Как и Ворошилов, маршал Егоров также не произвел на британского генерала впечатления «сильной личности». Однако если Ворошилов, будучи «не сильной личностью», показался «способным человеком», то «начальник штаба маршал Егоров, — начал свою характеристику Егорова британский генерал, — хотя и достаточно приятен, но не производит впечатления сильной или талантливой личности». Далее генерал Уэйвелл дает в целом не очень лестную характеристику маршалу Егорову как начальнику Генерального штаба. «Вполне удовлетворительный в качестве номинального руководителя, — отмечает он, — если за ним стоит действительно хороший штаб, но не человек, могущий ввести и осуществить что-либо значительное, исходящее от него самого, — по крайней мере, таково впечатление, которое он на нас произвел. Он был офицером Генерального штаба старой армии». Следует отметить, что такое мнение о Егорове сложилось тогда практически у всех зарубежных наблюдателей, в том числе и в русском военном зарубежье, и в высшем комсоставе самой Красной Армии. Зато весьма примечательна характеристика, которую генерал Уэйвелл дал маршалу Тухачевскому. При этом надо учесть, что маршал не был уже совсем незнакомой фигурой для британского генералитета. Однако характеристика, данная ему британским наблюдателем, свидетельствует о том, что визит в Лондон оставил для английской политической и военной элиты фигуру Тухачевского все еще в основном «закрытой», нуждающейся в дополнительной характеристике.
«Маршал Тухачевский, — начинает свою характеристику Уэйвелл, — заместитель Ворошилова, представляет собой тип, менее привлекательный, чем Ворошилов или чем Егоров, но с немалыми энергией и интеллектом. Он, как утверждают, при необходимости беспощаден и выглядит таким образом. Он также выглядит так, как если бы он сумел создать себе положение, которым достаточно доволен. Он бывший гвардейский офицер, который во время войны был взят в плен и бежал из Германии». Первое ощущение от сказанного британским генералом — у него было весьма мало предварительной информации о Тухачевском. Это позволяет предполагать, что этой информации не было и у британского Генерального штаба, несмотря на визит Тухачевского в Лондон в январе — феврале 1936 г. Во всяком случае, для высших британских офицеров уровня генерала Уэйвелла маршал Тухачевский фигура, как отмечалось уже выше, по-прежнему «закрытая». При этом обращает на себя внимание тот факт, что Тухачевский вовсе не произвел на британского генерала впечатления человека «приятного». Он прямо заметил, что Тухачевский в этом отношении «представляет собой тип, менее привлекательный, чем Ворошилов или чем Егоров». В то же время в глаза британскому военному наблюдателю бросились два, видимо, отчетливо прослеживаемые качества — «немалые энергия и интеллект». В отличие от Ворошилова и Егорова, в характеристике британского генерала Тухачевский, несомненно, «сильная личность». Это мнение проистекает из ссылки на людей, знавших Тухачевского: «он, как утверждают, при необходимости беспощаден и выглядит таким образом». Следует заметить этот штрих, брошенный вроде бы незаметно британским генералом, — «выглядит таким образом», т. е. Тухачевский и внешне выглядит «беспощадным». Уэйвелл обращает внимание и еще на одно впечатление от личности Тухачевского, тоже ярко выраженное внешне: «Он также выглядит так, как если бы он сумел создать себе положение, которым достаточно доволен». Интересно, что аналогичное впечатление произвел Тухачевский и на французского военного министра генерала Гамелена в феврале 1936 г. в Париже, и на американского посла Дж. Дэвиса в апреле 1937 г. в Москве. Не исключено, что такое военно-политическое самочувствие Тухачевского генерал Уэйвелл объясняет последней фразой из своей характеристики Тухачевского: «Он бывший гвардейский офицер, который во время войны был взят в плен и бежал из Германии». Иными словами, принадлежность Тухачевского к офицерам императорской гвардии, т. е. к аристократии, и побег из германского плена, несомненно, требовавший и мужества, и силы воли, сами по себе уже являются определенной характеристикой этой личности и его военно-политической роли в советском военном руководстве.
Благодаря своим выдающимся природным военным дарованиям и высоким профессиональным навыкам подобное же впечатление произвел на британского генерала также командарм Уборевич. Отмечая, что командарм «был младшим офицером старой армии», генерал Уэйвелл признается, что «командующий Белорусским военным округом произвел на нас сильное впечатление как человек, превосходящий своим дарованием средний уровень». Однако, в отличие от Тухачевского, командарм Уборевич и лично вызывал положительную реакцию у британского военного наблюдателя. «Он обладает очень приятными манерами, — отметил тот, давая в этом отношении почти ту же оценку, что и Ворошилову, — полон энергии и, несомненно, популярен в своих войсках».
Не мог не заметить британский генерал и колоритную личность маршала Буденного. Впрочем, Буденный не показался Уэйвеллу сколько-нибудь значительной фигурой среди высших командиров Красной Армии. В этом отношении британский генерал своим мнением о маршале подтверждает мнение и других иностранных наблюдателей, как и представителей русского военного зарубежья. «Маршал Буденный является оживленным, привлекательным старым воякой типа «бригадира Жерара», — отмечает генерал. — Он был унтер-офицером кавалерии старой царской армии, и его идеалом военных действий остается, вероятно, кавалерийская атака. Он очень популярен и живописен и был прекрасно встречен, когда на параде после маневров вел казаков».
Примечательно, что из других советских высших офицеров, которые произвели впечатление на членов британской делегации «своими способностями», генерал Уэйвелл выделил лишь двух — командарма Ха- лепского, начальника Управления механизации и бронетанковых войск, и комкора Хрипина, заместителя командующего советскими ВВС. Возможно, Уэйвелл не упомянул самого командующего ВВС РККА командарма Алксниса не потому, что счел его фигурой малозначащей в военно-профессиональном отношении, а потому, что, как он предварительно оговорился, характеризует лишь тех советских генералов, с которыми ему довелось встретиться и общаться во время маневров. Однако этот процесс трудного, постепенного, весьма медленного обретения взаимопонимания руководства двух армий, начавшийся в начале 1936 г., оказался, можно сказать, внезапно прерван и полностью нарушен, в общем-то, неожиданным для Западной Европы и, в частности, для Англии «делом Тухачевского».
Лондонские представители русской эмиграции, такие, как Саблин, имевшие достаточно богатый опыт общения с британской политической элитой, в значительной мере формировавшие взгляды этой элиты, с большим интересом следили за пребыванием маршала Тухачевского как представителя Красной Армии в Лондоне. С этой фигурой, как и в целом с Красной Армией, они, видимо, связывали какие-то надежды на позитивную, в их понимании, эволюцию советского режима в России. Поэтому, судя по контексту писем Саблина, он стремился внушить этот оптимизм и своим корреспондентам из русской эмиграции во Франции, в частности Маклакову, с которым постоянно делился своими соображениями.
Полемизируя в оценке визита и пребывания маршала Тухачевского в Лондоне с обозревателем из монархического еженедельника «Возрождение» под псевдонимом «Амадис», Саблин выражал свое несогласие с той позицией, которую заняла определенная часть русской политической эмиграции в отношении и к Литвинову, и к Тухачевскому во время их пребывания в Лондоне. «Кстати, почему Амадис ставит в кавычки слово «маршал» перед фамилией Тухачевского? — задает он вопрос, делясь с Маклаковым своими соображениями в письме от 2 февраля 1936 г. — Нравится ли это или нет издателю «Возрождения», но Тухачевский — маршал. И таковым здесь его принимали, не забывая при этом, что он является представителем громаднейшей армии. Тухачевский посетил и лорда Свин- тона, стоящего во главе авиации. Все это были совершенно естественные визиты, и Амадис должен это понять и признать».
Как опытный политик и дипломат со стажем, привыкший к политическому прагматизму, однако в то же время как человек, ни в коем случае не примирившийся с большевизмом, Саблин и в этом фрагменте обнаруживает неприятие большевизма не столько на персональном уровне (Литвинов, Тухачевский), сколько на идеологическом и социально-политическом — как систему. Поэтому он считает, что те штрихи «западноевропейской цивилизации», которые появились в поведении высокопоставленных советских политических деятелей, прибывших в Лондон, заслуживают не только внимания, но и поощрения и приятия. Саблин, как и британское правительство, при всем неприятии советского большевистского режима, как политический прагматик не видит последнему никакой реальной альтернативы в тогдашней политической действительности 1936 г. Поэтому и то, что Тухачевский «маршал», и то, что он представитель «громаднейшей армии», и то, что именно в этих качествах его принимает британский военный министр, для Саблина вполне «естественно», и это — политическая реальность, которую следует и нужно признать. Это все как бы включает СССР, его полномочных представителей в традиционную систему политических отношений в Европе. И уже по этим признакам можно считать, что в данной ситуации СССР и его представители отходят от «большевизма», принимают европейские, «цивилизованные» правила игры. И это лишь способствует постепенной эволюции, «перерождению» СССР в «нормальное» государство. В этом же направлении Саблин продолжает и далее полемизировать и не соглашаться с «непримиримой» частью русской политической эмиграции.
