Уничтожив таким образом иерархию, охранявшую внешнее единство церкви, протестантизм должен был отказаться и от единства внутреннего. В существе своем протестантизм столь же противоположен Восточной церкви, как и Западной, ибо он отвергает общую основу обеих, историческую преемственность начал. Расходясь между собою в вопросе о церковном устройстве, обе половины Вселенской церкви стояли на одинаковой почве: они признавали в церкви присутствие Святого Духа, руководящего историческим ее развитием. Поэтому установленный церковью закон, охраняемый непрерывным преданием и авторитетом, принимался за непреложную истину. Церковь считалась непогрешимою в силу живущего в ней Святого Духа. Протестантизм все это отрицал. Церковный закон и предание он признал делом человеческим, подлежащим критике и перемене и необязательным для совести верующих. В развитии церкви он видел не усовершенствование, а упадок и искажение истины. Он хотел возвратиться к первоначальной точке исхода, отвергнув весь исторический элемент. Через это он становился на совершенно новую почву, не имевшую ничего общего с тою, на которой стояли обе другие церкви, на почву революционную. Что бы ни говорили новейшие консервативные защитники протестантских начал, Реформация по существу своему была революцией в деле веры. Ибо революция состоит именно в отрицании исторического порядка, в низвержении существующих властей и в начатии дела сызнова, на основании свободы. Все это сделал протестантизм. Реформация не была преобразованием, совершенным установленными властями. Частные люди, без всякого призвания, кроме свободного голоса собственной совести, объявили существующие церковные власти исчадием Сатаны, вековые учреждения церкви произведением человеческого насилия и произвола и начали строить новое здание, взявши за основание одно первоначальное Откровение, Евангелие, которое каждый толковал по-своему. Но здание, которое строится свободою, не может иметь внутреннего единства. Разномыслие, не сдержанное высшим авторитетом, неизбежно ведет к разделению. Как ни старались протестанты сойтись в общем толковании евангельских истин, различие мнений неудержимо влекло их врозь. Поэтому протестантизм немедленно распался на множество сект. Единой церкви он никогда не мог образовать. Это распадение не было однако случайным и произвольным. В различных направлениях протестантизма выразились опять существенные элементы всякой человеческой мысли и всякого общественного устройства. И здесь мы можем различить четыре главные отрасли: Лютеранскую церковь, Реформатскую, или Кальвинистскую, Англиканскую и, наконец, мечтательные секты, к которым относятся анабаптисты и другие им сродные направления. Лютеранам принадлежит преимущественно развитие догмы и начал закона; они старались спасти все, что можно было, из прежнего учения. У кальвинистов, напротив, преобладает свобода, новое, протестантское начало они развили во всех его последствиях. В Англиканской церкви, в которой преобразование было совершено монархами и король заступил место папы, на первых порах утвердилось преимущественно начало власти. До второй английской революции, главным ее догматом было безусловное повиновение установленным властям. Впоследствии, когда гражданские перевороты уменьшили значение монархии, Англиканская церковь превратилась в учреждение аристократическое, сообразно с духом английского народа. Этому способствовало сохранение в ней епископского чина, отмененного в других протестантских церквах. Лютеране, напротив, последовательно уничтожив церковную иерархию, не в состоянии были воссоздать у себя аристократическую организацию, как они того желали. Держась более закона, нежели свободы, они также проповедовали повиновение властям, но так как особой церковной власти у них не оказалось, то церковь естественно подчинилась власти светской и получила вследствие этого монархическое устройство. Наконец, в мечтательных сектах проявляется протестантский идеализм, основанный на свободе. Анабаптисты и другие им подобные сектанты признавали внутреннее слово, заменяющее слово внешнее, и личное вдохновение, которого высшим выражением считался дар пророчества; они проповедовали социальные теории, как-то: общение имуществ и братство, не нуждающееся во властях; наконец, они провозглашали пришествие идеального тысячелетнего царства Христа на земле. Некоторые доходили до духовного пантеизма.
Из всех этих отраслей только две имеют существенное значение в истории протестантизма: лютеране и кальвинисты. Англиканская церковь по своим догматам примыкает к последним, притом она сохранила чисто местный характер. С другой стороны, мечтательные секты представляются более отрывочным и мимолетным явлением, нежели серьезным историческим фактом. Лютеране же и кальвинисты получили более общее значение, сложились в прочные церкви и играли значительную роль в истории. В них воплощаются главные направления протестантизма. Они одни имеют значение и для развития теорий права и политики: лютеране как представители начала закона, кальвинисты как представители свободы.
Вопрос об отношении закона к свободе сделался в Лютеранской церкви предметом самых горячих прений. Можно было подумать, что воскресли времена споров Августина с пелагианами, Лютер выставил тезисы в защиту августинизма, который был исходною точкою его учения. В этих тезисах вполне отрицалась свобода воли. Человек, утверждал Лютер, есть дурно устроенное древо, он может хотеть и делать только злое. Неправда, что свободное влечение может направляться к противоположным целям: влечение не свободно, а порабощено грехом. Неправда, что воля может по своей природе сообразоваться с правым предписанием. Лучшее и непогрешимое приготовление к благодати, единственное, что к ней располагает человека, есть вечное избрание и предопределение Божие. Со стороны же человека благодать предшествует одно лишь нерасположение или возмущение против нее. Без благодати всякое дело закона снаружи кажется добром, а в себе самом есть грех[197]. В другом месте, защищая рабство воли против Эразма, Лютер писал: «Все, что мы делаем, — хотя нам кажется изменчивым и случайным, но в действительности, если мы посмотрим на волю Божию, все совершается по необходимости и по неизменному закону… Если таким образом Бог движет все во всех, то он необходимо движет и действует даже в Сатане и в нечестивом. Но он действует в них сообразно с их природою, сообразно с тем, каковыми он их находит, т. е. так как они беззаконны и злы, то, увлекаясь движением Всемогущества Божьего, они ничего не производят, кроме беззаконного и злого»[198].
Казалось, тут уже не было места для естественного закона, который имеет силу только в отношении к свободной воле. В этом учении все подчинялось высшему, неизменному закону, предустановленному Богом. Свобода к добру отрицалась у человека; для спасения требовалась только вера, сообщаемая благодатью. Идя этим путем, некоторые ученики Лютера дошли до полнейшего отрицания всякого религиозного и нравственного закона. Иоанн Агрикола (Ейслебен) издал так называемые антиномистские положения, в которых он утверждал, что закон не нужен для оправдания, в каком бы то ни было отношении. Поэтому не следует преподавать закон Моисеев, ни для начала, ни для средины, ни для конца оправдания. Агрикола в особенности отвергал учение тех, которые считали закон необходимым для предварительного сокрушения о грехах, как приготовление к евангельской проповеди. Закон, писал он, обличает грех, но без Духа Святого, следовательно, в осуждение, а не в оправдание. В числе антиномистских статей выставлялись и изречения такого рода: закон не достоин называться словом Божьим; десять заповедей принадлежат ратуше, а не кафедре проповедника; кто следует Моисею, тот должен идти к дьяволу[199].
Такое полнейшее отрицание закона прямо вело к учению мечтательных сект. Лютер не хотел идти так далеко. Он издал опровержение положений Агриколы. Здесь он доказывал, что сознание закона производит в людях сокрушение о грехах и что в этом состоит первая часть раскаяния. Вторую же часть, желание добра, закон произвести не может, на это нужна сила благодати. Поэтому один закон, без сомнения, не в состоянии оправдать человека.
Но из этого не следует, что закон надобно уничтожить и изгнать из учения церкви. Напротив, необходимо его преподавать, дабы человек, возгордясь и полагаясь на свои силы, не вздумал, что он может оправдаться исполнением закона. Надобно учить закону как злых, так и праведных, первых для того, чтобы они в страхе сознали свои грехи, вторых — чтобы они распинали свою плоть в страстях и пороках и не считали бы себя безопасными[200].
