Мужественное поведение главного инженера завода Н. С. Елкина в ходе волнений высоко оценил в своих недавних воспоминаниях один из активных участников событий П. П. Сиуда. В 1962 г. ему было 25 лет и работал он слесарем-сборщиком на электровозостроительном заводе. Описывая бездействие «начальства» на первом этапе беспорядков, Сиуда отметил, что Елкин никаких обещаний и заверений не давал, но упорно уговаривал рабочих прекратить волнения и приступить к работе.[729] По воспоминаниям П. Сиуды, никто главного инженера не избивал, хотя на суде сам Сиуда показал, «что придя на электровозостроительный завод, он увидел, как рабочие били главного инженера Елкина и в числе других потребовал прекратить избиение».[730]
Остановка поезда, тревожные гудки паровоза, крики, стихийные выступления взбудоражили завод и окрестные поселки. В водоворот волнений вливались рабочие второй смены, которая в конце концов тоже прекратила работу. Появились новые «зачинщики». 26-летний токарь В. И. Щербаков «1 июня 1962 г., явившись на работу в крепежный цех Новочеркасского электровозостроительного завода во вторую смену, к работе не приступил, выпил водки и учинил в цехе подстрекательские к беспорядкам надписи». Надписи эти были хотя и маловразумительны, но политически остры: «Коля, это начало, жди конец. Победа будет за нами» (на дверях кабинета начальника); «Привет большевикам, продавшим Россию» (на стене в коридоре).[731]
Известия о начавшейся забастовке поползли по близлежащим заводам. Осужденный за участие в беспорядках С. Е. Ефремов (1936 г. рождения, член КПСС с 1959 г., ранее не судимый, женатый, отец двоих малолетних детей, токарь НЭВЗ) рассказал, что после обеда, когда все уже бросили работу, он отправился домой. По дороге решил заглянуть на старое место работы — в инструментальный цех завода им. Никольского, «четырем рабочим рассказал о событиях на электровозостроительном заводе и с иронией заметил, что они несознательные, работают и не поддерживают рабочих электровозостроительного завода. Постояв в цехе минут 5–7, он ушел домой, а рабочие продолжали работать».[732] Ефремова запомнили, поэтому он и получил за свои достаточно невинные разговоры жестокий приговор. Десятки людей, разнесшие по всему городу весть о забастовке на НЭВЗ, к счастью для себя, остались неузнанными. Но можно не сомневаться, что «оскорбительных отзывов» и призывов присоединиться к мятежному НЭВЗ прозвучало в тот день немало по всему Новочеркасску.
У остановленного поезда в ход событий вмешалось несколько весьма колоритных личностей, тут же и исчезнувших из поля зрения свидетелей. Предварительное следствие обратило особое внимание на 48-летнего грузчика Ефима Сильченкова. Жизнь этого человека сложилась неудачно. Он имел четыре судимости и с 1933 по 1953 г. (с перерывом на войну, которую он от начала до конца провел в армии) сидел в тюрьмах и Лагерях. «Я родился в бедной крестьянской семье Смоленской области, — рассказывал о своих злоключениях Ефим Федорович, — окончил сельскую школу (3 класса. — В. К). В 1933 г. голод выбросил меня из деревни в город, где я в поисках работы и куска хлеба был забран органами ОГПУ (обут в лапти) и назначен заочно срок 3 года… По окончании срока, ровно через 11 дней, только я успел приехать на место назначения, я также был забран и был осужден заочно… срок 5 лет. В 1941 г. 30-го июня по окончании срока меня забрали на фронт… был четыре раза ранен и имел награды. Демобилизовался в звании старшины. После демобилизации… не имея опоры, куда мог бы преклонить голову и не имея достаточно собственной силы, [чувствуя] радость за Победу и горе за одиночество, я по новой стал выпивать с кем попало в публичных местах. Оконцовка опять тюрьма. 2 года. 48 г. — 10 лет и до 1953 г. Когда я был освобожден по амнистии со снятием судимостей в возрасте 38 лет, я вышел за ворота, дал клятву, что больше не быть там. Поступил на работу на электровозостроительный завод, где освоил специальность столяра, завел семью, женился. Получил хорошую квартиру, жена работала в буфете на том же заводе. Я радовался жизнью и отдыхал на том же заводе после прошлого, залечивая как душевные, так и фронтовые раны в доме отдыха или в санатории. И располагал на трудовую пенсию. Но Ростовский суд повернул обратно».[733]
По своим психологическим данным Сильченков никак не «тянул» на роль зачинщика. Ефима Федоровича затащило в воронку беспорядков волею случая и обстоятельств. Сам он, рассказывая о событиях на заводе им. Буденного, подчеркнуто отмежевывался от «отъявленных», хулиганов, действующих «произвольно, не признавая разума»,[734] а о себе говорил, что «стал жертвой в толпе общественной невоздержанности».[735] На беду Сильченкова в «толпе общественной невоздержанности» его многие видели,[736] а четыре судимости делали из него идеального «козла отпущения» для предвзятых следствия и суда.
Ефима Федоровича обвинили в том, что перед толпой он «поставил на голосование» вопрос о пропуске поезда.[737] По рассказу самого Сильченкова, дело обстояло так. Сначала на требование какого-то неизвестного сойти с насыпи он ответил: «Почему я должен сойти, я такой, как и ты. Я тоже Родину защищал, а поэтому мне близки ее интересы», — и поделился услышанным: якобы на станции Хатунок разобран путь железной дороги: «Как бы не было плохих последствий». Но тут Ефим Федорович увидел знакомых коммунистов с завода, которые пытались пропустить поезд. «Для меня стало ясно, — рассказывал впоследствии Сильченков, — что для них больше известно, разобран путь или нет. И я крикнул в толпу: „Товарищи, пропустим поезд!“. Послышались голоса: „Пропустить!“. И паровоз дал гудок отправления, а я пошел домой с товарищем по работе…»[738]
Активно вмешалась в ход событий у остановленного поезда 38-летняя уборщица НЭВЗ М. А. Залетина. Эта женщина с четырехклассным образованием, замужняя, мать троих детей (один из которых, очевидно, из-за крайней бедности, содержался в детском доме) выкрикивала в толпу у поезда свои обиды: «получает 30 руб., у меня двое детей, и их нечем кормить, а муж погиб». Все свое возмущение несправедливостью жизни Залетина в момент беспорядков обратила на коммунистов: «Толстопузые, бить коммунистов».[739] Еще одним «зачинщиком» беспорядков на железной дороге был объявлен отец троих детей, 35-летний слесарь-наладчик НЭВЗ И. Д. Иванов. Очевидно, так же как и Залётина, он просто не знал, как теперь прокормить семью, и искал повода выплеснуть свое возмущение. На обращенную к толпе просьбу пропустить поезд Иванов выкрикнул, что пока поезд стоит на путях, можно будет собрать больше народа.[740]
В какой-то момент дружинникам и коммунистам удалось переломить ситуацию. Предполагалось отправить поезд по заданному маршруту. Но для этого он должен был пройти мимо электровозостроительного завода, т. е. через скопление людей. Значит, были возможны новые эксцессы. Полагая, что поезду лучше вернуться на предыдущую станцию, 38-летний машинист испытательной станции НЭВЗ, коммунист В. Ф. Гладченко (со средним техническим образованием, отец одного ребенка, ранее не судимый) затормозил паровоз. Следствие и суд версии Гладченко не приняли, и 19 июля 1962 г. он, как и все прочие действительные и мнимые зачинщики беспорядков, был приговорен Ростовским областным судом к несоизмеримо высокой мере наказания — 10 годам лишения свобода.[741] А поезд все равно пришлось уводить задним ходом. Произошло это в четыре часа дня, когда, наконец, удалось вытеснить бунтовщиков из состава и убрать их с крыш вагонов.[742]
Растерянность властей. Неудачные попытки использовать милицию.
К четырем часам на заводе собралось уже все областное начальство: первый секретарь обкома КПСС Басов, председатель облисполкома, председатель совнархоза, другие ответственные работники области и города.[743] Толпа переместилась к заводоуправлению и потребовала выступления «начальников».[744] Среди забастовщиков уже произошел раскол. Одни пытались силой ворваться в заводоуправление, другие требовали продолжать забастовку, «но без хулиганских проявлений».[745] Активные действия «экстремистов», как это чаще всего бывает в моменты наивысшего накала страстей, придали внешнему облику событий именно погромный характер. Спровоцировало же погром прежде всего бездействие властей.[746]
В конечном счете толпа реализовала обе программы действий — и «экстремистскую» («бей коммунистов», громи заводоуправление) и «умеренную» (даешь митинг!). Под требования и крики «умеренных» о выступлении руководства, «экстремисты» начали штурм заводоуправления.[747] Штурму сопутствовало символическое осквернение «портрета вождя», совершенное очередным молодым «романтиком». 23-летний ученик токаря, ранее несудимый Анатолий Десятников, влившийся в толпу во время обеденного перерыва первой смены, вместе с кем-то, следствием не установленным, проник на балкон и после нескольких попыток сорвал с фасада большой портрет Хрущева. «Оскверненный» портрет тут же и бросили. Толпа бурно аплодировала, выражая отношение к главному, по ее мнению, виновнику всех несчастий в стране.[748]
