Тоталитарной машине не удалось перемолоть в пыль тип писателя-правдолюбца, зато она вывела путем многолетней селекции уникальный тип писателя-начальника. Причем если в 30-е или 50-е годы для этого требовалось сгубить даровитого литератора (что произошло с Фадеевым), то в годы застоя прирожденные чиновники потихоньку выбивались в писатели. Ладно там Верченко, ему пороха хватало разве что на том избранных речей: но вот его любимый шеф Г.М.Марков или последний первый секретарь В.В.Карпов — какими только регалиями не увенчаны, на какие их только языки не переводят! А они — представители типа полуоргсекретаря-полуписателя в самом чистом виде. Марков был в свое время призван с комсомольской работы в подмогу Константину Федину, а потом уже „вышел из берегов“ в качестве автора многотомников о единстве партии с народом. Карпов служил по литературному ведомству в Узбекистане, вотчине Рашидова, к слову сказать, тоже члена Союза писателей и большого любителя всяческих декад в республике.
Не вдаваясь в анализ литературного труда Владимира Карпова, хочу только заметить, что качествами интеллектуального лидера такой организации, как писательская, он, конечно же, не обладал. Это видно и невооруженным глазом. Однако Владимир Васильевич — еще и председатель Совета учредителей Всесоюзного агентства по авторским правам! До недавнего времени опусы Маркова, ряда ему подобных, якобы широко любимых и чтимых у нас писателей-начальников, да и книги Карпова каким-то хитроумным образом (принудительно, что ли? или по обоюдной выгоде? или еще как?) распространялись и издавались в десятках стран! Ну, скажите, кому в Англии или в Японии нужен роман о секретаре обкома — когда и у нас-то этого никто не читает. Однако деньги текли рекой — и, полагаю, по сей день текут немалые валютные поступления „писателям-председателям“.
Система самоопыления литературных генералов включает в себя множество приводных механизмов — от „Международной книги“ до Главного политуправления армии. Благодаря четкой их работе дачи руководителей СП можно видеть от Балтики до берегов Черного моря, а штабеля их сочинений — от магазинов русской книги в Монголии или Эфиопии до заполярных войсковых частей.
Убежден: отнюдь не заботой о престарелых или молодых „собратьях по перу“, но исключительно личными интересами руководствуются „писатели-председатели“ в нынешних тяжбах с изданиями, вышедшими из-под унизительного контроля. Это — „первый звонок“, и они не упустят шанса расправиться с непокорными редакторами, а заодно и оправдаться перед своими высокими кураторами за столь серьезные упущения в оргработе.
Тут будет кстати одно воспоминание. Еще совсем недавно в коридорах правления СП СССР висели портреты „правофланговых“ армии „инженеров человеческих душ“: Шолохов…, Симонов…, Шагинян…, а через одного — вдруг Марков…, еще через одного — Верченко…, а дальше, еще через два-три лица, — вдруг генерал КГБ Цвигун, в ту пору первый заместитель Андропова. С помощью радетелей из аппарата „большого Союза“ генерал в одночасье сделался романистом и кинодраматургом, даже получил Госпремию РСФСР! И жена его быстро была принята в Союз писателей по детской секции — как же, талант! Весьма спорно, скажем, талантлив ли Бродский…, а тут — дело бесспорное! Некоторые осторожно тогда осведомлялись про портрет Цвигуна: не двоюродный ли это брат Верченко, что-то общее было в их облике. Какая наивность — все гораздо проще…
Пополнение „первых рядов“ СП за счет дружественных организаций — добрая традиция. Высокие чины из военного ведомства и МИДа, из Академии наук и Минздрава, КГБ и МВД, даже отряда космонавтов, наконец, и из аппарата ЦК КПСС — с первого раза практически единогласно. Не исключено, что относительно молодой поэт Бобков весьма способен, но, увы, не достоинствами его лиры приходится объяснять то, как скоро он выпустил несколько книг подряд, одна другой толще (даже и в подарочном исполнении — как издают классиков или лауреатов), стал сам лауреатом, был избран секретарем по международным связям СП России… В то время как с сыном нынешнего первого зама председателя КГБ происходили все эти метаморфозы, многие его сверстники, ожидая приема в Союз, потихоньку старели…
От морального кодекса (или полной аморальности) временщиков многое зависит, но — не все. Их присутствием, их безнаказанностью отравлена сама атмосфера писательской организации.
Так, может, не стоит сегодня зря копья ломать, а подождать, пока обветшавшая ветряная мельница сама не рухнет? Нет, сама она не рухнет. Ибо не так она беззащитна и безопасна.
Вот прошлый руководитель столичной писательской организации Ал. Михайлов провел реорганизацию: взамен устаревшего секретариата правления — совет (это что, в связи с возникновением Президентского совета?)… Вместо приемной комиссии — коллегия по приему…
Кто, хочу спросить, придумал, кто готовил и кто принимал эти „судьбоносные“ решения? Меня лично об этом никто не спрашивал — как и никого из моих товарищей. И не в том беда, что „коллегия“ ничуть не слаще „комиссии“. Просто — в который раз — за революционность выдается новый грим на все том же лице „кума“ в ЛитЛАГе — едва ли не последнем действующем подразделении сталинского ГУЛАГа. Печать вырождения лежит на этом лице — и никакой косметикой не сообщить этому лицу ни осмысленного, ни доброжелательного, ни искреннего выражения. Уместен вопрос: лидеры ли это вообще? Нашли же силы ответить на него и театральные деятели, и кинематографисты, и архитекторы, и композиторы… Лишь писатели — держатся до последнего. По привычке? Или от бессилия?
Необходимо придать новую значимость Литфонду, вернее, возродить его первоначальный авторитет. Ведь не секрет, что и в СП-то сегодня вступают главным образом, чтобы иметь право на пенсию, оплачиваемый больничный лист, путевку в санаторий, дома творчества… Избавиться от всех „рабочих“ и прежде всего — от „оргсекретарей“. От всех: плохих и хороших, умных и дураков, пишущих и безграмотных. Не нужны они — откуда бы ни приходили: из секции поэзии или из КГБ. Не нужны! Надоели!
И чтобы сделать эту малость — еще одно условие: понимание того, что Союз писателей это Союз. Это товарищество профессионалов, которое имеют право возглавить лишь лидеры бесспорные. Лидеры по таланту, а не по разнарядке.
Здесь же — по-прежнему перетасовывают старую колоду крапленых карт…»
Газета «Книжное обозрение» в июле 1990 года подвела итоги всесоюзного конкурса читателей и назвала сто лучших книг минувшего года. Столь поздняя публикация вызвана была противодействием руководства Всесоюзного общества «Книга» — оно не рискнуло (дело было в мае) наградить призом читательских симпатий Александра Солженицына за книгу «Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956».
На первое место вышла книга Владимира Высоцкого «Поэзия и проза». На второе — книга о В.Высоцком французской актрисы Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». Жаль, конечно, что обе эти книги вышли в очень сокращенном варианте. Популярность Высоцкого всенародная. Его песни, бичующие ложь, лицемерие, высмеивающие сильных мира сего, душителей свободной мысли, называющие неприятные вещи своими настоящими именами, стали гимнами молодежи, получили признание как интеллигенции, так и рабочих. После Сталина никого не хоронили в Москве при таком огромном стечении народа, как барда Высоцкого (1980) и диссидента Сахарова (1989). И того и другого советская власть жестоко преследовала, оба они при жизни в СССР не издавались.
Из ныне здравствующих русских литераторов в первой десятке лишь один писатель: Александр Солженицын (5 место) — «Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956». На третьем месте — получившая большую известность книга Р.Штильмарка «Наследник из Калькутты». Далее — Александр Дюма «Граф Монте-Кристо», Валентин Пикуль «Нечистая сила», Валентин Пикуль «Фаворит», Шарлотта Бронте «Джен Эйр», Василий Гроссман «Жизнь и судьба», Борис Пастернак «Доктор Живаго».
По количеству книгпризеров в лидеры вышел недавно скончавшийся писатель Валентин Пикуль — 6 книг (6, 7,17, 38, 56, 98 места). За ним следует Александр Дюма — 5 книг (4,15,24,75,87 места). Призер прошлогодних конкурсов — книга Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» — на 13 месте.
Среди авторов ста книг нет ни одного из Латинской Америки, Азии, Африки. Даже, казалось бы, такой популярный в СССР литератор, как Гарсиа Маркес, в список ста не вошел. Не названы в числе лучших и книги Кафки. На черном рынке они стоят умопомрачительно дорого, но, видимо, массовый читатель авангард не воспринимает. Не знаю, как Кафку, но труды безвременно ушедшего в мир иной в конце 1990 года очень крупного философа Мераба Мамардашвили (не признаваемого и гонимого властями за ярко выраженную культуру мышления, соединенную с культурой совести) прочли бы многие, но его у нас не публиковали. Как сказал о М. Мамардашвили советник Президента СССР Александр Яковлев, «он был для многих неудобен при жизни, особенно в десятилетия нравственной блудливости».
