Дверь захлопнулась. Он резко поднял руку, и я увидел, что Руис держит автоматический пистолет, черный, с длинным магазином, уродливо торчащим вниз, как сук обуглившегося деревянного обрубка, выхваченного из костра. А Кайбол наверняка даже не понял, что это у него в руке.
Как же удалось Руису незаметно принести с собой оружие? Конечно, он захватил пистолет при походе к «Сириусу» и прятал где-нибудь, скорее всего в шкафчике или под постелью.
Зачем он, отправляясь на Луну, взял с собой оружие? Он не ожидал здесь встретить не только людей, но вообще никакого живого существа. У меня и мысли не было об оружии. Альвины тоже не имели его, исключая снаряды с «желтым облаком», может быть, взрывчатки. Еще я видел у Гроса что-то вроде лучевого аппарата, действующего на близком расстоянии. Но все вещи, которые не понадобятся альвинам на обратном пути, были по распоряжению магистра выброшены в расщелину или уничтожены - это я хорошо знал.
Дин Руис захватил автоматический пистолет, вероятно, по привычке - так выходит на улицу хулиган, ощупывая в кармане складной нож с пружиной. Или он сделал это, чтобы не чувствовать себя беспомощным в рискованном полете и во время краткого пребывания на Луне? Трусливый человек, оказавшись в пустыне, где ему ничто не угрожает, кроме смерти от голода, на какое-то время становится храбрым при одном сознании, что он не с голыми руками…
Мысли, взметнувшиеся в моей голове вихрем, быстро улеглись, и странно - подумалось почему-то лишь о магнитофоне… - Хорошо что я оставил его включенным…
В кого хотел Дин пустить первую пулю, не было времени разгадывать. Только бросок вперед, рукопашная схватка может обезоружить его…
Выстрел остановил меня на полпути… Черный дымок и кисловатый с гарью запах. Не от этого ли запаха закружилась голова?.. Я вижу белые пульты с черными потухшими зрачками регуляторов и вверху покатую крышу. По шее течет горячая струя. Черный пистолет лежит так близко от меня, что можно достать рукой. Надо перевернуться через голову, упасть на пистолет, прижать его спиной…
Я лежу на спине, подо мной пистолет. Дин стоит рядом, вытаращив глаза. Он удивлен случившимся. Слабость лунного притяжения подстроила ему неожиданность. Отдача выстрела оказалась такой силы, что оружие вылетело из рук.
Кайбол выбежал за дверь, крича что-то на своем языке. Дверь захлопнулась, и наступила тишина.
Мы остались вдвоем - я и Дин Руис. Два человека с одной планеты. Дин сжал кулаки, стиснул зубы и отвел ногу для удара. Хватит ли силы и ловкости перехватить ногу?
Хватило… Мы оба лежим, и четыре руки крепко вцепились в оружие.
Если бы не рана и кровь, я легко бы овладел пистолетом - я был сильнее Дина. Но - кружится голова, и трудно выдержать длительную борьбу.
Дин все-таки ударил меня ногой…
Приоткрылась дверь - и сразу же три выстрела. Пули засели в толстой двери, оставив сверху белые звездочки.
Человек с огнестрельным оружием страшен целому десятку людей, если у них в руках ничего нет. Дин теперь может перестрелять всех и прежде всего покончит со мной. Я жду этого. Подняться нет сил и нет сил даже повернуть голову, чтобы посмотреть врагу в глаза.
Руис почему-то медлит.
Я перевалился на другой бок - Дин стоит у пульта. Он держит пистолет наготове и лихорадочно отыскивает что-то глазами. Что он хочет сделать?
Руис глянул искоса на меня.
- О, ты еще жив? - в голосе усмешка. - Вспомни, как ты сказал: на Земле не будет миллионеров… А я ответил: никто не посмеет тронуть моих денег. Никто ничего не получит от Руисов. Все уничтожу! Пусть все исчезнет на Земле, пусть все ходят в звериных шкурах, живут в пещерах!
Так вот что задумал Руис! Он узнал, что такое «желтое облако», знал, что стоит повернуть одну из прозрачных ручек на пульте - ту, в которой переливается оранжевое пламя, и огромный снаряд выплывет из расщелины в кратере. Снаряд понесется к Земле, окутает ее «желтым облаком»; разрушатся металлы, не будет машин, приборов, связи, исчезнет двадцатый век, и люди вернутся в далекое прошлое.
- Слушай, - злорадствует Руис. - Я еще не все сказал. Я узнал секрет «желтого облака»… Не вздыхай, не разжалобишь меня. Мне жаль одного: не удалось передать секрет отцу. Кое-что передал, но не все - помешала эта красноглазая… Ты думал, Дин Руис - дурачок, обыкновенный парень, любитель выпить, поболтать. Я окончил специальный курс…
«Что же теперь делать, как помешать ему? Слова тут бесполезны, он одержим мыслью и жаждой мстить. И все же надо остановить его, надо победить, шагнуть через невозможное…
- Слушай дальше, пока не наступит конец, слушай внимательно, если хватит сил, кем скоро будет Дин Руис. Когда на Земле все исчезнет и люди останутся с голыми руками, беспомощные, как дети, тогда, черт возьми, я вернусь к ним. - Он помахал пистолетом. - Единственный по-настоящему вооруженный человек! Что мне их дубины и каменные топоры? Все будут бояться меня, для всех я - единственная и самая сильная, самая страшная власть. Понял? Ну, надо кончать эту историю!
Кажется, снова приоткрылась дверь - Дин отвел руку от пульта. Я с трудом приподнимаю голову, чтобы увидеть друзей. Альвины не решаются войти. Дин не стал стрелять наугад, он приберегает патроны.
Я лежу против двери и хорошо вижу в глубине коридора лицо Ильманы. Она порывается войти, очевидно, надеясь, что в женщину Руис стрелять не будет. Альвины удерживают, не пускают ее. Дин не может видеть Ильманы: пульт стоит ближе к стене, и Руису приходится смотреть наискосок.
Шагнуть через невозможное… Почему - невозможное? При виде Ильманы мне вспомнилось то, чего наверное не знал Руис или забыл, распалясь ожесточением.
Я зажал шею левой рукой, напряг силы.
- Ильмана, воздух, воздух! - и правой рукой показал вверх. - Прошу, требую, это последнее… Воздух!
Дверь захлопнулась, слилась с прозрачной во всю толщину стеной. Видны только следы пуль, словно отметки мелом.
Дин не придал моим словам значения. Он подумал, что я задыхаюсь.
- Ильмана не поможет. И никто не поможет. Воздуха захотелось! Ты все еще жив? Ну, тогда отвечу на твой вопрос. Помнишь, ты спрашивал, что такое Киджи. Это радист моего отца. Я отсюда разговаривал с Киджи. Сейчас его уже нет на свете, это так же верно, как и то, что тебя через минуту-две тоже не будет - уже не было бы, но я не хочу тратить еще одну пулю. Ну, теперь между нами все ясно, и надо отплатить не только тебе. Вот - ручка, которая повернет жизнь на Земле к каменному веку?
…Рядом шаги - один, два. Тишина. Я смотрю вверх. Гладкая, как стекло, косая крыша, за ней - чернота. Я хорошо помню: по коридору у каждой двери есть маленькая красная кнопка. В случае пожара, достаточно нажать ее, и в комнате откроется клапан - улетучится воздух. Так объясняла мне Ильмана. Это я хорошо помню. И знаю: сейчас чья-то рука протянулась к кнопке - это рука не Ильманы, а Кайбола. Только он может решиться… Скорее же, пока не поздно, пока Руис не повернул ручку на пульте!
Черный свод над крышей опускается, исчезли очертания потолка и углов. Все сливается в неприглядное черное небо, какое раскинулось над Луной, только без Солнца, без звезд и светящейся Земли. Прощай, Земля!
Что-то сверкнуло вверху. Там обозначился длинный клин, он стремительно поднялся острым концом и встал, как парус. Какая-то страшная сила распирает грудь, душит, тянет вверх… Метнулось изменившееся лицо Руиса. Он руками хватает себя за глотку, глаза выпучены. Он кричит, но стоит тишина. И опускается, давит чернота.
Это - смерть моя и Руиса. Это - жизнь там, на Земле, без войны и с машинами, которые нужны человеку.
С гор сползли тяжелые тучи. Дождя пока не было. В этот вечер на улицах города не чувствовалось обычного оживления, пустовали театры и кафе. Люди слушали радио, и долго, до глубокой ночи светились окна домов.
Валентин Юльевич лег спать поздно, он забылся коротким, тяжелым сном и проснулся от болей в спине и от сосущей сердце тоски. Боль усиливалась, она сдавила всю грудь, и трудно стало дышать.
Он не зажег света. За окном монотонно гудел лес, как большой и далекий без ударов колокол. В жалюзи брызгали редкие капли дождя, и как притаившийся зверь, сдержанно и протяжно вздыхал ветер.
Эта ночь предвещала скорое наступление осени с холодной сыростью и длинными мучительными ночами. В последние годы Валентин Юльевич каждую осень переживал очень тяжело. Он видел, как умирает природа. Оголялись деревья, вокруг становилось черно, а рядом вздымались белые горы - там рано выпадал снег и не таял. Валентин Юльевич всю осень жил на границе черного с белым, и ему казалось, что эта роковая граница проходит через его сердце - потому и боли в нем и сосущая тоска. Он радовался, когда утром парк вдруг оказывался запорошенным снегом, и надевал лыжи. Тоска проходила.
Валентин Юльевич чувствовал: эта осень будет для него последней. Услышанное по радио подействовало страшнее самого тяжелого приступа стенокардии. В конечном счете, все это к одному - он испытывал двойную тяжесть на сердце.
