как «проявление величайшего неуважения», и чанкайшистские лакеи поспешили принести японскому микадо свои извинения. 7 июля по поводу этого инцидента с журналом «Синьшэн» правительство Чан Кайши и ЦИК гоминдана издали за совместной подписью ещё более позорный приказ, в котором говорилось:
«В корреспонденции, помещённой в журнале „Синьшэн“, было проявлено неуважение к японскому императору, что в серьёзной степени наносит вред добрососедским отношениям между двумя странами. Впредь к достоинству японского императора надлежит проявлять безусловное уважение. Опубликование аналогичных корреспонденций строго запрещается, и виновные в нарушении этого приказа понесут суровое наказание».
Из этого явствует, что Чан Кайши не только захотел лично пойти в лакеи к японскому микадо, но и стремился заставить весь китайский народ стать его (микадо) верноподданными. В октябре Чан Кайши направил на Тайвань Чэнь И для участия в «больших торжествах» по поводу сорокалетия оккупации Тайваня японскими захватчиками. Он хотел подчеркнуть, что готов превратить весь Китай во второй Тайвань.
Сианьские события — ответ народа на предательскую политику Чан Кайши
Народ — и только народ — разрушил агрессивные мечты японских захватчиков и сорвал предательские планы Чан Кайши.
Во-первых, Китайская Красная Армия для оказания отпора Японии передислоцировалась на Север. Этим великим маршем Китайская Красная Армия под руководством Мао Цзэдуна разрушила план Секта об её «окружении и истреблении». По величайшим трудностям и опасностям, которые она преодолела в пути, по мастерству командования, по проявленной коммунистами и всеми бойцами силе солидарности, по самоотверженности и героизму этот марш не имеет прецедентов в истории Китая. Прорвав окружение Чан Кайши, Красная Армия вышла в район, представлявший наибольшую стратегическую ценность в борьбе с японцами,— на стык провинций Шэньси — Ганьсу — Нинся. Китайский народ восторженно приветствовал успех этого великого перехода, мировая общественность сочла его чудом. Люди признавали, что этот великий марш явился высшим выражением веры китайского народа в свои силы.
Во-вторых, одновременно с переходом Красной Армии в Пограничный район Шэньси — Ганьсу — Нинся, в стране вспыхнуло славное «движение 9 декабря 1935 г.» [87]. Это движение говорило не только о возросшей сознательности китайской молодежи, но и свидетельствовало о новых сдвигах в соотношении классовых сил в стране.
«Волна антияпонского национального революционного движения пробудила наиболее отсталые слои рабочего класса и крестьянства, которые включились в активную революционную борьбу. Более того, теперь на сторону революции перешли широкие мелкобуржуазные массы и интеллигенция… В лагере контрреволюции — новые шатания, разброд, конфликты. Намечается тенденция, что часть национальной буржуазии, значительная часть кулачества и мелких помещиков на селе и даже значительная часть милитаристов займёт благожелательный нейтралитет или даже включится в развёртывающееся сейчас новое национальное движение, в результате чего рамки национально-революционного фронта расширятся».
Чан Кайши продолжал считать, что его фашистская машина господства является «наиболее дееспособным» средством подавления народного патриотического движения, но, в конечном счёте, нет таких средств, которые могли бы подавить пробуждающиеся потенциальные силы народа. Призыв пекинской молодёжи и охватившее всю страну народное антияпонское движение, как грозой, очистили воздух от смрада капитулянтства, распространявшегося такими презренными шакалами, как Чан Кайши и Ван Цзинвэй. Когда предатель Бай Мянькэ прибыл к чанкайшистскому генералу Хэ Инциню с петицией о предоставлении Северному Китаю так называемой «автономии», Хэ Инцинь принял его с почётом, и Чан Кайши отнюдь не объявил военного положения, не издал приказа о «чрезвычайных мерах по поддержанию порядка». А когда во всей стране студенчество выступило с патриотической петицией о защите родины против японцев, Чан Кайши немедленно объявил военное положение, и были применены «чрезвычайные меры по поддержанию порядка». Всю силу своего оружия Чан Кайши обрушил против безоружной патриотической молодёжи. Антияпонское патриотическое движение студенчества Чан Кайши счел «угрожающим государству». Он предписал «пресекать его силой оружия или же другими эффективными мерами», указав, что
«лиц, виновных в подстрекательстве (посредством сочинений, рисунков, речей или других способов) к совершению указанных выше преступлений [оказывается, любовь к родине является преступлением!], надлежит задерживать на месте, причём, в случае необходимости, для преодоления сопротивления допустимо применение оружия или других эффективных мер; войскам и полиции надлежит немедленно рассеивать все собрания и шествия, нарушающие общественный порядок или подстрекающие население к беспорядкам; организаторов и сопротивляющихся арестовывать. Лица, укрывающие или же способствующие бегству преступников, подлежат аресту; арестованных надлежит подвергать наказанию согласно „чрезвычайному закону о преступлениях против республики“ и другим законам об уголовных преступлениях».
Даже сами японские захватчики не могли бы проделать это так методично! Но все эти зверские меры Чан Кайши не могли остановить великого пробуждения нации. Мао Цзэдун, его соратник Лю Шаоци и другие коммунисты возглавили это движение.
В этой обстановке небывалого национального кризиса, когда страна стояла накануне полной катастрофы, Мао Цзэдун и руководимая им Китайская коммунистическая партия, выражавшие волю всего китайского народа, изменили ход событий. Мао Цзэдун и Китайская коммунистическая партия призвали страну организовать единый национальный фронт, прекратить гражданскую войну, дать единодушный отпор внешнему врагу, чтобы спасти страну от смертельной опасности. Народ горячо поддержал призыв компартии. Однако Чан Кайши, в интересах кучки феодалов-компрадоров — своего семейства и семейств своей родни — Сунь Цзывэня, Кун Сянси и братьев Чэнь Лифу и Чэнь Гофу,— отверг предложение компартии. Он, как уже говорилось выше, продолжал самыми бессовестными и драконовскими средствами подавлять народное патриотическое движение в подвластных ему районах страны, арестовывал руководителей движения за спасение родины и, вместе с тем, продолжал свои «походы» против Красной Армии, сражавшейся с японскими агрессорами и сплачивавшей национальные силы Китая. 27 ноября 1936 г. Чан Кайши, выступая в Сиане с «инструктивной речью» перед офицерами Северо-восточной и Северо-западной армий, продолжал цинично утверждать, что
«коммунистические бандиты [читай: великая Коммунистическая партия Китая и Китайская Красная Армия, призывавшие к созданию единого национального фронта сопротивления Японии] — вот враги, находящиеся непосредственно перед нами, японцы же — это враг далёкий, находящийся за многие тысячи ли [88]. Поэтому сначала следует покончить с коммунистами, а затем уже с японцами. Не понимать этого — значит не видеть перспективы, ставить вопрос на голову, значит не быть достойным звания воина революции» [читай: контрреволюции].
Чжан Сюэлян [89] неоднократно обращался к Чан Кайши с требованием сообща с коммунистами дать отпор японцам. Однажды Чан Кайши во время разговора с Чжан Сюэляном вспылил и, тыча себя пальцем в грудь, крикнул ему: «Меня можно убить, но нельзя заставить изменить уже принятые мною планы». И добавил: — «Японцы — это только нарыв на коже, а коммунисты — язва в кишечнике, вот почему сначала следует уничтожить коммунистов».
В конечном счёте, как и следовало ожидать, зарвавшийся Чан Кайши получил от
