границы этой воображаемой общности;
• упоминание «чужих», с которыми у респондента мало или вовсе нет общего;
• политические высказывания по поводу общенациональных проблем.
По каждому из признаков мы постарались фиксировать следующие параметры:
• контекст высказывания (о чем шла речь в этот момент);
• эмоции, сопровождающие упоминание того или иного понятия или явления (гордость, любовь, стыд, недовольство, радость, гнев, etc.);
• смысл, вкладываемый респондентом в тот или иной признак (здесь чаще всего требовался уточняющий вопрос интервьюера, поскольку такой смысл для респондента обычно сам собой разумеется, воспринимается как не требующий специальных пояснений);
• оценки или суждения, сопровождающие упоминание признака;
• наличие или отсутствие у респондента идентификации с упоминаемым явлением.
Такой подход продиктован стремлением определить черты личной версии патриотизма каждого респондента, исходя из его собственного опыта, и попытаться избежать таким образом конструирования патриотизма из тех его черт, что известны нам из национального проекта Кремля. Так, мы старались избегать умозаключений в том роде, например, что если человек смотрит Первый канал, то он непременно является патриотом прокремлевского толка; или что таким патриотом непременно является человек, у которого вызывает возмущение империалистическая политика США; или что если человек поддерживает Путина, то он тем самым непременно одобряет патриотический проект кремлевской администрации. Прежде чем классифицировать и интерпретировать те или иные признаки, мы пытались соотнести их с тем, что нам удалось узнать о мироощущении респондента в целом и о его жизненной траектории.
Основные типы и их распространенность
По итогам индуктивного анализа интервью мы пришли к следующим выводам относительно различных версий патриотизма, имеющих место в мироощущении респондентов (данные по распределению различных типов патриотизма, в том числе по регионам, представлены в таблице 2). Во всех изученных городах негосударственный патриотизм преобладает над государственным. Уточним, что имеется в виду. Негосударственный патриотизм – тот, что характерен для респондентов, которые имеют свою версию патриотизма, отделяют ее от пропагандистской, осуждают «ура-патриотизм» и не одобряют роль, которую государство играет в насаждении патриотизма сверху. Иными словами, негосударственный патриотизм – это не то же самое, что патриотизм оппозиционный или тем более антипутинский. «Негосударственные патриоты» могут поддерживать как Путина, так и те или иные политические меры нынешнего правительства. Они возмущаются попыткой насаждения сверху патриотического проекта и претендуют на право быть патриотами по-своему, не так, как велит им государственная пропаганда. Они также возмущаются лицемерием элит, которые, провозглашая патриотизм на словах, в реальности ведут себя непатриотично – отправляют детей учиться за границу, владеют недвижимостью или другими активами за рубежом, наконец, живут не в России или ведут совсем другой образ жизни, нежели обычные люди. Часто негосударственный патриотизм сопровождается народным патриотизмом, – в этом случае человек делает упор на лояльность народу, а не государству («я люблю страну, народ, но не государство»). Респонденты, для которых характерен такой вид патриотизма, считают, что власть должна в первую очередь «помочь своему народу», а пока правительство с этим не справляется, проявлять лояльность нынешним властям они не готовы, – во всяком случае полную. Такому патриотизму часто сопутствует видение общества как общенационального и критика государства за то, что оно содействует развитию разных регионов в разной степени (такая критика присутствует и в столицах, но чаще звучит в отдаленных от центра городах).
Государственные патриоты, напротив, одобряют официальную пропаганду, политику патриотического воспитания и роль государства в усилении нации, в первую очередь внешнеполитическом (утверждение суверенитета России, сохранение целостности страны, независимость от Запада). Важно уточнить, что государственные патриоты также не обязательно поддерживают нынешний политический курс в целом или персонально Путина. Кроме того, для небольшой части таких патриотов имеющейся пропаганды недостаточно. Они полагают, что следует больше воспитывать молодежь в патриотическом духе, учить их выше ценить историю и культуру страны. Эта категория патриотов более других склонна отождествлять страну с государством и дорожит в равной степени тем и другим. В целом государственных патриотов меньше, чем негосударственных. Сконцентрированы они по большей части в столицах (то есть в Москве и Санкт-Петербурге), а по мере удаления от центра доля их падает. Меньше всего государственных патриотов на Алтае и в Астрахани. В Перми их чуть больше, но они редко так яростно поддерживают государственную патриотическую пропаганду, как жители Москвы и Петербурга. Из этого географического распределения можно сделать вывод о том, что позитивные последствия укрепления национального государства в регионах, особенно в отдаленных, ощутимы меньше, и это подрывает легитимность государственного националистического проекта. В Рубцовске или Астрахани разбитые дороги и ветхие дома, ржавые детские площадки, закрывающиеся больницы и школы делают «величие» государства малозаметным.
Вместе же государственные и негосударственные патриоты составляют подавляющее большинство респондентов (исключение здесь – Астрахань, где их совокупная доля составляет 37%). Из этого можно сделать вывод о том, что для большинства людей патриотизм – значимая категория мироощущения, в том числе в повседневной жизни. Нередко люди в интервью проявляют удивительную (особенно по сравнению с тем, что наблюдалось в интервью 20 или 10 лет назад) способность сравнивать свое положение, свои узкие проблемы с тем, что происходит в других регионах страны или в стране в целом. В нарративе, нередко обращенном к широкой публике, воображаемой социальной общности, присутствуют и Россия как национальная общность, и люди, такие же как респондент, но живущие далеко. Это концептуально соответствует модели развития национализма, более всего известной благодаря термину «воображаемые сообщества» [33]. Здесь между тем можно отметить роль государственных телеканалов. Люди их смотрят не столько, потому, что хотят узнать «правду» (огромное количество людей, даже принадлежащих к аудитории Первого канала, относится к СМИ очень скептически), сколько потому, что посредством просмотра передач Первого канала создается ощущение общности со всеми другими телезрителями России. Так или иначе, важно подчеркнуть, что способность людей проецировать себя в большое (национальное) общество свидетельствует о выходе, хотя бы и воображаемом, за рамки узкого семейного круга или круга «своих». Это входит в противоречие с картиной атомизированного общества, созданной социологическими исследованиями девяностых годов. Открывается новая воображаемая общность. Люди находят новые ориентиры для определения своего места в обществе. Они более или менее интуитивно ощущают «нас» (тех, с кем находятся в одном положении) и «их» (общность, относительно которой осуществляется противопоставление). Трудно определенно говорить о том, что здесь первично – рост национализма или процесс возобновления картины социального мира. Очевидно, однако, что это параллельно протекающие процессы. Еще одной чертой патриотизма в целом, как государственного, так и негосударственного, является упоминаемая патриотами того или иного типа связь патриотизма с необходимостью участия: надо выполнить свой гражданский долг, самому улучшать страну.
