Вполне возможно, эта книга не найдёт благожелательного отклика в академической или журналистской среде, но я не хочу, чтобы читатель воспринял содержащуюся в ней критику в адрес средств массовой информации как проявление высоколобого снобизма. Я считаю журналистику своим вторым призванием, с тех пор, как в конце 70-х гг. мне пришлось отклонить предложение одной нью-йоркской газеты стать её московским корреспондентом. В 80-е гг. я даже вёл колонку («Sovieticus») в журнале «The Nation». Кроме того, вот уже более 10 лет я являюсь аналитиком CBS по проблемам России, не считая комментариев на эту тему, сделанных мною в других средствах теле- и радиовещания.
Иными словами, в основе данной книги лежит вовсе не профессиональная антипатия того или иного толка, а единственно тревога по поводу того, что происходит в России, какую роль моя страна играет в этом, и какие опасности нас всех подстерегают. Много раз, приезжая в Россию и живя в ней, я слышал слова её пылких патриотов: «Запад не хочет знать правду о России!» Но мы хотим, и сегодня больше, чем когда бы то ни было.
Считаю своим долгом выразить признательность нескольким людям. Профессору Джорджу Бреслауэру, который, несмотря на принципиальное несогласие с рядом положений этой книги, позволил мне апробировать мои идеи, опубликовав фрагмент части I в своём влиятельном журнале «Post-Soviet Affairs». Марине Спивак, которая оказала огромную помощь в подготовке книги, не только в исследовательской части, но и в том, что касается перевода моей старомодной рукописи на более современные носители информации. Джеймсу Меерсу, моему давнему другу и редактору издательства W. W. Norton, как всегда, терпеливо сносившему мою непунктуальность и творческие кризисы.
Кроме того, я хочу выразить признательность моей жене, Катрине ван ден Хювель, которой посвящена эта книга, и нашей девятилетней дочери Нике. Будучи сама специалистом по России и редактором журнала «The Nation», Катрина прекрасно разбирается в проблемах, о которых идёт речь в книге. И я бесконечно благодарен ей за ценные замечания по содержанию и стилю, а в особенности — за «чистку» моего текста от ошибок и неточностей. (Оставшиеся суть плоды моего упрямства).
Идея благодарить ребенка за что-либо, кроме прощения за родительское невнимание, может показаться странной, но не в случае с Никой. Во всех наших поездках в Россию — а их было более двадцати с момента её рождения в 1991 г. (т.е. незадолго до того, как начинается действие книги) — Ника неизменно была с нами. Её детский взгляд и невинные вопросы о тамошней жизни часто помогали мне увидеть и понять те вещи, которые сам я мог пропустить. За это, а ещё за то, что Россия стала частью её жизни, я очень обязан своей дочери.
С. К. Нью-Йорк, июнь 2000.Часть I.
О России без России
Перспективы России на ближайшие годы и десятилетия, как никогда, многообещающи.
Дэвид Ремник, журналист, 1997 г.Осторожный оптимизм экономистов… похоже, оправдался; «холистическая» трансформация России будет продолжена.
Ричард Эриксон, экономист, 1998 г.Абсолютно преобладающим чувством среди тех, кто знаком с происходящим в России, является оптимизм.
Вице-президент США Альберт Гор, 1998 г.На мой взгляд, Россия выглядит потрясающе, по сравнению с тем, как она выглядела в 70–80-е годы или в 1992 году.
Роберт Кайзер, журналист, 1999 г.Россия сегодня — принципиально иная страна, чем была 10лет назад… Всего 7 лет переходного периода — и по всем важным вопросам взято нужное направление.
Майкл Макфол, политолог, 1999 г.Пройдет всего несколько лет… и только здание ельцинских реформ будет продолжать возвышаться.
Леон Арон, биограф, 2000 г.Мы хотим напомнить миру, что период может быть губительным.
Глава миссии Красного Креста в бывшей Советской Грузии, 1996 г.Россия — зона экономической катастрофы.
Н. Петраков и В. Перламутров, российские экономисты, 1997 г.Очевидно, что Россия сегодня в самом глубоком за всю свою историю кризисе.
Алексей Подберезкин, русский политический деятель, 1999 г.Гуманитарный кризис огромного масштаба в бывшем Советском Союзе становится всё заметнее.
Программа развития ООН, 1999 г.Русские глубоко пессимистично оценивают выбранное их страной направление: 78% уверены, что Россия движется в неверном направлении, и лишь 7% думают, что в верном.
Обзор Антидиффамационной лиги, 1999 г.В результате ельцинской эпохи разгромлены или разворованы все основные направления нашей государственной, народнохозяйственной, культурной и нравственной жизни. Мы буквально живём среди руин, но притворяемся, что у нас нормальная жизнь… Мы слышали, что у нас проводятся великие реформы. Это были лжереформы, потому что они оставили в нищете больше половины населения страны… Продолжим реформы. Как это понять? Продолжим разграбление России до конца?.. Не дай Бог те реформы продолжать до конца.
Александр Солженицын, 2000 г.{2} Деятельность всех, за небольшим исключением, американских специалистов по России в 1990-е гг. можно расценить как преступную. Результаты этой деятельности поставили под сомнение наши ценности и создали угрозу нашей национальной безопасности.
Когда в 1991 г. Советский Союз прекратил своё существование, четыре профессии американцев заявили свои права на звание экспертов по посткоммунистической России: политики, советники по экономике и финансам, журналисты и учёные. Явившись основанием так называемого «Вашингтонского согласия» («Washington Consensus»), все эти специалисты по России в один голос заявляли, что знают средство от недуга своего пациента, неоднократно заверяли, что лечение идёт полным ходом, и, несмотря на случайные рецидивы, предрекали полное выздоровление. На деле их рецепты, отчёты и прогнозы оказались полностью и заведомо неверны.
Полный перечень просчетов американских политиков, особенно из числа администрации Клинтона, будет дан в заключительной части книги. Здесь же мы должны напомнить, что их политика носила ярко выраженный миссионерский характер: это был настоящий крестовый поход во имя превращения посткоммунистической России в некое подобие американской демократии и капитализма. И, как подлинный крестовый поход, он не был лишь официальной доктриной: инвесторы, журналисты, учёные — все приняли в нём участие.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ВО ИМЯ «РОССИИ, КОТОРАЯ НАМ НУЖНА»
Идея того, что США могут переделать Россию по своему образу и подобию или, по крайней мере, смогут «думать за русских», возникла впервые после Второй мировой войны, в среде апологетов «холодной войны»{3}. В 1992 г., в первый год постсоветской эры и последний год администрации Буша, эта идея возродилась. Так, в апреле 1992 г. состоялось совещание представителей правительства, бизнеса, средств массовой информации и академической среды, которое рекомендовало Соединённым Штатам и их союзникам «принять самое непосредственное участие в процессе трансформации экономической и политической жизни в бывших советских республиках». А один политик-учёный даже конкретизировал задачу: «Нужно сформировать элитный корпус западных экспертов, которые будут жить на территории бывшего Советского Союза и помогать управлять государством и бизнесом»{4}.
Вскоре, однако, этот миссионерский порыв превратился в настоящий крестовый поход, и сделала это администрация Клинтона (хотя, нужно заметить, не без поддержки республиканской партии в Конгрессе). Почти сразу же после инаугурации президента Клинтона в январе 1993 г. его эксперты принялись тайно обсуждать вопрос, «как лучше реформировать Россию» и сформулировать задачи американского участия. Возникшая в результате «целостная политика», как пояснил позднее официальный представитель Госдепартамента, была направлена на внутреннюю «трансформацию России»{5}. По сути дела, США должны были учить экс-коммунистическую Россию капитализму и демократии и наблюдать за процессом превращения — так называемым «переходом». Доверить России самой искать пути собственной трансформации, разумеется, было нельзя, дабы не дать ей заблудиться, как заметил один из сторонников крестового похода, «в хитросплетениях её собственных противоречивых замыслов»{6}.
