отвергнуто, он заявил о неприятии системы интеграции, закреплённой в
НАТО: «Система, которую назвали «интеграцией» и которая берёт своё
начало …во времена, когда можно было полагать, что свободный мир был
поставлен перед громадной угрозой, не знающей границ, и что мы ещё не
восстановили нашу национальную самобытность, эта система интеграции
отжила своё»35. Отвергая интеграцию, де Голль не отказывался от союза и
принимал идею самого тесного сотрудничества с военной организацией
НАТО: стандартизацию вооружений, общую организацию снабжения и
перевозок, координацию стратегических планов и возможность установления
единого командования в случае войны. Но вооружённые силы Франции
34 См.: Vaisse M., op. cit., chapitre X1V : Diplomatie et outil militaire. P. 595-622.
35 Gaulle De Ch. Discours et messages. T.3. P. 125 (3 novembre 1959) .
30
должны были сохранять автономию и не зависеть от решения внешних сил: «Если ей случится вести войну, надо чтобы это была её война»36.
Если здесь мы столь подробно останавливаемся на военно-
дипломатической стратегии де Голля, то это потому, что тенденции, заложенные основателем Пятой республики, стали основой её
внешнеполитической идентичности, а многие из его высказываний
настолько вросли в дискурс французской дипломатии, что следы их
обнаруживаются спустя три десятилетия при обсуждении важнейших
внешнеполитических событий, вроде участия Франции в косовском
конфликте.
Контекстом международной политики де Голля было блоковое
противостояние, но её лозунгом – «преодоление Ялты». Напомним, что в
конце второй мировой войны де Голль – глава Временного Правительства
Французской Республики – не был приглашён на конференцию союзников в
Ялту. Полагая, что мир должен быть основан на согласии между великими
державами, к которым он относил свою страну, де Голль считал отсутствие
Франции на Ялтинской конференции отрицанием этого принципа. По
мнению де Голля, невзирая на блоковую солидарность, его страна должна
была отказаться признать свершившийся факт: раздел Европы на сферы
влияния между СССР и англо-американскими союзниками. Франция должна
была стать мостом, пробивающим «железный занавес». В этом состояло, как
считал де Голль, её историческое призвание в мире, которому навязаны
законы холодной войны. Взятая на себя великая миссия должна была
обосновать особое место Франции.
Однако неправильно было бы полагать, что идея величия была
нацелена на то, чтобы сделать Францию сверхдержавой. Отдавая себе отчёт в
несопоставимости потенциалов Франции и двух сверхдержав, де Голль
стремился разбить блоковую систему и строить сообщество государств-
36 Ibidem. P. 129.
31
наций, которые должны играть в нём роль соответственно их прошлому, их
индивидуальности и их желанию. Таким образом, непререкаемость силового
превосходства СССР и США он желал компенсировать преимуществами
иного рода: моральным авторитетом Франции, её стремлением следовать
своему историческому призванию. Де Голль сочетал реализм с
волюнтаристским видением истории. Он восхищался усилиями и
изобретательностью народов, которые, подобно гражданам Израиля, невзирая на ограниченность ресурсов, стремятся доказать своё право на
независимость (что не мешало ему осуждать агрессию Израиля против
арабских государств). Во время войны де Голль считал необходимым
наделить французов великими национальными амбициями, «способными
скрыть упадок страны»37. Следует согласиться с мнением М.Вайса, который
показал, что величие Франции для де Голля – «это не цель, не то, чего можно
достичь или чем можно обладать, а средство, путь к чему-то, чего не знают, но что возвышает». В доказательство автор книги о величии приводит слова
де Голля, записанные А.Пейрефитом: величие - « это путь, который
избирают, чтобы превзойти себя, подняться над собой, чтобы избежать
посредственности и вновь сделать Францию такой, какой она бывала в свои
лучшие периоды»38.
Все преемники основателя Пятой республики, причем, пожалуй, только Миттеран c тем же упорством, что и де Голль, были едины в
стремлении подчеркнуть особую роль Франции, как модели третьего пути в
биполярном мире, хотя отталкивались они от разных предпосылок и
ценностей. Для де Голля, наследника классической Европы наций, главной
ценностью была именно французская нация, реализующая свою особую
планетарную миссию.
37 De Gaulle Ch. Discours et messages, t. 1. Р. 318 ( 8 aout 1943).
38 Vaisse M., op. cit. Р. 682; Peyrefitte A. C’йtait De Gaulle / A.Peyrefitte. - P. : Faillard-De Fallois, 1997. P. 121.
32
Ф.Миттеран, апеллировавший к идеалам французской революции, представлял Францию миссионером, борющимся против мирового диктата
двух империй – СССР и США. Кроме того, для него - наследника традиции
революционного мессианства Жана Жореса, речь шла о реабилитации идеи
социализма на французском опыте39. История французского государства, от
королей до революции и традиция левых сил были неразрывно переплетены
в миссионерском сознании президента-социалиста. Дипломатический
советник Ф.Миттерана, а позже министр иностранных дел Франции
Ю.Ведрин озвучил эту идею в своих воспоминаниях. « Старшая дочь Церкви, родина Просвещения, колыбель революции и Прав человека, Франция
стремится, превзойдя свои границы, наложить свою печать на Европу, нести
свой свет миру, проповедовать, колонизовать, далеко нести своё знамя, свою
концепцию свободы. Так и французские левые силы хотят освобождать, наставлять, эмансипировать. У них свой особый проект: они хотят верить, что именно они в своих рядах являются носителями прогресса»40.
Окончание холодной войны не умерило мессианских устремлений её
руководителей, будь-то голлисты или социалисты. В 1995 г. голлист
А.Жюппе, министр иностранных дел в правительстве Э.Балладюра и
премьер-министр с 1995 по 1997 гг., подтвердил верность этому курсу: « На
нас возложена особая задача - сохранять бдительность, ибо наша роль всегда
состояла в том, чтобы наводить мосты, утверждать идеалы свободы, терпимости, демократии»41.
Здесь мы сталкиваемся с характерной чертой французской
внешнеполитической культуры: оправданием амбициозного курса служит в
ней не только и не столько превосходство в материальных средствах, военных или экономических, сколько морализм, своего рода
«республиканское мессианство», которое основано на признании за
39 Bozo F. Introduction: La politique йtrangиre de la France / F.Bozo //PE -1995. – NІ 4. P.850.
40 Vйdrine H. Les mondes de Franзois Mittйrand / H.Vйdrine. - P. : Fayard, 1996. - P. 7.
41 Juppй A. Quel horizon pour la politique йtrangиre de la France?/ A.Juppй // PE. – 1995. – NІ1.
33
Францией роли светоча западной культуры и цивилизации - родины
свободы, равенства и братства. Эта идея восходит к 1792 г., когда
революционная Франция посылала свои войска нести идеалы свободы
европейским народам, «стонущим под игом тиранов». Имперская, а позже
колониальная политика Франции также строилась на признании её
цивилизаторской миссии по отношению к зависимым народам Азии и
Африки. Этот акцент французской политики ярко проявляется в отношениях
Франции со странами Третьего мира.
Во французской историографии нет однозначной оценки политики
величия. М.Вайс, возглавлявший Фонд де Голля, считает достойным
восхищения, что «де Голль смог произвести впечатление, подменив
материальные ресурсы интеллектуальными и моральными»42, отметив при
этом, что дипломатические прорывы Франции не были в большинстве
случаев подкреплены способностью играть заметную экономическую и
финансовую роль. Он высказывает также сомнение, что в условиях
биполярности политика де Голля, способствовавшая разрядке между
Востоком и Западом, сделала положение Франции в мире более
благоприятным. В то же время, бесспорным является тот факт, что
голлистская внешняя политика остаётся органичной частью французской
специфики. Все последующие президенты заявляли о своей приверженности
принципам де Голля, даже если некоторые аспекты его политики стали со
временем предметом пересмотра.
Ф.Моро Дефарж, подводя итоги внешней политики Ф.Миттерана, пишет по поводу голлистской традиции: «В конце ХХ века французы как
никогда смогли убедиться, что политика – это искусство возможного. С 60-
х годов голлистский дискурс, затем голлистское наследие стремились
