Иногда Израиль Лазаревич Гельфанд с гордостью рассказывал о своих предках, происходивших из этого города. Они, должно быть, были грузчиками, большими и сильными, он тоже был таким. Его родители попытались, как это и было принято в еврейских семьях, дать ему лучшее образование, какое только могли. Кроме учебы в гимназии, Израиль занимался частным образом математикой и гуманитарными предметами. Довольно рано он вошел в круг молодых людей, зараженных идеологией Карла Маркса, произведения которого в это время уже были переведены на русский язык. Вот что писал Парвус о себе, своих склонностях и интересах в годы учебы в гимназии:
«Под звездным небом я погружался в собственные мысли, прислушивался к шуму волн на берегу моря; героические украинские песни переплетались в моей голове с рассказами ремесленников, которые каждый год приезжали к моему отцу из разных областей России.
С идеей классовой борьбы я познакомился по произведениям Тараса Шевченко. Моему дальнейшему развитию помогли книги Н. М. Михайловского, Н. П. Щедрина и Глеба Успенского. Моим первым учебником по политической экономии стала книга Джона Стюарта Милля с комментариями Н. Г. Чернышевского…»
Героический эпос о восстаниях казаков и освободительной борьбе восхищал и будоражил воображение юного Израиля Лазаревича. Вместе с тем он уже давно начал интересоваться вопросами политической экономии и ее теоретиками, о которых было упомянуто выше. Один из них, Щедрин, создал в Одессе «Южно-русский рабочий союз», а Успенский состоял в революционной террористической организации «Народная воля», главным теоретиком которой был Чернышевский.
Один из сторонников этой организации в 1881 году бросил бомбу в царя Александра 11, который считался самым либеральным из всей династии. И это в тот момент, когда он направлялся к Зимнему дворцу, собираясь увенчать свою реформаторскую деятельность провозглашением конституции. Цареубийство было показательным для мотивации деятельности революционеров: они стремились не к улучшению отношений с помощью реформ, а к революции со свержением царского режима.
Все они были заражены учением Карла Маркса, хотя уже давно существовали споры о том, применима ли его теория к России. Марксистский анализ капитализма, к которому у него было, очевидно, двоякое отношение, попытки рассмотреть ход мировой истории исключительно с экономической и социальной точек зрения и вытекающие отсюда прогнозы на будущее — все это производило огромное впечатление на русского оппозиционера, мыслящего обычно менее системными категориями.
Гельфанд какое-то время входил в террористическую организацию «Народная воля». Ее члены пытались интерпретировать марксистские положения применительно к российским отношениям и пришли к выводу, что в России, феодальном крестьянском Государстве, переворот может быть совершен только «снизу», с помощью крестьянских масс. Но что они думали по поводу религии, в которой Маркс усмотрел «фантастическую иллюзию для человека», «опиум для народа»? Как можно было убить веру в русском крестьянине, приверженце традиций и обрядов? Этот вопрос был полностью забыт в революционном энтузиазме.
Но независимо от этого созрело противоречие в среде сторонников союза «Освобождение труда», смешанной русско-еврейской марксистской организации. Они считали, что путь России к революции непременно связан с индустриализацией. Поэтому она должна осуществляться пролетариатом, созданным капиталом и развитием промышленности. Так это изобразил Георгий Плеханов, основатель движения «Освобождение труда», тем самым поставив перед рабочими задачу самим себя «освобождать». К позиции Плеханова присоединились Павел Аксельрод, Вера Засулич и Лев Дейч, которые объявили себя русскими марксистами. Израиль Лазаревич в этом тоже увидел определенную логику и решил проверить возможность ее реализации, опираясь на теорию и практический опыт.
Карл Маркс, создавая «Манифест Коммунистической партии», вышедший в свет в 1848 году, вряд ли мог даже мечтать о том, какую дискуссию его детище вызовет в России, ему не приходила в голову мысль о возможности применения его теории к России, тогда еще аграрному государству. Уладить спор и дать необходимый совет Маркс уже не мог: в 1883 году он умер, бросив на произвол судьбы своих спорящих русских последователей.
Гельфанду исполнилось шестнадцать, когда умер Маркс и создавался союз «Освобождение труда». Он присоединился к этому движению. Несмотря на то что его действительно серьезно занимали обсуждаемые там проблемы, в нем все-таки созревало желание, которому суждено было определить все дальнейшие поступки: желание стать богатым. У него было достаточно времени, чтобы ознакомиться с деловым опытом одесских торговцев и получить представление о том, что означала власть денег. Будучи подростком, он попытался разбогатеть на торговле зерном по примеру этих коммерсантов, получив при этом незнакомое ему раньше удовольствие.
После окончания школы Гельфанд между делом освоил профессию слесаря, что позволило ему изучить положение и мировоззрение рабочих. Совершенно очевидно, что его не покидал вопрос о радикальных социальных преобразованиях страны, и казалось, уже тогда он подчинил свою жизнь мысли о том, как бы с помощью революции изменить общественную жизнь в России, а затем и во всем мире, мобилизовав для этой цели многочисленные народные массы.
Он ориентировался на Карла Маркса. Ему было ясно, что крестьяне — не подходящие для этого союзники, так как их не легко мобилизовать. Поэтому Карл Маркс возлагал надежды на промышленный пролетариат, который в это время только начал формироваться в России. Гельфанд, по примеру Маркса, стал анализировать русскую историю с экономической точки зрения. Как и его теоретический учитель, Гельфанд тоже поддался иллюзиям, Что можно достичь равноправия людей на экономическом уровне.
Израилю Лазаревичу удалось без особого труда соединить свое восхищение идеями Маркса и Энгельса с желанием стать богатым, то есть, исходя из этого учения, одним из очень богатых «капиталистов». Тем не менее нападки обоих мыслителей были направлены в одинаковой степени решительно и непримиримо против того общественного класса, который, между прочим, сделал возможным публикацию «Капитала» и к которому хотел бы принадлежать и Гельфанд, так называемых капиталистов. Как и его кумиры, Гельфанд рассматривал капиталистов в непримиримом противоречии по отношению к рабочему классу, а для реализации теории надо было разжечь конфликт между работодателями и работающими по найму.
Гельфанд находился под воздействием воззваний, обстоятельно сформулированных Марксом и Энгельсом для «Союза коммунистов»: Отстаивать интересы пролетариата в противовес интересам буржуазии, делая это путем ликвидации частной собственности и замены ее имущественной общностью, и осуществить эту цель посредством насильственной демократической революции.
Пропасть между буржуазией и пролетариатом была непреодолимой, и ликвидировать ее можно только с помощью борьбы. Представление о бесклассовом обществе как о конечном пункте этой борьбы между классами, из чего следовала диктатура пролетариата, казалось, очаровало молодого Гельфанда. Вскоре он составил для себя четкую картину всего того, что хотел бы взять у Маркса и Энгельса. Так возник подробный список основных положений и требований, применимых непосредственно к России:
Радикальная критика капитализма; свержение буржуазии пролетариатом как «историческая необходимость»;
отделение церкви от государства; экспроприация частной собственности и национализация полезных ископаемых;
превращение теории в материальную силу; революция как предпочтительная форма политических действий;
международное объединение одного класса — разумеется, только рабочего — в единый союз народных движений разных стран;
с помощью такого союза развязывание революционной войны против царской России.
Когда Гельфанд в эйфории обдумывал эти тезисы, он видел перед собой конечную цель, которая представлялась его теоретическим наставникам: свержение царизма. При этом его, человека, который не мог жаловаться на плохие условия жизни и принадлежал к среднему классу буржуазии, все-таки мучило сознание своего еврейского происхождения. Ведь еврейское население Восточной Европы было действительно дискриминировано в те годы и считалось вторым классом общества.
Другая ситуация была в Западной Европе, где евреи, ассимилированные или нет, являлись неотъемлемой составной частью буржуазии и играли решающую роль в духовной жизни, науке и искусстве. В Восточной же Европе они были выселены в отдельные гетто.
