъ можетъ дать только мнимую силу. И само собой понятно, что во времени не совпадаютъ вершины въ разныхъ областяхъ и отрасляхъ культуры. Органическая сила, налившаяся въ коллективѣ, проявляется въ отдѣльныхъ сферахъ жизни и общественности не только въ зависимости отъ различныхъ историческихъ условій различно, но еще и въ разныхъ темпахъ и послѣдовательностяхъ въ зависимости отъ свойствъ этихъ областей. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ вершинныя основополагающія достиженія неизбѣжно лежатъ ближе къ началу пути (это относятся преимущественно къ искусству и философіи), между тѣмъ какъ въ другихъ областяхъ они вырабатываются къ его концу. Съ другой стороны ростъ культуръ является обычно спиралевиднымъ, т. е. нѣкоторыя достиженія государственно-соціальной мощи завершаютъ свои круги, обоснованные опредѣленнымъ культурнымъ наростаніемъ, и тѣмъ создаютъ основу для новыхъ культурныхъ напряженій, которыя затѣмъ обосновываютъ и новые круги государственной соціальной мощи; они не являются непосредственнымъ продолженіемъ тѣхъ первыхъ, но связаны съ ними все же преемственной культурной связью (таковы приблизительно зависимости гете-бетховенской и канто-гегелевской Германіи съ Германіей конца 19 вѣка, наивно противопоставлявшіяся какъ культурная и государственно слабая Германія — варварской и государственно сильной). Бываютъ и разнообразныя мнимыя отклоненія отъ подобной зависимости. Аѳины могутъ казаться чрезвычайно слабымъ политическимъ образованіемъ по сравненію съ Римской имперіей; но въ томъ мірѣ государственности, въ которомъ они жили, развивались и творили, въ мірѣ городской культуры и государственности Эллады, они такой слабостью нисколько не отличались. Въ случаяхъ несоотвѣтствія, а именно превышенія уровня культуры надъ уровнемъ государственности — въ основѣ все же лежитъ либо нѣкогда уже осуществившійся подъемъ народныхъ силъ, вылившійся въ свое время и въ формы государственной мощи (какъ это имѣетъ мѣсто въ Голландіи), либо примыканіе къ культурамъ велико — державнымъ (какъ э, то наблюдается въ Шейцаріи).
