Марсилий, так же как в новое время Руссо, строго отличает законодателя от главной или первенствующей части государства, которую мы называем правительством и которую он называет судом. Верховная власть, по его учению, принадлежит собственно законодателю, который всегда один и тот же, тогда как устройство главной части может быть различно. Этим отличаются друг от друга образы правления. Марсилий в этом отношении целиком следует Аристотелю, разделяя правильные образы правления на монархию, аристократию и политию, неправильные — на тиранию, олигархию и демократию.
Как же установляется эта главная часть, которая в свою очередь устраивает остальные?
Иногда, хотя весьма редко, это совершается непосредственным действием Божества, как было, например, у евреев, обыкновенно же это делается через посредство человеческой воли, хотя и здесь отдаленная причина — Бог, от которого исходит всякая власть. Человеческим путем власть установляется или по доброй воле граждан или насильственно. Последнее ведет к тирании, первое уместно в правильных образах правления. Поэтому выбор — наилучший способ установления власти. Другое отличие тиранического правления от правильного то, что в последнем власть управляет по закону, а в первом по своему произволу. Следовательно, прежде нежели говорить об установлении правителя, надобно знать, что такое закон и кому принадлежит право его издавать.
Слово «закон» имеет разнообразное значение. В приложении к гражданским действиям оно означает: 1) суждение или учение о том, что правомерно или неправомерно; 2) в точном или собственном смысле, предписание, сопровождаемое принуждением посредством награды или наказания. Заметим, что мы здесь в первый раз встречаем точное различие между юридическим законом и нравственным, различие, которое будет иметь приложение в дальнейшем развитии учения Марсилия. Главная цель закона в собственном смысле, продолжает Марсилий, — правда и общее благо; второстепенная цель — твердость и прочность власти, ибо закон, воздерживая власть от произвола, невежества и дурных страстей, тем самым делает ее более прочною. Поэтому всякая власть должна управлять на основании закона.
Кому же принадлежит право издавать законы или кто настоящий законодатель в человеческом обществе? Народ, отвечает Марсилий, т. е. совокупность граждан или большая их часть. Это можно доказать следующими доводами: 1) законодательная власть должна принадлежать тому, кто может дать наилучшие законы: но таков именно народ, ибо законы издаются для общего блага, а оно лучше усматривается всеми, нежели некоторыми. Никто сам себе зла не желает; следовательно, все в совокупности будут искать общего блага, а не частного. Напротив, один или немногие легко могут или ошибаться или иметь в виду собственную пользу, а не общественную. 2) Законодателем должен быть тот, чьи законы лучше всего исполняются. Но таков опять народ, ибо каждый здесь повинуется не по принуждению, а добровольно законам, которые он сам на себя налагает. Притом большинство имеет и наиболее силы, чтобы заставить непокорных исполнять закон.
Против этого возражают: 1) что законодатель должен быть свободен от дурных наклонностей и невежества, а большинство людей глупы и злы, мудрые же и добродетельные всегда немногочисленны. 2) Слишком трудно, а часто и невозможно согласить мнения многих, в особенности злых и безумных людей; согласить немногих всегда легче. 3) Не следует делать посредством многих то, что могут сделать немногие.
Все эти возражения легко опровергаются некоторыми аксиомами и силлогизмами: 1) всякий человек желает себе жизни, имеющей во всем достаток, а таковая дается государством; следовательно, большинство граждан желает государства, а потому и всего нужного для благоустроенного государства, т. е. хороших законов. 2) Целое всегда больше части; следовательно, совокупность граждан всегда способнее различить хорошее, нежели какая-либо часть, которая сама содержится в целом. Принимая во внимание эти аксиомы, невозможно утверждать, что большинство граждан злы и глупы, а потому имеют наклонность к дурному. Напротив, каждый имеет естественное стремление к сохранению государства, находя в этом собственную пользу, и если большинство не в состоянии придумать что-нибудь новое, как немногие мудрые, то оно лучше может обсудить предлагаемое, ибо здесь каждый может заметить упущенное. Что касается до второго возражения, то из того, что легче согласить немногих, не следует, чтобы их мнение было лучше. Этим же опровергается и третье возражение.
Нетрудно заметить, что доводы Марсилия Падуанского в пользу демократии основаны на ложных умозаключениях. Из того, что каждый желает себе пользы, не следует, что каждый хочет и пользы общественной. Связь между тою и другою слишком отдаленна. Предполагая даже подобное желание во всяком гражданине, не следует, чтобы каждый понимал то, что требуется общественным благом. На это нужны и умственное развитие и знание дела, которые даны не всем. И если Марсилии утверждает, что все в совокупности способнее обсуждать общественные дела, нежели некоторые, ибо целое больше части, в нем заключающейся, то это чистый софизм. Целое, несомненно, всегда больше части, но оно не всегда лучше части. Напротив, хорошо устроенная часть теряет свое качество, входя в состав дурно устроенного целого. Распущенное в количестве, качество понижается. В общественных делах это поглощение качества количеством усиливается еще тем, что общее решение вытекает не из суммы всех голосов, а из воли большинства. Следовательно, мнение лучшего меньшинства, избранных людей, теряет всякое значение, и управление государством впадает в руки невежественной массы. Марсилии заимствовал свои доводы из некоторых положений Аристотеля, который служил неисчерпаемым источником для всякого рода доказательств и авторитетом для самых противоположных направлений. Но великий мыслитель древности, говоря в пользу демократических решений, имел в виду большинство людей, получивших высокое гражданское образование и вполне посвящающих себя политической жизни; классы, занятые физическим трудом, исключались из государства. Средневековый публицист взял одни общие положения без той почвы, из которой они вытекали, а потому его выводы получили совершенно иной характер.
Решивши таким образом, кто должен быть законодателем в государстве, Марсилии переходит к вопросу: кому принадлежит право устанавливать правителя (partem principantem)? Опять тому же законодателю, по тем же причинам, по которым ему принадлежит издание законов. Здесь, кроме того, присоединяется еще соображение особого рода, именно: кто устанавливает известную форму, тому принадлежит и установление субъекта этой формы; следовательно, кто издает законы, тот должен назначать и лицо, которому поручается приведение законов в действие, а это и есть правитель. Отсюда ясно, что народу принадлежит право назначать правителя, исправлять его и, наконец, сменять в случае нужды, для общего блага. Права же правителя заключаются в том, что он должен судить, повелевать и исполнять свои решения на основании закона. Он же устраивает остальные части государства, определяя количество и качество потребных для того людей. Таким образом, все остальное устанавливается в отношении к этой главной части, как к центру или сердцу.
Что касается до устройства самого правительства, то Марсилии замечает, что исполнение законов лучше вверяется одному или нескольким, нежели всем, ибо для этого достаточны немногие, а все были бы напрасно отвлечены от своих дел. Каково бы, впрочем, ни было устройство этой части, правитель всегда должен быть единый, не по количеству лиц, а по должности, т. е. необходимо, чтобы решение было одно, хотя бы правление принадлежало аристократии или политии. Действие должно во всяком случае проистекать только из общего решения, иначе в государстве будут раздоры и оно не будет составлять одного целого. Во всем этом учении Марсилия Падуанского нельзя не заметить многочисленных точек соприкосновения с Руссо.
Говоря об устройстве правительства, Марсилий разбирает и вопрос: что полезнее, установление монархии наследственной или избирательной? Из подробного изложения доказательств обеих сторон видно, как этот вопрос занимал умы того времени. В пользу наследственной монархии говорят следующие доводы: 1) наследственный монарх более заботится о государстве, как о своем достоянии. 2) Привыкший к власти не превозносится, а потому властвует менее деспотически. 3) Народ охотнее повинуется наследственному монарху вследствие привычки. 4) Династия, раз приобретшая власть, оказывает столько благодеяний народу и так возвышается над остальными гражданами, что не может уже впоследствии повиноваться другим. 5) Наследственный монарх, происходя от доблестных родителей, сам имеет более наклонности к добродетели. 6) Наследственный монарх не испытывает столько затруднений, сколько избирательный. 7) При выборе монарха трудно согласить избирателей, а в случае разногласия происходят междоусобия. 8) Вследствие дурных свойств человеческой природы и преобладания личных интересов редко выбираются хорошие правители. 9) Легче узнать нрав наследственного монарха, на которого с детства устремлены все взоры, а знание характера необходимо для совета. 10) Наследственность монархии устраняет соперничество и честолюбие. 11) Избирательный монарх, опасаясь за своих детей, не может настаивать на исполнении закона могучими людьми; наследственный же правитель чужд подобных соображений. 12) Наследственная монархия наиболее распространенная, следовательно, и наиболее естественная форма правления. Наконец, 13) наследственная монархия ближе подходит к управлению мира единым непрерывным правителем.
