В этой связи я считаю весьма важным акцент на параллели идей мутантного социализма и трактовки Ренессанса как такой же опережающей мутации, но не социалистического, а рождавшегося пять веков назад капиталистического буржуазного общества. Тем самым, на мой взгляд, творчески развиваемый марксизм (что касается, конечно же, не только позиции автора этого текста, но и позиции большинства других критически мыслящих марксистов) позволяет не только объяснить «реальный социализм», но и сделать на базе его исследования ряд шагов вперед в развитии марксистской методологии.
Теперь о том, насколько марксизм как теория ответственен за те мутации, те трагедии, которые были характерны для нашего недавнего прошлого. На мой взгляд, ответственность всякой теории за реальную практику существует. Существует ответственность Ницше за то, как его идеи были использованы в писаниях Шикльгрубера; существует ответственность католической теологии за зверства инквизиции; существует ответственность классического марксизма за то, что произошло в СССР, в том числе за сталинские ГУЛАГи и идеологическое мракобесие той поры.
Но эта ответственность крайне противоречива и диалектична, поскольку следует различать интенции, присущие всякой теории, особенно гуманистической теории, и те извращения, которые связаны с ее объективным использованием в конкретных обстоятельствах. Это касается и такой теории, как либерализм, выросший из гуманистических идей Просвещения и превратившийся в XIX в., а в наибольшей степени в XX — начале XXI вв. в систему идеологического оправдания глобальной гегемонии капитала, принявшей крайне агрессивные формы как в период колониализма и мировых войн, так и в эпоху локальных агрессий рубежа XX–XXI вв.
Эта ответственность теории состоит в том, что, провозглашая возможность и необходимость движения к новому обществу (а именно таким было раннее христианство, теории Просвещения, таким был и остается марксизм), всякая наука создает возможность для возникновения различного рода противоречивых социальных движений в период мучительного рождения нового общества на практике. И поскольку обоснованием рождения качественно нового общества практически всегда выступает новая теория, возникающая с некоторым опережением практических реформ и (или) революций, постольку эти теории объективно оказываются и провозвестниками, и жертвами тех мутаций, которые принимают рождающиеся новые общества. Поэтому связь теории и практики оказывается более сложной, нежели примитивная доктрина: Маркс написал трактат с предсказанием социализма, Ленин реализовал этот трактат на практике, Сталин привел эту практическую модель к своему апогею, создав ГУЛАГи и репрессии. Такая трактовка может остаться на совести авторов, подобных Хайеку, Фридману и, может быть, даже Попперу, хотя, как я уже говорил, этот автор, как правило, более аккуратен в своих суждениях.
Действительная связь оказывается иной. Противоречия уходящей в прошлое системы, будь то рабовладельческий Рим, феодальная Европа или капиталистический мир, создают объективную потребность в рождении нового общества и общественных сил, которые ищут возможность движения к такому обществу. В этих условиях объективно рождаются теоретические и идейные искания, призванные дать ответы на те вызовы, которые сама жизнь бросает теории. Так появился блок идей христианства с его ранним гуманизмом, с его тезисом о том, что путь к добру и справедливости закрыт для богатого, с его идеей социального равенства и многими другими позитивными, особенно для эпохи, отделенной от нас двумя тысячелетиями, идеями. Так рождалась модель Просвещения с его идеей социального и духовного равенства дворянина и представителя третьего сословия, с его радикальной критикой крепостничества как унижения человеческого достоинства, с его Декларацией прав человека и гражданина и требованием перехода от монархического правления (от произвола и авторитаризма, как мы бы сейчас сказали) к парламентской демократической республике.
Все это было не просто социальным конструированием тех или других проповедников или ученых. Это были ответы на объективные вызовы эпохи. Идеологи раннего христианства и мыслители эпохи Просвещения лишь проговаривали на языке идей и нравственности, на языке теории и знаний то, что было требованием жизни, то, что не могло выразить косноязычное сообщество, готовое к протесту.
Точно так же и марксизм родился из объективных противоречий социальных революций, потрясших Европу в 1848 г., последующих социальных движений, включая Парижскую коммуну, борьбу за социальное освобождение в странах Востока и даже в России (вспомним заочные и очные диалоги Маркса с русскими революционными демократами, начиная от переводов «Капитала» на русский язык и включая явную и неявную полемику Маркса и Герцена).
Именно эти противоречия, именно реальные революционные движения XIX в., процессы создания профсоюзов и социал-демократических партий Первого и, если говорить уже об Энгельсе, Второго Интернационала, именно реальная борьба социал-демократов во всем мире на рубеже XIX–XX вв. вызвали к жизни работы Маркса, Энгельса, Ленина, а позже марксистов, о которых я уже многократно говорил. Поэтому марксизм как теория есть не что иное, как одна из наиболее последовательных теоретических моделей, отражающих реальные противоречия старой системы и тенденции рождения нового общества в историческом процессе.
Поскольку же в процессе рождения нового общества объективно возможным является и возникновение исторических мутаций, постольку и теории, предвещающие это рождение, оказываются связанными с тем или иным — «чистым» или «мутантным» — вариантом генезиса. Возможными и практически реализовавшимися были мутации на пути рождения буржуазного общества, и идеи Просвещения на практике воплощались в виде мучительных социальных потрясений, характерных практически для всех стран Европы и США на протяжении XIX в. А позже формы жестокой борьбы, в том числе и борьбы уже победивших капиталистических отношений (либеральных моделей капитализма), превративших свои страны не просто в капиталистические, но и в колониальные державы, против освободительных движений в странах Третьего мира. Муки Войны за независимость и гражданской войны в США; муки четырех революций во Франции, лишь после которых в этой стране восторжествовал буржуазный порядок; мучительное рождение капитализма в России, где крепостничество существовало вплоть до второй половины XIX в.; не менее мучительные процессы рождения буржуазного общества во всех других странах мира, продолжавшиеся вплоть до второй половины XX в., — все это практическое воплощение того, что теоретически было предсказано Просвещением как объективная необходимость рождения буржуазного мира. Ответственны ли мыслители Просвещения за эти мучительные противоречия? И да, и нет.
Да — в том смысле, что они далеко не всегда предвидели муки, в которых будет рождаться новое либеральное общество. Нет — в том смысле, что они были абсолютно правы и как теоретики, и как нравственные граждане своей эпохи, предсказывая объективную необходимость и возможность создания общества, более гуманного, более справедливого, более эффективного, чем феодальное. Точно так же и марксизм ответственен за муки рождения социализма и его мутации, характерные для СССР и других стран мировой социалистической системы. Ответственен в том смысле, что не смог в полной мере предсказать и предвидеть те противоречия, которые вызовет рождение нового общества в реальных исторических условиях. Но это относится к любой теории, любой науке. Ответственность Маркса примерно такова же, как ответственность супругов Кюри за бомбардировку американцами Хиросимы и Нагасаки или ответственность Пастера и «отцов» современной биологической науки за появление бактериологического оружия, Менделеева и других великих химиков за возникновение оружия химического. Наука предсказывает и указывает на объективно возможные направления прогресса. Те социальные флюктуации, которые характерны для этого прогресса, есть неизбежный и объективный процесс, и сверхзадача науки (особенно общественной, такой как марксизм) состоит в том, чтобы, по возможности, показать, в каких условиях, как и почему эти флюктуации возможны, когда и как их можно избежать.
В этом отношении марксизм сделал лишь первые робкие шаги в направлении предсказания возможных мутаций рождающегося социалистического общества, и, естественно, теория не могла предсказать, показать все возможные зигзаги будущего исторического развития. Но я не могу сказать, что это вина марксистов-теоретиков, ибо исторический горизонт развития общества, характерный для рубежа XIX–XX вв., по-видимому, объективно не позволял предсказать эти сложности и муки родов будущего, которые будут для него характерны. При этом специально подчеркну, что ни один из марксистов, начиная с Маркса и заканчивая Лениным, Розой Люксембург и их соратниками, никогда не считали, что дорога рождения социализма будет простой и прямолинейной. Они видели и понимали, какие страдания предстоят будущему обществу на пути к рождению новых отношений, но при этом считали, что задача марксистов состоит не в том, чтобы провоцировать это будущее общество (что приписывает Поппер марксизму и марксистам). Нет, наша задача состоит в том, чтобы максимально облегчать муки объективно происходящего рождения нового общества, создавая максимально благоприятные субъективные условия для реализации объективных процессов реформ и революций (в частности, борясь за демократизацию и социализацию буржуазной системы); направляя процессы реформ и революций в русло наиболее позитивного, наиболее гуманистического и демократичного созидания нового общества, где и насколько это объективно возможно.
