После того как она перебиралась через границу, достаточно было опустить эти чулки в теплую воду, чтобы получить невидимые чернила. Дошли даже до того, что секретные сообщения писали на коже агентов связи.
Все письма, адресованные, в американскую армию, проходили цензуру, во избежание просачивания военных сведений. Цензура исходила из следующего принципа: «Без глубокого овладения той изобретательностью, с которой из подробностей, кажущихся незначительными, но собранных вместе, могут быть извлечены чрезвычайно важные сведения, никто не может отличить, что является, и что не является сведением военного характера. Почтовые открытки с картинками, плохо процензурированные письма, найденные офицерами разведки, дали возможность разрешить сложные задачи и иногда даже определяли исход сражения».
Просмотр писем американских солдат
Возможность такого «просачивания» была очень велика, если принять во внимание переписку двух миллионов молодых людей, большей частью новичков в искусстве войны, из которых состояла американская экспедиционная армия. Тыловой цензор обнаружил единственный случай настоящего предательства, да и то он был раздут, главным образом, вследствие того, что цензор прессы воспротивился его подробному описанию в газете экспедиционной армии «Старс энд Страйпс, ограничившейся лишь кратким сообщением.
Как обстояло дело в действительности, никогда не было опубликовано; между тем, произошло следующее. Капитан Люсьен Дж. Дета, стоявший во главе экспериментальной лаборатории при канцелярии главного цензора, нашел в двух письмах сообщения, написанные между строчками фруктовым соком при помощи стального пера.
Работа была очень плохая, потому что вследствие окисления буквы появились еще раньше, чем письмо было подвергнуто испытанию в лаборатории. Оба письма были написаны на бумаге, которою снабжали Красный Крест и лавки Христианского союза молодежи; на них стояла подпись солдата Бентиволио. Он посылал своим родителям, жившим в Италии, сообщения в таком духе: «Все тут идет прескверно. Питание плохое. Не верьте тому, что рассказывают газеты. Всех нас убьют».
Солдат предстал перед военным судом. Его полное неведение служило ясным доказательством того, что он не шпион. Этим дело кончилось. Другие, более хитрые солдаты пытались обойти цензуру просто ради того, чтобы посылать сведения своим семьям. Майор Адамс рассказывает: «Мы обнаружили многочисленные попытки посылать более или менее секретные сведения для удовлетворения любопытства родных или друзей. Эти сведения обычно касались местопребывания солдата, местопребывания соседних частей или района, куда он должен был направиться. Все это обычно писалось шифром, который было легко разгадать, и лишь изредка симпатическими чернилами».
Американские солдаты немецкого происхождения доставляли разведывательному отделу много хлопот. Следовало ли посылать их на фронт? Если бы они были взяты в плен, то немцы могли бы их расстрелять за предательство. Немцы грозили, что будут поступать именно так. Поэтому разведывательный отдел посоветовал военному министерству не посылать во Францию большего количества солдат немцев, чем было необходимо, а тем, которые уже находились во Франции, предоставлялся выбор между фронтом и службой снабжения.
Некоторые выбирали фронт и вели себя там примерно.
Конечно, цензура очень внимательно следила за письмами, адресованными лицам с немецкими фамилиями. Одно из таких писем позволило раскрыть любопытный случай. Оно было адресовано унтер-офицеру полка, находившегося на расстоянии 20 км от Шомона. Расследование установило, что этот унтер-офицер служил в береговой артиллерии и проявил большие знания. Его солдатская книжка характеризовала его как примерного солдата, но внешность у него была типичного пруссака, превосходно дисциплинированного, скорее с манерами офицера, чем унтер-офицера. В течение двух дней его допрашивал полковник Сиго, и, в конце концов, он рассказал свою историю:
— Я — барон фон Шрак и происхожу из семьи, хорошо известной в Германии. Еще задолго до войны я был произведен в лейтенанты одного из самых лучших немецких полков. Я много пил и любил игру и, в конце концов, растратил деньги полкового собрания. Меня оставили на свободе, взяв с меня обещание, что я поступлю на секретную службу. В Шарлоттенбурге меня обучали морскому и военному шпионажу. Меня предназначали для Англии. Когда я узнал, что мировая война неизбежна, я сделал попытку уйти с секретной службы, но мне пригрозили смертью. Мне не оставалось ничего другого, как повиноваться приказу, и я уехал в Англию, но, очутившись там, сел на первый пароход и уехал в Соединенные Штаты. В Детройте я вступил в армию. С тех пор я всегда был честным американским солдатом.
Разведывательный отдел послал его обратно в Соединенные Штаты, где его рассказ целиком подтвердился; барон фон Шрак сохранил свое благоприобретенное имя и свою американскую форму, но не свой чин. Он получил чин капитана разведывательной службы.
Почтовая цензура помогла разоблачить единственного шпиона, приговоренного в Соединенных Штатах к смертной казни. Его имя — Пабло Ваберский. Было перехвачено несколько писем, адресованных им немецким агентам в Мексике и в Соединенных Штатах.
Точно так же, как контрразведка, в частности безмолвные наблюдатели, мешала шпионам проникать в ряды американской экспедиционной армии, так и почтовая цензура разоблачала людей, безукоризненных по своему поведению, но, тем не менее, невольно помогавших шпионам. Было 1 052 случая нарушения дисциплины, и среди них случай с неким майором, который подарил одной из своих знакомых дам коробку с конвертами, на которых была заранее поставлена печать цензуры. Таким образом, она могла писать обо всем, что ей было угодно. Другой офицер писал с фронта одной девушке в Соединенные Штаты, что предыдущее письмо «попало в руки тылового цензора, и этот окопавшийся в тылу человек, который должен что-то делать в оправдание своего существования, послал мне его обратно». Это второе письмо попало к тому же цензору, который был офицером, награжденным орденом за храбрость и медленно выздоравливавшим от ран. К его великому удовольствию это письмо тоже нарушало правила цензуры. Отправитель этого письма получил по заслугам.
Если, по мнению Наполеона, боеспособность армии зависит от состояния ее желудка, то, по мнению Фоша, ее боеспособность зависит, главным образом, от морального ее состояния. А лучшим средством узнать, каково моральное состояние войск, было чтение писем солдат. Солдаты излагали в письмах все свои жалобы, если для них были основания, или даже если оснований не было.
Когда, вскоре после перемирия, генерал Першинг сказал маршалу Фошу, что американские солдаты хотят домой, то он узнал об этом от тылового цензора.
Кроме военных сведений, которые не подлежали оглашению, цензура искала в письмах указаний, свидетельствовавших о моральном состоянии войск, об их отношении к общественным вопросам, о несправедливостях, которым они подвергались, и даже иногда данных, выявлявших подозрительных лиц. Наиболее опасной почтой была почта, адресованная в нейтральные или союзные страны. Почта, адресованная в Америку, была менее опасна. Она слишком долго шла по назначению. Письма, написанные на иностранных языках, выдвигали трудную задачу, и американская экспедиционная армия должна была понимать пятьдесят различных языков, включая наречия индейцев, тагалог, эсперанто и кельтский.
Тыловой цензор получил 30 846 360 писем и из них рассмотрел 6 335 645. В его парижской канцелярии всегда не хватало людей, хотя там работало 33 офицера, 183 солдата и 27 вольнонаемных служащих. Химическая лаборатория была оборудована только в июле 1918 г. и подвергла обработке 53 658 писем в поисках сообщений, написанных симпатическими чернилами. Эта канцелярия не просматривала всей почты американской экспедиционной армии, так как большую часть этой работы выполняли офицеры в каждом полку. Если солдаты предпочитали, чтобы их письма прошли через тыловую цензуру, то они могли пользоваться специальными синими конвертами. Тыловая цензура просматривала всю почту на иностранных языках, почту, адресованную в союзные или нейтральные страны, письма из одного полка американской экспедиционной армии в другой и письма отдельных полков, которые по той или другой причине должны были временно проходить двойную цензуру. Письма солдат, адресованные в Соединенные Штаты и написанные по-английски, проходили цензуру в своем полку и отправлялись немедленно. Письма, проходившие через тыловую цензуру, задерживались, по словам тылового цензора, только на 48 часов.
Посылки просматривались цензурой точно так же, как письма. Они могли содержать те зажигательные карандаши, в которых подозревали причину возникновения пожара в ставке главнокомандующего, или даже шпионские донесения. Немцы посылали такие донесения в Швейцарию и писали их молоком на шелковой бумаге, в которую обвертывались фрукты, шедшие из Италии и с юга Франции. Такие письма можно было прочитать, держа бумагу на свет. Один венгерский барон в Женеве сжигал у себя во дворе такое количество ящиков из-под фруктов, что полиция, прежде чем разрешить доставку на его имя посылок, стала вынимать из них всю бумагу. После этого агенты барона начали писать свои донесения на стенках ящиков. Барон совершенно испортил крышку своего стола химическими веществами, которыми он пользовался для проявления сообщений. Операции барона с фруктами давали так много денег, что у него была большая клиентура; одним из его клиентов был известный фабрикант автомобилей Иеллинек, который до войны руководил со своей яхты немецким шпионажем в Ницце.
