По освященной временем традиции, характерной для коммунистической эры, все девять скромно поаплодировали самим себе. В глазах репортеров и массы государственных чиновников, что собрались на сей театрально-помпезный ритуал, важнейшей особенностью была отнюдь не манера, с которой девятеро вышли на подиум, или удивительная схожесть их внешнего вида и карьерной истории. Нет, ключом была последовательность их появления, поскольку именно она цементировала иерархию высшего руководства на следующее пятилетие и заодно закладывала линию преемственности на предстоящее десятилетие. Выстроившись на фоне 20-метрового панно с осенними мотивами, девятеро замерли по стойке «смирно», ожидая, когда их в качестве избранных руководителей страны представит первый из вошедших, Ху Цзиньтао, Генеральный секретарь ЦК КПК.
Перед началом съезда власти выполнили тщательно продуманные процедуры обеспечения безопасности, зарезервированные для крупнейших политических мероприятий. Охрана территорий иностранных дипмиссий была удвоена; полиция заняла посты на всех магистральных перекрестках, а на улицах по соседству с Домом народных собраний материализовались патрули из угрюмых сотрудников спецслужб в штатском. Интеллектуалы и ученые получили циркулярные уведомления с советом держать свои мнения при себе. В сентябре, за месяц до съезда, прошли «интернет-рейды», в результате чего на несколько недель были отключены серверы, на которых работали в буквальном смысле тысячи веб-сайтов. В столичном пригороде власти приступили к сносу «поселка жалобщиков», где обитало множество провинциалов, приехавших в Пекин искать справедливости.
Правительство столетиями содержало общенациональный петиционный офис, куда жители страны могли обращаться по поводу обид на чиновничий произвол. Однако перед съездом Пекин пригрозил, что поставит черные метки в личных делах территориальных руководителей, если те допустят проникновение недовольных в столицу. А на случай, если кто-нибудь все же прорвется, возвели последнюю линию обороны, призванную защитить Политбюро от населения — целый ряд «черных каталажек». В них провинциальных ходатаев можно было некоторое время подержать, после чего отпустить. Арест протестующих граждан схож с выигрышем политических очков на Западе, где для этих целей применяется методика временного снижения уровня преступности.
Спецслужбы, местные активисты, государственные чиновники, а также иностранные и китайские журналисты со временем усвоили характер «сезонных» репрессий, ритм которых диктуется политическим календарем. К примеру, телевизионные интервью с выдающимися диссидентами лучше всего брать заранее, да еще за несколько месяцев вперед. К моменту наступления часа «Ч» физический — и даже телефонный — контакт с критиками линии партии безжалостно обрезается. Вань Яньхай, яркий борец за права ВИЧ-инфицированных, оказался одним из многочисленных активистов, которых схватили на улице и поместили под временный арест. Его задерживали и раньше: на двенадцать часов без предъявления обвинений накануне годовщины событий на Тяньяньмэнь (4 июня 1989 г.), а также в августе. «Моя свобода была ограничена», — процитировал он официозную фразу, которой пользуются сотрудники службы безопасности, хватая людей на улицах. Дело в том, что Вань вывел из себя китайский Минздрав, рискнув подать в суд на правительство в связи со скандалом вокруг зараженной крови для переливания. Из-за открытой дружбы с диссидентами Вань не сходил с радарных экранов спецслужб. Всякий раз «ограничение свободы» имело место в гостиничном номере, где Вань подвергался «консультации» по поводу своих взглядов на партию. «Они до сих пор намерены контролировать наши мысли», — сказал Вань позднее.
За годы, предшествовавшие назначению на высшие руководящие посты, и в помине не было общественных прений, предвыборных туров или иных бульварно-сенсационных стычек кандидатов — короче говоря, мероприятий, всегда предваряющих избирательные кампании по западному образцу. Отслеживание хода этой драмы по большей части можно уподобить наблюдению за громадным, хорошо укрепленным замком в окружении рвов и многочисленной стражи. Мы бы видели, что в замке то зажигаются, то гаснут огни; порой в крепостных воротах возникают фигурки посетителей. Изредка из-за могучих стен доносятся раздраженные вопли. Иногда на глаза попадаются жертвы фракционных стычек или элементарного головотяпства, которых вышвыривают за ограду, а потом развозят по тюрьмам или оставляют коротать век на пенсии. Скажем, в процессе подготовки к XVII съезду (2007 г.) в результате крупнейшего коррупционного скандала был смещен партийный босс Шанхая, коммерческой столицы Китая, причем для принятия решения первым лицам государства понадобилось несколько лет напряженных внутренних обсуждений.
Партия десятилетиями не меняла способа открытия миру имен своего нового руководства и, соответственно, руководства страной. Как и при любом решающем политическом событии, кандидатуры на высшие посты обсуждались за закрытыми дверями, в ходе сложных приватных переговоров — а в ряде случае и ожесточенных битв, — с большим упреждением по времени, напрямую или же через доверенных лиц, посредством политических дебатов по вопросам экономики, политической реформы и коррупции. Зарубежная, в частности гонконговская, пресса всеми силами старалась следить за этими внутренними боями, а вот местные и, естественно, более информированные СМИ получали приказ хранить молчание. Завеса секретности превратила собственно объявление в редкостное для современного Китая действо: подлинную политдраму и триллер, кульминация которой происходит вживую и на глазах публики. Для простых китайцев имена и должности новых руководителей были тайной за семью печатями вплоть до момента, когда эти руководители выходили на авансцену, залитую светом софитов и фотовспышек.
Выведя вереницу людей на подиум, Ху лаконично представил их собранию. Сотрудник МИДа, выступавший на ориентацион- ном брифинге перед началом мероприятия, охарактеризовал его как «встречу с Политбюро». «А мы можем задавать им вопросы?» — поинтересовался один западный репортер. «Нет, — прозвучал ответ. — Это, так сказать, пресс-конференция с односторонним движением».
На следующий день местные СМИ опубликовали репортажи в строгом соответствии с партийными установками, а также санированные и утвержденные биографии членов нового Политбюро, распространенные официальным новостным агентством. Любой, кто тем утром разложил бы китайские газеты в один ряд (или проделал то же самое со скриншотами веб-сайтов), решил бы, пожалуй, что у него галлюцинация. Текст заголовков и собственно статей, изображения, размер и компоновка фотоснимков были абсолютно идентичными.
Китайские руководители периодически выражают изумление в ответ на критику, что, дескать, их восхождение не носит полностью демократический характер. Несколько месяцев спустя, в мае 2008 г., во время посещения школы для китайских детишек в японском городе Йокогама, восьмилетний мальчик задал Ху Цзиньтао невинный вопрос: отчего ему в свое время захотелось стать Председателем КНР (этот титул принадлежал Ху по праву, ведь он был избран главой КПК). После того как нервный смех в классе улегся, Ху ответил, что на самом деле он не хотел себе такой работы. «Просто люди всей страны проголосовали за меня, это они хотели, чтобы я стал Председателем. И я не мог подвести китайский народ», — ответил товарищ Ху. В похожем ключе говорил и Цзян Цзэминь, предшественник Ху как на посту генсека, так и Председателя КНР. В интервью одной из американских аналитических телепрограмм в 2000 г. он сказал, что «его тоже избрали», хотя и признал тот факт, что избирательные системы Китая и США «отличаются друг от друга».
В 2007 г. делегатам XVII съезда КПК разрешалось — а в некоторых случаях и предписывалось — общаться с прессой в целях формирования более прозрачного и дружелюбного имиджа партии в глазах остального мира. Нельзя сказать, что у партии нет любопытных историй, к тому же в последние годы классовый состав ее членов сильно расширился. Многие бизнесмены обоего пола, вступившие в ряды КПК или открыто признавшие свою партийность после усилий, предпринятых Цзян Цзэминем в 2002 г., — личности очень яркие, с захватывающими биографиями в духе «из грязи в князи». Но даже в тех случаях, когда партия пытается произвести хорошее впечатление, она ведет себя уклончиво и настороженно.
Например, Чэнь Айлянь, одна из свежеиспеченных китайских миллионерш, член партии и делегат партсъезда, очень живо начала со мной беседу, с огромным удовольствием рассказывала о своем бизнесе. Ее предпринимательская биография кажется одновременно безумной и сказочной, причем подобные истории можно услышать в самых разных уголках Китая. Чэнь поведала мне, что занялась автомобилестроением в начале 90-х, потому как «обожала машины». Объем сбыта комплектующих перевалил за многие миллионы долларов, и в итоге ее частная компания превратилась в крупнейшего в Азии производителя колес из алюминиевых сплавов. В личном автопарке Чэнь есть «Роллс-ройс» (для особых случаев), «Мерседес» (для повседневного использования) и внедорожник «Исудзу» (для загородных поездок). Но стоило нашей беседе свернуть к теме партии, как бизнес-леди превратилась в некое подобие автомата. Даже на невинные вопросы она отвечала благоговейным, «молитвенным» тоном. Сами же ответы стали более сухими, сдержанными, словно заученными с чужих слов. Официальные лозунги, да и только.
