А мы опять пришли на аэродром, спрашиваем:
— Как насчет бензина?
— Пожалуйста, покупайте за злотые.
Какие у нас злотые?! И, главное, наш советский бензин, а покупать за злотые!».[80]
И Ваулин вслед за Рапопортом вспоминает о наших бойцах, зарезанных Армией Крайовой. Как сговорились ветераны—летчики.
Антонина Максимовна Комарицына воевала в подразделении ВНОС (Воздушное наблюдение, оповещение, связь). Вот что она вспоминает:
«В Польше я стояла в карауле у овощехранилища… Разводящий пришел, привел мне смену. Я ему докладываю о шорохе, спрашиваю, был ли дозор. Нет, не было. Я пришла в помещение для караула, винтовку поставила, ремень ослабила, легла на нары. Дежурному рассказываю о шорохе, и вдруг звонок: «Товарищ дежурный, в ружье! У вас часового ранило!» За какие—то 15 минут девка пришла, встала, шорох перешел на дорогу, а потом сюда. Она сперва остановила, потом в воздух выстрелила, а они ей разрывной пулей выстрелили и в пятку ранили. Все убежали, а я опять у телефона должна. Потом они пришли, рассказывают, как Лиза орет: тут ли нога, тут ли нога… Война кончилась, и она написала письмо, командир роты нам его читал. Она писала: «Дорогие девушки! Вы, наверное, все живы—здоровы, а я все лежу в госпитале. Сперва ногу отняли до колена, потом выше колена». Девчонка, можно сказать, совсем неграмотная, родители были старенькие, не знаю, были ли живы. Так больше и не знаю».[81]
Можно ли считать, что Лиза, если она дожила до наших дней, должна стесняться того, что была бойцом Красной Армии, которая не спасла Армию Крайову от капитуляции? Кому перед кем должно быть стыдно?
Водитель Долматов Владимир Адольфович:
«Как- то поехал я за пленными, и поляки направили меня по заминированной дороге. Бежит навстречу сапер, машет миноискателем и матом меня кроет. Я останавливаюсь:
— Ты куда едешь! Там же знак висит, что дорога заминирована!
— Нет там знака.
— Давай разворачивайся.
Я стою на обочине, а за кюветом — этот минер. Я беру еще правее и попадаю прямо на мину. Взрыв. От этого минера ничего не осталось, а мы все контуженые. Наше счастье, что машина ехала медленно, и мина взорвалась под двигателем».[82]
Можно ли считать, что погибший минер «предал» поляков? Должны ли его родственники каяться?
Причем кровавые счеты у советских бойцов с Армией Крайовой начались задолго до того, как Красная Армия подошла к Висле.
Окунь Леонид Исаакович, советский партизан, воевавший на территории Западной Белоруссии, до сентября 1939 года оккупированной Польшей, в интервью так ответил на вопрос: «Насколько были опасны для советских партизан польские отряды АК?»:
«Это были звери. Долгое время они сохраняли определенный «нейтралитет» по отношению к «советским» партизанам, но в 1943 году очень много партизан погибло от рук этих «аковцев», и с ними началась война. Польские отряды АК были объявлены «вне закона». У нас к этим полякам—легионерам, из группы поручика Нуркевича, известного палача, как—то попали в плен двенадцать человек из отряда. Поляки долго мучили и избивали пленных партизан, а потом расстреляли в лесу. Поляки торопились. Двоих они не успели добить, и эти два человека, раненые, но выжившие при расстреле бойцы, добрались до отряда и рассказали партизанам об этой трагедии».[83]
Конечно, крайне «неполиткорректно» поступил Леонид Окунь, назвав «зверями» тех, кто мучил перед смертью его товарищей. А как еще он должен был их назвать?
Армия Крайова убивает красноармейцев и партизан, а затем поляки возмущаются: а почему это Красная Армия плохо спасала Армию Крайову?
Ее «орлы» резали «москальские» госпиталя, убивали после долгих мучений и пыток попавших в их руки советских партизан, а после — возмущались, почему их москали так плохо спасали.
Отдельного разговора заслуживает тезис о якобы имевшем место бездействии Красной Армии.
Коль скоро труды отечественных историков и воспоминания советских полководцев не убеждают сторонников теории о «бездействии Красной Армии» в августе—октябре 1944 года в Польше, посмотрим, что по этому поводу писали сами немцы.
СОВЕТСКОЕ «БЕЗДЕЙСТВИЕ» С ГЕРМАНСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Генерал- инспектор танковых войск Германии Гейнц Гудериан вспоминал об ожесточенных боях на Висле:
«25 июля 1944 г. попытка 16–го танкового корпуса русских переправиться через Вислу по железнодорожному мосту у Демблина провалилась. Потери противника составили 30 танков. Мост удалось своевременно взорвать. Другие части бронетанковых войск русских были задержаны севернее Варшавы. У нас, немцев, в то время создалось впечатление, что наша оборона заставила противника приостановить наступление…
Под Магнушевом на Висле противнику также удалось создать предмостное укрепление. Войска, форсировавшие Вислу на этом участке, имели задачу продвигаться вдоль берега на Варшаву, однако были остановлены на р. Пилица.
Тем не менее 8 августа у командования 9–й немецкой армии создалось впечатление, что попытка русских захватить Варшаву внезапным ударом с хода разбилась о стойкость немецкой обороны… Штаб армии доложил, что за период с 26 июля по 8 августа 1944 г…части армии подбили 337 танков и взяли следующие трофеи: 70 орудий, 80 противотанковых пушек, 27 минометов и 116 пулеметов».[84]
Возникает вопрос: что делали экипажи упомянутых 337 советских танков — горели в боях или «позорно бездействовали»? 337 подбитых танков — это результат ожесточенных боев или бездействия?
Генерал фон Меллентин о боях на Висле летом 1944 года знал не понаслышке. Сам в них участвовал. Вот что он о них написал:
«2 августа поляки начали восстание и захватили большую часть Варшавы. Помимо всего этого, войска маршала Конева на широком фронте вышли на Вислу и грозили вбить клин между 1–й и 4–й танковыми армиями.
Такова была общая обстановка, когда генерал Бальк и я прибыли в 4–ю танковую армию, пытавшуюся в то время создать оборонительный рубеж в большой излучине Вислы около места ее слияния с рекой Сан. Крупные силы русских уже переправились через Вислу под Баранувом и грозили смять нашу оборону ударом с юга на север. Наш 56–й корпус удерживал фронт от города Солец до реки Пилица. На этом участке русские уже создали два плацдарма — у Козенице и около Ивангорода. От Солеца линия фронта нашего 42–го корпуса шла на западном направлении к Островцу. Правый фланг этого корпуса был открытым, и 3–й танковый корпус спешно подтягивался, чтобы примкнуть к нему. Южнее Вислы в районе Кракова выгружалась 17–я армия, имеющая задачу прикрыть разрыв между 1–й и 4–й танковыми армиями. В это время 24–я танковая дивизия сдерживала наступление русских на левом берегу реки Сан западнее Перемышля.
Обстановка в районе Баранува была особенно критической в период с 5 по 9 августа. 42–й корпус испытывал сильное давление крупных танковых частей русских, но, к счастью, это было одно из лучших наших соединений, имевшее исключительно способных командиров. Оборона была эшелонирована в глубину, а из личного состава тыловых служб были созданы группы истребителей танков для борьбы с танками русских в случае их прорыва. В то время когда 42–й корпус вел оборонительные бои, Бальк направил 3–й танковый корпус против левого фланга русских. Во время этого удара 3–му корпусу удалось остановить наступление русских и продвинуться на значительное расстояние. В это время подошел 48–й танковый корпус, и с его помощью мы смогли значительно уменьшить размеры плацдарма русских у Баранува. Гудериан пишет: «Только благодаря неисчерпаемой энергии и умелому руководству генерала Балька удалось в этом районе предотвратить катастрофу».
Когда стало ясно, что полностью ликвидировать плацдарм у Баранува не представляется возможным — я уже подчеркивал ту быстроту, с которой русские могут сделать любой плацдарм неприступным, — Бальк решил уничтожить два плацдарма в полосе 56–го корпуса. Для этой цели он решил создать подавляющее превосходство в технике, но использовать минимальное количество живой силы. Для удара по плацдарму у Козенице, удерживаемому двумя—тремя русскими дивизиями, мы использовали только шесть батальонов, зато мы обеспечили их поддержку 120 самоходными орудиями, артиллерией двух дивизий, сдерживающих русских в районе плацдарма, многочисленными батареями 42–го корпуса и всей артиллерией трех танковых дивизий. Кроме того, мы подтянули две минометные бригады. Сосредоточение артиллерии 42–го корпуса было особенно смелым маневром, ибо на каждой огневой позиции наших батарей у Баранува было оставлено только одно орудие. На участок под Козенице артиллерия была переброшена ночью и возвращена на свои позиции немедленно после проведения артиллерийской подготовки.
