На севере Англии, на шотландской границе, где уголь стоил до войны, вблизи самих каменноугольных копей, всего два рубля тонна, уже давно выращивают виноград в теплицах. Пятьдесят лет тому назад этот виноград, созревавший в январе, продавался огородниками по 10 рублей фунт, а затем перепродавался для стола Наполеона III по 20 рублей фунт. Теперь же тот же самый огородник продает его всего по рублю двадцати копеек фунт, как он сам недавно сообщил в статье, помещенной в одном специальном огородническом журнале. Зависит это от того, что другие конкуренты также посылают в Лондон и Париж целые тонны винограда. Благодаря дешевизне угля и умелой обработке, виноград выращивают зимою на севере и, в противоположность другим фруктам, посылают с севера на юг. В мае английские и джерзейские огородники продают фунт винограда по 80 копеек, и то эта цена — как и цена в двадцать рублей пятьдесят лет тому назад — держится только благодаря редкости продукта. В октябре виноград, выращиваемый в огромных количествах в Англии и на Джерзее — под стеклом и при небольшом искусственном отоплении, — продается немногим дороже, чем виноград, купленный где–нибудь в швейцарских или рейнских виноградниках, т. е. по 6 пенсов (25 коп.) за фунт. И эта цена еще по крайней мере на две трети выше, чем следовало бы; она устанавливается только потому, что тот, кто разводит виноград, платит слишком большую арендную плату, и, кроме того, торговцы и посредники берут с него слишком большой процент со всех расходов по устройству и отоплению.
Можно поэтому сказать, что получать виноград осенью, даже под широтою Лондона и под лондонским туманным небом, можно почти даром. Так, в одном из городских предместий, в Харроу, ничтожная постройка из стекла и цемента, длиною немногим больше чем 4 аршина и шириною около трех, прислоненная к нашему домику, давала нам возможность получать, в продолжение семи лет каждый октябрь, больше 50 фунтов прекрасного винограда от шестилетней виноградной лозы[69]. А между тем постройка так плоха, что дождь льет через крышу. Ночью в ней всегда такая же температура, как снаружи, а ее, конечно, не отопляют, это было бы все равно что отоплять улицу. Уход ограничивается тем, что раз в год растение подстригают (это берет полчаса), а затем привозят тачку навоза, которым обкладывают корень, посаженный вне постройки, в глинистой почве.
Припомним, с другой стороны, сколько труда кладется на виноградники на берегах Рейна или Женевского озера, где на склонах гор приходится строить камень за камнем террасы, а навоз и иногда землю носят на плечах на высоту двухсот или трехсот футов, — и мы поймем, что в общем требуется больше труда для разведения виноградников в Швейцарии или на берегах Рейна, чем под стеклом в лондонских предместьях.
С первого взгляда это может показаться невероятным, потому что мы привыкли думать, что на юге виноград растет сам собою и что труд возделывающих его людей ничего не стоит. Но специалисты, садовники и огородники, наоборот, подтверждают наше заключение. <В Англии самый выгодный род земледелия — это разведение винограда>, — говорит один садовод–практик, издатель английского садоводного журнала. То же самое можно вывести, впрочем, и из сравнения цен.
Переводя это на коммунистический язык, мы можем сказать, что посвящая каких–нибудь двадцать часов в год из своего досуга на уход — в сущности очень приятный — за несколькими виноградными лозами, посаженными под стеклом, в любом европейском климате, каждый из нас мог бы получать столько винограда, сколько он может съесть в своей семье или с друзьями. И то же можно сказать не только о винограде, но и обо всех плодах, растущих в нашем климате.
Если бы поэтому какая–нибудь община применила приемы мелкого огородничества и плодоводства в крупных размерах, она могла бы получать в изобилии всевозможные овощи и всевозможные туземные и иностранные фрукты, причем каждый из ее членов посвящал бы на это не больше нескольких десятков часов в год.
Все это можно проверить когда угодно на опыте. Для этого стоило бы только небольшой группе рабочих прекратить на время производство тех или иных предметов роскоши и посвятить свой труд хотя бы превращению равнины Женневилье (в окрестностях Парижа) в ряд огородов, с отопляемыми стеклянными постройками для защиты всходов и молодых растений, и кроме того устроить на пространстве десятин в пятьдесят ряд экономно построенных теплиц для фруктов — предоставив, конечно, подробности организации опытным садовникам и огородникам.
На основании средних данных, которые дает нам Джерзей, т. е. принимая, что для ухода за растениями под стеклом нужно 7–8 человек на десятину, т. е. меньше 240 000 рабочих часов в год, мы увидим, что для обработки 135 десятин понадобилось бы в год приблизительно 3500000 часов труда. Сто знающих огородников могли бы отдавать этому делу по пяти часов в день; все остальное делали бы не профессиональные огородники, а просто люди, умеющие обращаться с заступом, граблями или поливальной кишкой или смотреть за печкой.
Эта работа дала бы — как мы уже видели в одной из предыдущих глав — по меньшей мере все необходимые овощи и фрукты и даже всю возможную в этом отношении роскошь для 75 000 или 100 000 человек. Допустим, что из них 36 000 изъявили бы желание заниматься огородничеством.
Каждому из них пришлось бы тогда посвятить на это 100 часов в год, распределенных на протяжении всего года; и это время явилось бы для них временем отдыха в кругу друзей и детей, в прекрасных садах — лучших, по всей вероятности, чем сказочные сады Семирамиды[70].
Если предположить, что земледелием захочет заниматься только половина всех взрослых людей (мужчин и женщин), то эти 70 миллионов полудней придется распределить между 1 200 000 человек, что составит на каждого из работающих 58 рабочих дней по 5–ти часов.
Мы видим, таким образом, какое небольшое количество труда нужно для того, чтобы получить в изобилии и фрукты, которых мы должны лишать себя теперь, и овощи, которые стольким матерям приходится осторожно делить между членами своей семьи, чтобы выгадать гроши, служащие для обогащения капиталистов и вампиров–домохозяев.
Пусть бы только человечество сознало, что оно может сделать, и пусть бы это сознание дало ему силу захотеть этого! Пусть бы только оно поняло, что тот подводный камень, о который разбивались до сих пор все революции — это умственная трусость!
VI
Нетрудно видеть, какое будущее откроется тогда перед социальной революцией.
Всякий раз, когда мы говорим о социальной революции с серьезным рабочим, которому приходилось видеть в своей жизни голодающих детей, он нахмуривается и упорно ставит нам вопрос: <А откуда взять хлеб? Хватит ли его всем, если каждый будет есть досыта? А что если невежественная деревня, настроенная реакционерами, захочет морить голодом горожан, как она морила их в 1793 году?> Но пусть только деревня попробует? Тогда большие города сумеют обойтись без нее.
Куда, в самом деле, употребят свободное время те сотни тысяч рабочих, которые задыхаются теперь на фабриках или в мастерских? Неужели они и после революции будут продолжать сидеть взаперти?
Неужели они будут продолжать выделывать разные мелкие предметы роскоши на вывоз, даже когда они увидят, что хлеб на исходе, что мяса становится мало, что овощи исчезают и заменить всего этого нечем?
Конечно, нет! Они несомненно выйдут из города в поле; а там машины даже самым слабым из них дадут возможность принять участие в общем труде; они внесут таким образом в старое земледельческое хозяйство ту же революцию, которая уже будет совершена в учреждениях и идеях.
В одном месте сотни десятин покроются стеклянными кровлями, и как мужчины, так и женщины с нежными руками будут ухаживать там за молодыми растениями. В другом вспашут сотни десятин трактором[71], улучшат почву при помощи удобрения или размельченного графита и известняка. И под руками этой веселой толпы случайных хлебопашцев поля покроются богатыми жатвами; руководить работой будут, конечно, люди, знающие земледелие, главным же образом — великий практический ум народа, пробудившегося от долгого сна и идущего вперед по пути, освещенному ярким светом всеобщего счастья.
И вот уже через два–три месяца первая жатва удовлетворит насущным потребностям и обеспечит пищу народу; после стольких веков ожидания он сможет впервые наесться досыта.
В то же время народный гений — гений народа, восставшего и сознавшего свои потребности, — будет работать над введением новых приемов земледелия — приемов, которые мы предчувствуем уже и теперь, но которые еще требуют проверки на опыте. Тогда будут произведены опыты над влиянием света — этой неоцененной еще в земледелии силой, которая дает возможность ячменю созревать в 45 дней в якутском климате; сконцентрированный солнечный свет или искусственный свет будет соперничать с теплотой в деле ускорения роста молодых растений. Какой–нибудь будущий Муше изобретет машину, которая сможет направлять и заставлять работать солнечные лучи, вместо того чтобы добывать из недр земли солнечную теплоту, заложенную там в виде угля. Будут сделаны опыты над орошением земли культурами микроорганизмов — мысль вполне рациональная, но еще новая, осуществление которой даст, вероятно, возможность разводить в земле живые клеточки, необходимые растениям как для питания их корешков, так и для разложения составных частей почвы.
