х годов голлистский дискурс, затем голлистское наследие стремились
замаскировать эту очевидность. А дипломатия представлялась чем-то вроде
планетарной шахматной игры, в которой выигрыш зависит от способностей
42 Vаisse M., op. cit. P. 676.
34
игрока. Однако Франция располагает данными, которые, не будучи
незыблемыми, не могут всё же измениться в зависимости от слов и жестов
главы государства»43. К таким условиям относились:
- принадлежность к развитым, демократическим западноевропейским
странам,
- выбор в пользу НАТО, франко-германского примирения, активного
участия в европейском строительстве,
- сохранение присутствия в странах Магриба и франкофонной Чёрной
Африки.
В целом эти структурные позиции оставались неизменными на
протяжении всего послевоенного периода, точнее говоря, с 1947 г., от
коалиции «Третьей силы» к де Голлю и Миттерану и вплоть до сегодняшнего
дня. По мнению Моро Дефаржа, они в большей степени, нежели стратегия
величия, определяют глобальную роль Франции.
Ещё более скептически в отношении «политики престижа»
высказались Ф.Шарийон и М.-Кр.Кесслер. Они считают, что окончание
холодной войны не могло лишить Францию какой-то особой глобальной
роли по той простой причине, что «всё это уже долгое время было в области
иллюзий/…/У Франции никогда не было центральных позиций в мире»44. Но
сама постановка вопроса говорит о бесспорности того факта, что стремление
влиять на мировые дела, т.е. «политика престижа» или «политика величия»
является органичной чертой французской внешнеполитической
идентичности.
Конец 80-х годов представляет во внешней политике Франции своего
рода точку отсчёта: крушение привычного геополитического порядка
43 Moreau Dйfarges Ph. “Tenir son rang”.La politique etrangere de F.Mitterand/ Ph.Moreau Dйfarges // L^Etat de la France en 1995-96. - P.:La Decouverte. - 1996. P.588.
44 Charillon F., Kessler M.-Ch. Un “rang” а rйinventer F.Charillon, M.-Ch.Kessler / Les politiques йtrangиres. -
P. : La documentation franзaise. – 2001. P. 101-102.
35
поставило под вопрос основные слагаемые её стратегической культуры45.
Кроме того, после окончания холодной войны французским руководителям
было трудно расстаться с status quo Ялтинско-Потсдамской системы, хотя
парадоксальным образом именно на лозунге «преодоления Ялты»
основывала Франция свою особую геополитическую роль со времён де
Голля. Франции предстояло найти новые внешнеполитические ориентиры в
меняющейся международной системе.
Обоснование этих ориентиров стало главной задачей французской
внешнеполитической теории.
2.Проблематика «могущества» государств во французской теории
международных отношений
Проблема положения и роли Франции в мире традиционно связана с
представлением о великой или мировой державе. Французский эквивалент
этого понятия – la Grande puissance, в котором puissance – не только держава-
государство, но ещё и сила и могущество – отсылает, прежде всего, к
классическим категориям соотношения сил, в которых принято было
мыслить международные отношения, как выражение и столкновение
различных национальных интересов. Особое значение проблематика
внешнеполитического могущества приобрела в годы голлистской
республики. Она стала центральной темой исследований внешней политики
Франции, так же как и работ по теории международных отношений46.
Не случайно два пионера «французской школы» теории международных
отношений – Р.Арон и Ж.-Б.Дюрозель, исходя из свойственных теории
45 Под стратегической культурой понимается во французской традиции совокупность стратегических рамок, в которых страна осмысливает свою историю. К таким рамкам относятся: представление о потенциальной
угрозе и инструментах её отражения, о национальных интересах, о врагах и союзниках, о возможных
гарантиях безопасности.
46 См.: Тюлин И.Г. Внешнеполитическая мысль современной Франции / И.Г.Тюлин. - М.: МО, 1988. Глава 2: Теории международных отношений.
36
реализма представлений о мировом порядке, построенном на равновесии сил, как результате соперничества держав, ставили под вопрос силовой
детерминизм американской школы: он сужал потенциальные возможности
проведения политики независимости Франции в условиях непререкаемого
военно-технического превосходства сверхдержав. Р.Арон в книге «Мир и
война между нациями» отрицал монополию какого-либо государства на
власть в мире, указывая на существование множества центров власти и
отстаивая тем самым идею многополюсного мира в противовес жёсткой
биполярности эпохи холодной войны. Не случайно в книге Арона, а это
было одно из первых французских сочинений по теории международных
отношений, важное место занимают рассуждения о силе и могуществе47, как
о средствах проведения внешней политики. Арону принадлежит определение
“могущества”(“puissance”), принятое сегодня во французской политологии.
Он различает «наступательное» и «оборонительное» могущество.
«Наступательное» могущество на международной арене – это «способность
одной политической единицы навязать свою волю другим». Под
оборонительным могуществом соответственно понимается «способность
политической единицы не дать другим навязать ей свою волю»48. При этом
автор делает важное с точки зрения нашего сюжета замечание: «могущество
не есть некий абсолют, оно относится к сфере отношений между людьми».
Тем самым могущество выводится из сферы анализа объективного, т.е.
исчисляемого и измеряемого соотношения сил. Р.Арон отделяет «ресурсы
или военную силу»(ressources ou la force militaire), которые могут быть
оценены объективно, и “могущество”, которое, принадлежа области
человеческих отношений, не зависит только от средств и инструментов, а
связано с действием, с человеческой или государственной деятельностью.
“Сила” предполагает мускульную мощь индивидуума или силу оружия для
47 Aron R. Paix et guerre entre les nations / R.Aron. – P.: Calmann-Lйvy, 1962,1984. Chap.2: La puissance et la force ou des moyens de la politique extйrieure.
48 Ibid. P.58.
37
государства. Но “сила - ничто без нервного импульса, изобретательности, решимости”49, и это замечание очень характерно для французской точки
зрения. Не случайно Р.Арон предваряет рассуждения о внешнеполитическом
могуществе замечанием, что “для французского уха выражение “политика
могущества” (power politics – англ. или Macht Politik – нем.) звучит странно, как перевод с чужого языка. “Политика силы” и п“олитика
могущества”(“politique de force” и “politique de puissance”), различаются для
него так же, как по-английски различаются power (сила, мощность, власть) и strength (сила, прочность), а по-немецки Macht и Kraff. С “политикой силы”
могут ассоциироваться памятная германская Macht Politik или поведение
непререкаемых гигантов биполярного мира – СССР и США.
Такая политика, по мнению Арона, никогда не может быть абсолютно
успешной ни для одного государства. Если, согласно М.Веберу, во
внутриполитическом плане государство и является единственной
инстанцией, обладающей монополией насилия, в мире такая монополия
одного какого-либо государства невозможна. В нём неизбежно будет
существовать множество центров власти, следствием и одновременно
доказательством чему является наличие постоянной угрозы войн, т.е.
применения насилия, как важного атрибута мировой политики.
“В отношении государства, - пишет Р.Арон, - мы предлагаем различать
военную, моральную, экономическую силы и могущество, которое является
применением этих сил в определённых обстоятельствах и с определёнными
целями” (курсив мой – Е.О.). В то время как оценка сил доступна
приблизительному измерению, оценить могущество, хотя оно и зависит от
сил, которыми располагает государство, можно с ещё меньшей долей
вероятности.
Соответственно подходит Р.Арон и к определению цели внешней
политики. В качестве парадигматической рамки своих рассуждений он
49 Ibid. P.59.
38
указывает на триаду “ могущество, слава, идея”50. «Если бы безопасность
была с очевидностью или по необходимости главной целью, можно было бы
теоретически51 определить рациональное поведение (на международной
арене). Важно было бы, в зависимости от конъюнктуры, определить
оптимальное измерение силы и действовать соответственно». Но
«политические единицы хотят быть сильными (fortes), не только для того, чтобы обескуражить агрессора и жить в мире. Они хотят быть сильными, чтобы их боялись, уважали или чтобы ими восхищались. В конечном счете, они хотят быть могущественными (puissantes)52, т.е. навязывать свою волю
