каждым годом становилось все больше «хатаскрайников», что повышало роль радикально настроенного меньшинства. Когда восемь из десяти человек — «хатаскрайники», оставшиеся два будут играть роль общества. В некоторых случаях два человека из десяти могут стать большинством, например, если восемь не пойдут на избирательные участки.
Майдан 2004 года показал, что в украинском обществе сформировано радикальное меньшинство, чье влияние многократно усиливают медиа, интеллигенция и креативный класс. Одновременно изменилась мотивация политических элит: благодаря политреформе Верховная рада таки превратилась в центральную биржу власти и бюджета.
В третьем туре президентских выборов утвердился новый общественно-политический договор: кто контролирует большую толпу, тот и выигрывает выборы. Больше не имели значения рейтинги, подсчет голосов и всевозможные уголовные правонарушения типа вброса бюллетеней.
Политические игроки сделали вывод: победа на выборах = толпа фанатичных сторонников + + многотысячная массовка + купленная интеллигенция + современные медиа.
С 2005 года в украинской пол итической истории началась массовая политизация. На Юго-Востоке впервые за годы «незалежности» появилась многоуровневая политическая организация, в которую были вовлечены местные элиты. Собирались какие-никакие первичные ячейки. Местные политические элиты и капитал Юго-Востока включились в эту биржевую игру. Рейтинги и голоса избирателей превратились в конкурентный политический актив. Словно грибы после дождя возникали политические организации и общественные движения.
На Юго-Востоке появились первые ростки политического сопротивления — тогда оно было оформлено в виде федерализма. В политике и обществе появился новый идеологический раздел — унитаристы и федералисты. Проигравшая на Майдане-2004 сторона использовала идеи федерализма, чтобы закрепиться в своих регионах. В обществе Юго-Востока зрел запрос на политический эскапизм от «оранжевой» реальности. Образ Ющенко и «оранжевых» там долгие годы вызывал отвращение, поэтому федерализм виделся формой защиты родного города от евронацио-налистического безумия, которое в этот раз имело оранжевый цвет.
Сами «оранжевые» не давали обществу расслабиться: культ голодомора (разобран выше), легкая реабилитация бандеровщины, ограничения в публичном использовании русского языка. Жители от Харькова до Одессы впервые испытали неудобства на бытовом уровне, когда пришли в кинотеатры, а там не оказалось фильмов на родном языке. «Оранжевые» активно поддерживали раскольников, из-за чего политизация проходила и в обществе верующих. В Крыму центральная власть показательно поддерживала радикальных крымско-татарских националистов из «Меджлиса», одновременно прессуя русинов в Закарпатье, хотя их не меньше, чем крымских татар в Крыму.
«Оранжевая» власть системно обостряла противоречия. Это было связано с тем, что отдельные функции государства уже находились под внешним управлением, а евронационализм стал правящей идеологией. Во власть пришли откровенные агенты США, такие как главы СБУ Александр Турчинов и Валентин Наливайченко. Министерство юстиции реформировал представитель украинской диаспоры в США Роман Зварич.
Передача под внешнее управление остатков государства растянулась с 2004 по 2014 год.
За это время общество Украины постепенно деградировало до постукраинского состояния.
Федерализм был формой защиты от евронационализма и внешнего управления. Еще одним плюсом федерализма стал пример автономии Крыма, который благодаря статусу республики хотя бы гарантировал языковое равноправие.
Также федерализм был скрытой формой русского империализма, который в местной политической культуре почему-то называется сепаратизмом.
Принцип № 25
Империализм, прагматизм и сепаратизм
В украинском обществе было еще одно политизированное меньшинство — те, кто считал, что тесный военно-политический союз с Россией, вплоть до полного слияния, является единственным правильным курсом. Внутри этого меньшинства шли дискуссии о глубине и методах интеграции.
Долгие годы это меньшинство пыталось склонить на свою сторону большинство. На президентских выборах 1994-го и парламентских 1998 года ему удалось это сделать. Но политическая система переиграла общество.
Поэтому постепенно меньшинство пришло к выводу, что национальные элиты заинтересованы в имитации интеграции. Следовательно, нужно ставить в приоритет интересы региона и города. Если в Киеве решили самоубиться, это не значит, что так решили в Харькове, Донецке и Одессе. Поэтому федерализм смотрелся своеобразным предохранителем, спасательным кругом в случае краха Украины.
За федерализмом скрывался здоровый прагматизм, который базировался на русском империализме. Если Одесса построена как самый западный порт Российской империи, то для развития ей надо быть таким портом. Если в Харькове живут люди, неотличимые от белгородцев, зачем им граница?
Ощущение близости и понятности российского общества и государства, в которых проходили прямо противоположные процессы, рождало сепаратизм. По не сепаратизм как желание устроить отдельную, свою «незалежность», а как стремление сбежать из чумного барака, пока не заразился.
Украинский сепаратизм конца 1980-х базировался на национальном эгоизме и «хатаскрай-ничестве». Послемайданный сепаратизм — это здоровое желание жить в нормальном обществе и понятном государстве, которым постепенно становилась Российская Федерация.
С точки зрения русской политической культуры данное явление не было сепаратизмом. По сути, это русский региональный империализм — когда здоровые части умирающей национальной периферии тянутся к имперскому центру.
Итак, государственность республики подменили внутриэлитарными договоренностями. В обществе воспитали 20 % меньшинства, которое начинало играть роль правильной демократической общественности. Его вожди — журналисты, интеллигенция, шоу-деятели, коммерсанты и прочий креативный класс — преимущественно обитали в Киеве. Эта шумная социальная группа очень быстро превратилась в тусовочку, которая стала играть роль прогрессивной интеллигенции.
Мы знаем фамилии только самых ярких ее представителей вроде Мустафы Найема — благодаря мему из его поста в запрещенном «Фейсбуке» «Берите зонтики, чай, кофе, хорошее настроение и друзей», с которого начался Евромайдан-2014.
За 10–15 лет в Киеве образовалась прослойка талантливых и амбициозных провинциалов гуманитарных профессий, потому как политические конфликты создавали спрос на политологов, редакторов, рекламистов, пиарщиков, продюсеров и прочих политтехнологов.
По большому счету, аналогичные процессы шли и в Москве несколькими годами ранее. Но рынок гуманитарных услуг формировался из корпоративных проектов, рейдерских конфликтов, рекламных кампаний и лоббизма. Власть в России всегда оставалась сакральной, а на Украине ее контрольные пакеты оказались у людей, которых в УССР к начальникам пускали только с черного хода.
Из-за тотальной коммерциализации политики на Украине стремительно деградировали. Среди народных депутатов становилось все меньше людей, занимающихся законотворчеством, и все больше лоббистов. Когда количество лоббистов превысило 50–60 %, Рада перешла на абсолютно коммерческие рельсы: имелась такса на депутатскии запрос, законопроект, позитивное или негативное голосование. Было несколько десятков депутатов Рады, которые выступали коммуникаторами с внешними лоббистами. Были корпоративные депутаты — те, кого делегировали финансово-промышленные группы, либо олигархи собственной персоной.
В период с 2004 по 2014 год политическая и экономическая власть в Киеве настолько срослась, что было непонятно, где заканчиваются интересы вассалов Януковича и начинаются интересы вассалов Ющенко. Имелось два политических лагеря, но внутри элит интересы были так переплетены, что переход из лагеря в лагерь стал нормой. Яркий пример харьковский региональный олигарх, владелец крупнейшего в Восточной Европе рынка «Барабашово». На выборах 2004
